Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт


Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Микола Холодный

Холодный Николай Константинович (31 июля 1939, Ягодный хутор, с. Краснополье, Черниговская обл., Коропский район — 2006, Остёр, Черниговская обл.) — поэт, литературовед, публицист, переводчик.

Активный автор Самиздата 1960-х годов.

Академик Бу-Ба-Бу (1997).

Лауреат премии В. Сосюры (1998), премии им. В. Нефелина, премии «Благовест», Почетной премии Ватикана за книгу «О душе в песне и песню в душе» (Рим, 1979).









Окопы Виктора Некрасова

«В самых адских котлах побывал...». Сборник повестей и рассказов, воспоминаний и писем. — М. : Молодая гвардия, 1991, 446 c., с. 403—413

...Вспоминаю трагическую судьбу киевского писателя Виктора Некрасова, человека нестандартного мышления, истинного художника и гражданина. Имя его дорого мне хотя бы потому, что мой отец как и он, офицер Советской Армии,— защищал Сталинград. Как и Виктор Платонович, не любил демонстрировать военных наград. Многим ныне награды, преимущественно юбилейные, очень помогают в реализации потребительского патриотизма.

В годы войны Некрасов — сапер, старший лейтенант, защищавший Тракторный завод в Сталинграде. Там вступил в партию. Тогда это означало записаться в смертники. За проявленный героизм награжден медалью «За отвагу», орденом Красного Знамени... Никогда не говорил о своих ранах. Хотя лишь несколько лет тому назад из его тела был извлечен последний осколок.

Познакомились мы с ним в начале 60-х. Я тогда занимался на филологическом факультете Киевского университета, а мои стихи уже ходили по рукам. В 1962 году Хрущев, как мне кажется, был спровоцирован против творческой интеллигенции под видом борьбы с абстракционистами и формалистами. 17 декабря он обрушился на так называемой «исторической встрече» (в те времена все кампании принято было считать историческими) руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства на Ленинских горах. Затем эти встречи 7-8 марта следующего года перенеслись непосредственно в резиденцию Никиты Сергеевича, всерьез, вошедшего в роль искоренителя «буржуазных влияний» в искусстве. «Проработки» автоматически перебросились на республики. Выискивали абстракционистов во всех областных центрах УССР. Одна из встреч или собраний (названия варьировались, но смысл оставался тот же) состоялась в лекционном зале Октябрьского Дворца культуры Киева. Когда-то в здании дворца находился институт, благородных девиц (до последнего времени сохранялось название Институтской улицы). В тридцатые годы здесь располагался НКВД, и в его подвалах расстреляны десятки деятелей украинской культуры.

В президиуме собрания сидели Александр Корнейчук и еще один-два литературных начальника. Мероприятие, по существу, можно было назвать встречей с Корнейчуком. Перед этим созданный при дворце клуб творческой молодежи (КТМ), вскоре разогнанный, провел по инициативе молодого режиссера Леся Танюка вечер репрессированного драматурга Миколы Кулиша. На вечере Корнейчук тоже сидел в президиуме. И получилось так, что никто не произнес имени Александра Евдокимовича. Поэтому сейчас он первым долгом припомнил это «националистическое сборище» (других выражений у классика украинской советской драматургии не нашлось), а затем переключился на «абстракциониста» Некрасова, его опубликованные в «Новом мире» путевые заметки «По обе стороны океана».
— Что это Вы. надумали помирить нас с капиталистами?
В сочинении Некрасова, отсутствовал образ врага. Оно было написано рукой человека, сохранившего в сердце память о встрече на Эльбе, да, очевидно, и о сотрудничестве молодой Советской страны с Америкой при жизни Ленина. Об этом, собственно, заявил и сам Некрасов, когда ему предоставили, слово.. Но Корнейчук боялся, как бы собрание вдруг не пошло «не в том направлении», вскочил и заорал, подтвердив, еще многими не забытую функцию этого здания:
— Вы с какого фронта сюда пожаловали?
— Со Сталинградского,— спокойно ответил Некрасов.— А Вы с какого, Александр Евдокимович?
Разъяренный классик лишил оратора слова. На трибуне появился молодой литературный критик Иван Дзюба... Он приехал трамваем прямо из тубдиспансера на Батыевой горе. Под болоньевым плащом просматривалось больничное одеяние. Дзюба сказал, что Николай Викторович (Подгорный, тогда, первый секретарь ЦК КПУ) не компетентен в вопросах искусства настолько, чтобы давать Некрасову наставления. Корнейчук прогнал и Дзюбу со сцены. Таковым был в те года плюрализм мнений.

