Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт


Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Григорий Кипнис

Кипнис Григорий Иосифович (литературный псевдоним К. Григорьев; 12 июня 1923, Киев — 13 октября 1995, там же) — журналист, писатель, переводчик. Член Союза писателей СССР с 1974 года.

Участник Великой Отечественной войны.

Начал печататься с конца 1940-х годов.

В 1951 году экстерном окончил филологический факультет Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко.

С 1952 по 1955 год работал в газетах «Киевская правда» и «Юный ленинец».

С 1956 года — собственный корреспондент, а затем и заведующий корреспондентским пунктом «Литературной газеты» (Москва) по Украине.

Писал на русском языке, переводил произведения украинских писателей на русский язык (среди них М. Бажан, О. Гончар, Е. Гуцало, А. Димаров, П. Загребельный, Л. Первомайский, Ю. Мушкетик, Ю. Щербак и др.).

О Гелии Снегиреве, напугавшем самого Андропова

Еженедельник «Зеркало недели» (Киев), 6—12 мая 1995 г., № 18 (31), с. 23

(Оригинал газетной статьи в формате pdf 27,1 МБ)









Виктор Некрасов с Гелием Снегиревым.
Этот полушутливый снимок был сделан фотографом
Владимиром Шурубором в Киеве, 24 августа 1974 г.