В декабре 1965-го за «крамольные» стихотворения, я был изгнан из комсомола, и с 5-го. курса университета. На комитете комсомола не знали, к чему придраться. Наконец, один участник маскарада, взял слово:
— Зачем ты носишь бороду?
Борода моя имела длину где-то трех миллиметров.
Но я все же ответил:
— А вы бы и Маркса об этом спросили?
— Видите, он явно враждебно настроен к марксизму!.. О. каком пребывании в комсомоле может, идти речь?! — И понеслось...

После изгнания из общежития некоторое время ночевал у преподавателя философии Константина Ткаченко, против дома Некрасова на Крещатике. Сын Ткаченко, работавший, на киностудии, дружил с Виктором Платоновичем. Поскольку в комнате Ткаченко еле помещалась раскладушка, Некрасов пригласил меня к себе, дал ключ от квартиры, познакомил, с феноменальными стихами тогда еще живого, юного поэта Леонида Киселева и с огромной монографией о Сальвадоре Дали, полученной им из США. У Некрасова я познакомился с московским поэтом Буковским, которого Брежнев со временем обменяет на Луиса. Корвалана. Помнится фольклор тех лет:

Обменяли хулигана
На Луиса Корвалана.
Где найти такую б...дь,
Чтоб на Леню обменять?

<...> Позже я уехал под Яготин сторожить совхозный сад, а по окончании сезона устроился в Добровеличковской школе на Кировоградчине на должность... свинаря на подсобном школьном хозяйстве, где, получив положительную характеристику ветврача, был восстановлен в комсомоле, университете и переведен на должность преподавателя русского языка. После исторических перемен в личной жизни нанес я визит Некрасову с Марией, уже учительницей на Виннитчине и моей будущей женой. Нашу беседу прервал телефонный звонок. Секретарь-машинистка из СПУ приглашала Виктора Платоновича на заседание по поводу его «дерзкого» выступления в Бабьем Яру.
— Пусть приходят ко мне,— ответил Виктор Платонович.— Тут Коля Холодный принес бутылку неплохого вина, здесь и «засядем»,— и в СПУ не пошел.

Замалчивание моих стихотворений изданиями СПУ повлекло за собой их «тиражирование» за границей, подчас с самыми произвольными комментариями. Все это не только не прекратило, а, наоборот, подхлестнуло «опеку» некоторых, возлюбивших меня ведомств, и я то и дело искал работу. Изо всех книжек, которые останутся после моей смерти, с наибольшим интересом будут, наверно, читаться мои трудовые книжки.

В эдакой обстановке, без гроша за душой случайно встретился я с Некрасовым в книжном магазине Союза писателей в Киеве, на Красноармейской. Он отложил стопку только что изданной «Советским писателем» его книги «В жизни и в письмах». Подошел ко мне и тихо:
— Деньги нужны?
Пока я переступал с ноги на ногу, он вложил мне в боковой карман пятидесятирублевку и сказал:
— Станешь нобелевским лауреатом — отдашь, — и подписал мне экземпляр книги: «Дорогой Холодный, будь в жизни смелее, чем был сегодня в магазине! В. Некрасов, 17.9.71».

Когда в 1972 году среди украинской творческой интеллигенции прокатилась волна, арестов — своего рода прелюдия к брежневской конституции — и посадили исключенного из Союза писателей Ивана Дзюбу, Виктор Некрасов с Линой Костенко и другими украинскими литераторами, меньше всего думая о том, что продолжает добрую традицию Владимира Короленко, ходил в ЦК КПУ хлопотать об освобождении Ивана Михайловича. Добившись от Дзюбы публичного раскаяния, его помиловали, а время спустя восстановили в Союзе писателей. Но вокруг Некрасова после визита в ЦК атмосфера накалилась до предела. И в воскресенье 12 сентября 1974 года (через полгода после изгнания Александра Солженицына) 63-летний автор «Окопов» с женой и собачонкой Джулькой поднялся в Бориспольском аэропорту на трап самолета Киев—Цюрих, чтобы вскоре поселиться в городе своего детства Париже, а затем оказаться похороненным под крестом могилы Роммы Клячкиной, где-то рядом с Буниным, Мережковским, Галичем, Тарковским на русском кладбище Сен-Жене-вьев-дю Буа и быть облитым помоями неким референтом СПУ в киевской газете «Лiтературна Україна» в годовщину смерти.

Родился Виктор Некрасов 14 июня 1911 года в Киеве, в семье врача, в квартире рядом с домом Михаила Булгакова, известным под названием Замок Ричарда. Львиное Сердце. Много лет спустя Некрасов отыщет этот дом и опубликует о нем в «Новом мире» рассказ «Дом Турбиных». С той поры дом Булгакова как бы обретет вторую жизнь. <...>

Впервые напечатался Виктор в 1932 году в журнале «Советский коллекционер». Это была его критика на... собственный эскиз марки по дирижаблестроению, опубликованный тем же журналом.

С присущим ему юмором Виктор Некрасов вспоминает и о гимназии, не упустив случая «укольнуть» бюрократическую деятельность своих партначальников: «Это единственное учебное заведение моего прошлого, в котором я бываю сейчас. Там редакция журнала «Радуга». И, возможно, точно уже не восстановишь, я сижу сейчас на партсобрании в том самом «классе», в котором батюшка преподавал нам закон божий» («Городские прогулки»).

А с какой любовью пишет автор о природе родного Киева! «Сохранились еще десятка полтора довоенных деревьев в первом квартале между площадью Ленинского комсомола и Калинина. Обратите внимание, как они за последние десятилетия выросли, — на открытке тридцатых годов это жалкие саженцы, обнесенные деревянным штакетником. Никакой солидности. А теперь под ними и от дождя укрыться можно. Правда, их замечают и пользуются их услугами только в этом случае» («Городские прогулки»). Даже о деревьях Некрасов пишет с сочувствием. Нет уже, Виктор Платонович, ваших любимых деревьев. Да и площадь Калинина «переехала» в другой район. Все течет, все меняется...

Естественно, кое-какая информация в «Прогулках» сегодня воспринимается как анахронизм, ибо жизнь далеко продвинулась вперед. Где, например, увидишь сейчас в витринах украинской столицы стихотворные тексты, рекламирующие рафинад?..

Еще вчера, как клевета на Советскую власть, воспринялись бы и абзацы «Городских прогулок» о лозунге «Да здравствует традиционная дружба народов Советского Союза и Непала!» на лесопилке в «милом, симпатичном, зеленом городишке Чернобыле»; преследование цветочниц в подземных переходах на Крещатике; упоминание о забегаловке на месте снесенной за одну ночь Троицкой церкви около Центрального стадиона. Собственно говоря, еще в 60-е годы Некрасова волновали проблемы, поднятые сегодня в нашей стране перестройкой.