...Всего на каких-то четыре года Гелий был моложе меня, но, как это ни странно, принадлежал уже к другому поколению — дослевоенному, то есть не поколению фронтовиков. Он даже переживал из-за этого. Тем не менее на традиционные празднования Дня Победы в киевском корреспондентском пункте «Литературной газеты» иногда «допускался». В порядке исключения. По «ходатайству» Виктора Платоновича Некрасова, являвшегося, можно сказать, душой этих наших ежегодных веселых сборищ.
Появился Гелий в Киеве в середине 50-х, переехав с отцом, украинским прозаиком и драматургом Иваном Тимофеевичем Снегиревым из Харькова, где успел закончить театральный институт. Был высок, статен, блондинист — женщины засматривались, никто не удивлялся, что он артист академического театра.
Однако оказался Гелий к тому же еще и человеком, вечно чего-то ищущим. Вскоре с актерской стези перешагнул на педагогическую — сначала школьным учителем, потом вузовским преподавателем, а затем и вовсе ринулся в журналистику. Работал в украинской «Литературке», стал писать очерки и рассказы. Первая книжечка новелл на украинском языке, вышедшая в Киеве в 1957 году под редакцией Павла Загребельного, называлась «Лiто вернеться». Недавно я неожиданно обнаружил ее у себя с дружеской дарственной надписью, выражавшей надежду на то, что «...для всех для нас, так называемых творческих работников, лето все-таки возвратится». Вряд ли он тогда вкладывал слишком глубокий смысл в слова своего автографа: оттепель еще в разгаре, мог ли Гелий в ту пору предположить, что она скоро отойдет, а впереди его ждут жесточайшие заморозки? Нет, в те годы он был, как говорится, на большом творческом подъеме и ему не составляло особого труда сменить вдруг литературное поприще на кинематографическое, перейдя работать в документальное кино. Должен заметить, что все «поиски себя» с неожиданными бросками то в одну, то в другую сторону давались ему на удивление легко. Он вообще был человеком легким по характеру, иногда даже казался легкомысленным (считалось — по молодости лет). Вскорости стал членом сразу двух творческих союзов — писателей и кинематографистов. Вот такое было начало — активное, перспективное, многообещающее...
Мы не были особенно близкими друзьями, хотя и встречались довольно часто — и по делам (я сотрудничал с киностудией в качестве сценариста и автора дикторских текстов), и на мужских наших застольях, и в семейных компаниях. Честно говоря, когда начались «диссидентские игры» Снегирева, я не воспринимал их всерьез, считал его поведение наивным и опасным донкихотством. Одно дело Виктор Некрасов, человек редкой отваги, писатель с мировым именем — недаром ведь говорится: что позволено Юпитеру, то... А с Гелием вроде бы чистое мальчишество: иначе и не воспринимались его восторженные рассказы о том, как они с Викой ловко одурачили следивших за ними топтунов из КГБ, как лихо водили их за нос на улицах Киева. У многих, знавших Гелия, было такое, помню, убеждение, что он напрасно «рвется в бой», дескать, все равно «кишка тонка», ничего не добьется, а кончится это для него и для семьи плохо. Да он и сам, как выяснилось теперь, знал, на что идет и чем рискует. Знал — и все-таки шел. И только уже теперь начинаешь по-настоящему понимать, что сделанное Снегиревым в общем-то не просто игра, а именно то, что принято называть самоотверженным подвигом.
Лучше всего это подтверждают совсем недавно открытые документы из архивов КГБ СССР. Речь идет о докладной записке всесильного шефа этой всесильной организации Центральному Комитету КПСС. Посмотрите, каким страшным врагом могучего тоталитарного государства виделся этим людям Гелий Снегирев.
На бланке «КГБ при Совмине СССР» под секретным грифом 19 сентября 1977 года за № 2042-А в ЦК партии за подписью Андропова направляется документ, озаглавленный: «О мерах по Пресечению преступной деятельности СНЕГИРЕВА». Начало: «Комитетом госбезопасности Украины выявлена и задокументирована антисоветская деятельность СНЕГИРЕВА Г. И., 1927 года рождения, украинца, исключенного в 1974 году из членов КПСС, Союза писателей и Союза кинематографистов, бывшего режиссера Украинской студии хроникально-документальных фильмов, пенсионера, проживающего в г. Киеве». Далее говорится о том, что Снегирев (цитирую) «...систематически изготовляет и распространяет враждебные сочинения («Секретарь обкома», «Роман-донос», «Мама, моя мама», «Автопортрет — 1966», «Открытое письмо Советскому правительству», «Лаять или не лаять», «Убили дрозда», «Обращение к вождю» и др.), в которых клевещет на внутреннюю и внешнюю политику КПСС и Советского правительства». Указывается, в частности, что «...радиостанция «Свобода» 18 июля с.г. передала очередной пасквиль СНЕГИРЕВА «Открытое письмо президенту США Картеру», в котором вновь возводится злобная клевета...»