Явно не по вкусу в годы застоя причелся очковтирателям и отзыв о поведении «высокого, улыбающегося, сияющего представителя московской писательской организации» на похоронах Анны Ахматовой: «Опаздываем, опаздываем. Нехорошо...» (из цикла «Маленькие портреты. Анна Ахматова». — «Дружба народов», 1968, № 8, с. 227). Или возьмем запечатленное Некрасовым критические отношение Твардовского к лицемерию полуинтеллигентов застойных лет: «Я видел, как на глазах у него терялся интерес к человеку, который мог при нем сказать: «вы знаете, я часами могу стоять перед Мадонной Рафаэля» (там же, с. 227—228), <...>

Виктор Платонович не рвался на ударные стройки для написания «ударных» романов и репортажей. Он не воспел искусственного Киевского «моря», Чернобыльской АЭС, не видел я его на фотографии в шахтерском шлеме. Когда я пишу эти заметки, рядом лежит библиографический указатель Книжной палаты УССР за 1968 год «Произведения писателей Советской Украины в зарубежных изданиях, 1945—1966». До 1966 года согласно указателю книги Некрасова в зарубежных странах переиздавались 94 раза, более чем на 20 языках! «В окопах Сталинграда» была на то время опубликована в Англии, Голландии, Италии, Франции и т. д., что существенно противоречит реплике Н. Подгорного на совещании творческой интеллигенции и идеологических работников Украины 8 апреля 1963 года: «Вашу книгу «В окопах Сталинграда» буржуазные издательства не публикуют, а произведение «Кира Георгиевна» н некоторые другие, написанные в последнее время, как отметили здесь выступающие, публикуют» («Лiтературна Україна», 12.04.1963). Это во-первых. А во-вторых, в СССР: «Кира Георгиевна» вышла в 1962 году, поэтому ее в этот период и переводили за рубежом, в частности, «буржуазные» издательства Польши, Чехословакии, Югославии...
Насколько сложна судьба автора, настолько сложна судьба его «Окопов». 20.06.1961 года в «Лiтературнiй газетi» (она же позже «Лiтературна Україна») А. Полторацкий рассказал, как в киевском издательстве «рецензент с боевым пафосом хорошо застоянного тыловика обстрелял книгу всем не использованным на войне огнем», обвинив автора в мещанстве (модный ярлык тех времен — вспомним судьбу Зощенко и Ахматовой) за то, что тот один абзац посвятил кошке, оставшейся к годы войны на произвол судьбы. «Рукопись была отклонена. Полууважаемый эвакуант торжествовал... Но даже уже признанный и премированный роман продолжал находиться под обстрелом автоматчиков лакировочного фронта». Давайте заглянем в подшивку «Литературної України» за 1963 год и выберем наиболее характерные фрагменты:

19.03.63. «Руководимые партией, успешно ленинским курсом развиваются наши литература и искусство. Однако в последнее время в писательской среде нашлись отдельные лица, которые отступили от основополагающего метода советской литературы и искусства — социалистического реализма, прибегая к формалистическому трюкачеству, предпринимают попытки подмени п> объективное отражение жизни и истории страны субъективистским произволом. Выступившие единодушно присоединяются к справедливой критике, которой подвергнуты мемуары И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», нотатки В. Некрасова «По обе стороны океана», материалы фильма «Застава Ильича» (которого тогда никто из ораторов и сотрудников газеты не видел. — М. X.), поэзия А. Вознесенского и некоторые другие произведения» (редакционная статья «Курс — ленинский!» Цель — коммунизм»). Среди ораторов значатся А. Гончар, Л. Новиченко, Н. Рыбак.

9.04.63. «Мне очень жаль, что участник великой битвы на Волге Виктор Некрасов написал свою «Киру Георгиевну» в стиле некоего неореализма... У Некрасова неореализм выхолощенный... Рекламировал сюрреалистов и ставил молодежи разукрашенный капкан» (Козаченко В. Против групповщины. За критику принципиальную и откровенную!).

23.04.63. «Идейные уклоны В. Некрасова критиковались многими выступавшими» (редакционная статья «Беречь честь и славу советской литературы». Из 400 строк 85 «посвящены» Некрасову).

9.07.63. «Да, много чего интересного и поучительного рассказал о загранице Александр Подсуха. И невольно сравниваешь его рассказ с писаниной Виктора Некрасова, преисполненной «ахов» и «охов», комплиментов в адрес наших идейных врагов... Никита Сергеевич дал острую и справедливую оценку поведению Некрасова, поведению, которым он, Некрасов, ставит себя вне партии» (из редакционного отчета о партсобрании в СПУ).