Хочу обратить внимание на коротенький абзацик: «Особым антисоветизмом проникнут пасквиль СНЕГИРЕВА «Обращение к вождю», изготовленный и переданный им на Запад в августе с.г. В нем СНЕГИРЕВ призывает к ревизии марксистско-ленинского учения, возрождению частной собственности, роспуску колхозов, ликвидации Советской Армии». Конечно, сегодня подобные обвинения ничего, кроме скептической улыбки, вызвать не могут, но тогда они привели к совсем несмешному резюме: «В связи с изложенным Комитетом госбезопасности принято решение об аресте СНЕГИРЕВА и привлечении его к уголовной ответственности по ст. 64 ч. 1 УК УССР (антисоветская агитация и пропаганда). Вопрос согласован с ЦК Компартии Украины».
Еще через 2,5 месяца, в начале декабря, под номером 2534-А появляется новый документ на ту же тему в тот же адрес: «В дополнение к № 2042-А от 19 сентября 1977 г. Комитет госбезопасности докладывает, что Снегирев Г. И. арестован и привлечен к уголовной ответственности по ст. 62 УК УССР... Факты написания и распространения в 1975—1977 гг. в СССР, а также передачи для публикаций за границу «Обращения к вождю», «Письма к Дж. Картеру» и ряда других документов антисоветского содержания он признал.
Вместе с тем на допросах Снегирев заявляет, что менять враждебные социалистическому строго взгляды и убеждения не намерен, упорно не желает сообщать, каким образом он переправлял антисоветские материалы на Запад, и назвать лиц, среди которых распространял их в СССР.
Действуя в соответствии с выработанной еще до ареста линией поведения, Снегирев 30 октября с.г. ...объявил голодовку. В связи с этим в установленном порядке он переведен на принудительное питание...»
В конце докладной записки говорится, что «следствие продолжается». Подпись — Андропов. Вот так — лично! — информирует руководитель Комитета ГБ руководителей Центрального Комитета КП о «деле Снегирева», хотя никакой «преступной деятельности» со стороны последнего и в помине нет, а есть чистой воды то, что называется ИНАКОМЫСЛИЕМ. Впрочем, его-то и боялись у нас пуще всего...
...Но тут я, пожалуй, прерву собственный рассказ и предоставлю слово другому человеку, который познакомился с Гелием чуть позже меня, но быстро сдружился с ним и сыграл огромную, я бы сказал, решающую роль в его дальнейшей судьбе. Понадобится маленькое отступление. Дело в том, что в позапрошлом году я привез из парижской командировки для основанного у нас Фонда Некрасова киевскую часть богатого и многообразного архива нашего замечательного земляка-писателя. Среди бумаг некрасовского наследия немало страниц, посвященных Гелию. Некрасов был ему в последние годы не просто и не только близким другом, вовлекшим его, если можно так выразиться, в «диссидентство», но в какой-то степени и литературным наставником (хотя само такое слово чуждо некрасовскому духу), и даже в некотором роде публикатором его произведений. Это ведь Виктор Платонович передал в «Новый мир» прямо в руки Аси Берзер рассказ Снегирева «Роди мне три сына», сразу сделавший имя его автору, — иди знай, как сложилась бы судьба рукописи, попади она к литконсультантам в «самотеке»? Позже, когда Некрасов уже находился в эмиграции, Гелий какими-то сложными путями умудрялся непосредственно ему переправлять свои, уже откровенно «не наши» писания, которые Виктор тут же публиковал в «Континенте». Между прочим, в одной из докладных записок Андропова по делу СНЕГИРЕВА об этом сказано так: «...Он установил нелегальную связь с заместителем главного редактора зарубежного антисоциалистического журнала «Континент» Некрасовым, с антиобщественными элементами в Москве и некоторыми американскими корреспондентами. Через них СНЕГИРЕВ передает на Запад враждебные материалы, которые используются зарубежными пропагандистскими центрами и националистическими организациями в акциях идеологической диверсии против СССР».
В парижском архиве Некрасова я натолкнулся на короткое препроводительное письмо Снегирева к одной из его рукописей, нелегально переданной на Запад. Письмо, на мой взгляд, настолько точно передает характер самого Гелия и стиль его поведения, что приведу его здесь полностью.

«Обращение к издателю»

1. Прежде прошу ознакомиться, а потом (и не наоборот) сообщить о возможностях и сроках издания. Адрес автора указан не для того, чтобы пересылать по нему рецензии с помощью официальных услуг почты, а только для передачи приветов от любимой тетушки. Пока, а там видно будет.

2. Если вещь заинтересует, прошу издавать только в двух случаях:

а) известие об аресте автора;

б) получение от автора просьбы об этом (об издании, а не аресте). Без первого, как и без второго (желательно второе) — не издавать, а пока сберечь.

3. Автор приносит извинения по поводу не идеального внешнего вида рукописи. Перепечатывать еще раз некогда, автор уже «под колпаком».

4. Исходя из предыдущего пункта (см. З) — хотя рукопись и не женщина, но, пока она девственно чиста, на нее рука не поднимается. По следам многочисленных мараний авторским синим красителем, прошу не продолжать марать редакторским. Пожалуйста, не редактируйте. В случае обнаружения неточностей в фактаже, пусть будут редакционные сноски. Бредовые идеи — на совести автора.

5. Краткие сведения