Какой же была реакция некоторых «патриотов», причисляемых ныне едва не к великомученикам, на волюнтаристские, командно-административные методы в области литературы? Полистаем ту же «Лiтературну Україну».

25.12.62. «После встречи (на Ленинских горах. — М. X.) нам, писателям, стало легче дышать озоном» (А. Малышко).

12.03.63. «Глубоко содержательный, принципиальный разговор» (Гончар А. Голос жизни. Рядом с речью Ильичева).

15.03.63. «Речь Никиты Сергеевича в Кремле на встрече с творческой интеллигенцией пленила меня своей яркостью и глубоким анализом литературного процесса» (Сосюра В. Могучий прожектор).

19.03.63. Восторженное одобрение П. Тычиной речей Хрущева и Ильичева.

2.04.63. «Вознесенский, Евтушенко и им подобные молодые люди не понимают, куда их толкают враждебные нашему государству, нашему народу силы» (Корнейчук А. Мы пойдем вперед).

5.04.63. «Такие люди, как Евтушенко и Винграновский, очевидно, всерьез не прочли ни одной марксистской книги» (Л. Новиченко).

2.06.63. «Выступления Н. С. Хрущева о литературе и искусстве, которые сейчас опубликованы, очень важны для нас, писателей. Его устами партия направляет наши творческие поиски на путь самый верный, самый разумный...» (А. Гончар).

Комментарии, как говорится, излишни. Удивляет лишь одно. В 1988 году в республике появилось три варианта проекта «объективной программы по украинской литературе для 4—10-х классов.. О выше затронутых явлениях в литературном бытии стольного града Киева во всех трех проектах — ни слова, ни полслова...

Понапрасну, на мой взгляд, пытался А. Полторацкий «защитить» Виктора Некрасова от вульгаризаторов его отклика «Слова «великие» и «простые» в «Искусстве кино» (1959, №5) о фильме моего земляка, бывшего учителя — Довженко «Поэма о море» и «Два Федора» начинающего тогда режиссера Марлена Хуциева. Федора-старшего играл В. Шукшин.

Чтобы нейтрализовать страсти, Полторацкий квалифицировал отклик Некрасова как «чудачество» («Литературная газета», 1961, 20 июня). Я только что еще раз перечитал этот отклик и никакого чудачества или предвзятости в нем не встретил. Некрасов предупреждает, что «это не рецензия, это просто мысли, возникшие в результате просмотра двух новых фильмов». Он не полемизирует о личности Довженко, не делает обобщений о его творчестве. Разговор ведется о двух конкретных фильмах — и не больше. Виктор Некрасов замечает, что его «оценка этих картин не совсем совпала с оценкой, появившейся в печати», и приводит восторженные отзывы о «Поэме...»: «Принципиальное событие в развитии нашей кинематографии» — А. Сурков; «Фильм озаряет всех светом мудрости» — С. Герасимов; «Это наслаждение и роскошь ума, как говорил Белинский о литературе» — Н. Тихонов. Некрасов учился в театральной студии при Киевском театре русской драмы, сдавал экзамен Станиславскому, работал артистом и театральным художником в театрах Киева, Владивостока, Кирова, Ростова-на-Дону. Знает, что такое условность в искусстве и каковы ее пределы. Усилия затянуть писателя в хор конъюнктурщиков потерпели фиаско. «И вообще я не хочу, чтобы мне подсказывали мои эмоции.

Они должны возникнуть сами, без принуждения», — напишет он в «Городских прогулках». В «Поэме о море» его оттолкнула неправдоподобность. Так, вместо того, чтобы заниматься решением неотложных сельскохозяйственных задач, председатель колхоза разыскивает по всему Советскому Союзу бывших жителей села, отрекшихся от него, и те, бросив работу и семьи, неизвестно как — получив командировки или взяв отпуска? — приезжают со всех концов страны, в праздничной одежде, поглазеть, как искусственное Каховское море будет затапливать территорию колхоза. Какое гости получат от этого удовольствие, преодолев тысячи километров по суше и по воздуху, никому, кроме создателя фильма, не известно. Герои, главным образом, говорят, трансформируя идеи автора. В трактате «Из секретов поэтического творчества» Иван Франко акцентировал, что эстетическая красота в произведении обеспечивается при помощи образов, а не провозглашением лозунгов с использованием литературных героев в качестве рупоров. В роли подобного рупора, это заметил и Некрасов, в «Поэме о море» выступает некий самовлюбленный, с привкусам наполеончика, генерал Федорченко, декларирующий: «Я бессмертный, счастливый человек, и то, что я чувствую, и то, что я делаю, — прекрасно». «Откровенно говоря, высказывание это несколько настораживает, — пишет В. Некрасов и небезосновательно спрашивает: — А имеете ли вы право так говорить, товарищ генерал? Имеете ли вы право отождествлять себя с собирательным образом советского человека? Так ли уж прекрасно все, что вы делаете?

Воевали вы, очевидно, неплохо. Судим по орденам, которых у вас много (следовательно, приехал, как на парад. — М. Х.) По-другому судить не можем — не знаем. А дальше? Что мы о вас знаем? Вы впервые приехали в свой колхоз. Впервые после войны. И приехали вроде как на праздник. А бывали ли вы здесь раньше? В нелегкие послевоенные годы, когда, может быть, ваша помощь была очень нужна? А если и не нужна, то просто посмотреть, как живет ваш старик отец, перенесший годы оккупации».

Уже тогда Некрасов выступил против двойственной морали.

<...> В «Двух Федорах», констатирует Некрасов, «герои зачастую молчат, но я знаю, что они думают». Так ли уж обязательно, спрашивает автор отклика, великие дела требуют «великих» слов? В фильме «Два Федора», по мнению Некрасова, «есть, свои ошибки, но нет главной, самой страшной — лжи».

Некрасов затронул лишь художественный аспект «Поэмы». А если бы посмотреть на патетику этого произведения на фоне нынешнего глобального уничтожения природы, в частности на Украине? Что тогда? Кому-кому, а мне, бывшему инженеру министерства водного хозяйства и мелиорации УССР, хорошо известно, чем обернулось для нас «преобразование природы», мичуринский экстремизм. Статья Некрасова не только не утратила актуальности, а, наоборот, по-новому «задействовала» в условиях перестройки. Ее она предвещала. Но запретные зоны для критики были ограждены столь непробивной стеной, что даже за статью «Диалектика» в харьковском журнале «Прапор» (1963, № 2) об эволюции взглядов Довженко ее автор. Роберт Третьяков 16 июля 1963 года был помечен «ЛУ» тем же клеймом, что и Некрасов.

Почему же кое-кому автор бессмертных «Окопов» до сих пор не дает покоя? Да потому, что приспособленцев всегда пугал его ум и талант. А еще и потому — ив этом, по-моему, причина причин, — в отличие от А. Довженко и А. Гончара у Некрасова нет розовой романтизации войны, нет псевдопатетики, тех «великих слов». Жизнь у него предстает перед нашими глазами такой, какая она есть. Без театрализации и прописавшихся в украинской литературе застойного периода неких оракулов в лице сельских дедов.

В очерке «Твардовский» Виктор Платонович писал: «Разным я его видел. И в разное время. И в разном настроении. И поэтом. И гражданином. И другом. И всегда — человеком. Вот потому так больно, потому чувствуешь себя таким осиротевшим, когда такие люди уходят». Эти обыкновенные человеческие слова я отнес бы и к Виктору Платоновичу Некрасову. Всю жизнь он находился в окопах. И суждено ему было умереть на линии огня, а не на мемориальной доске в писательском ведомстве.

1.11.88

г. Остер, Черниговская область

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter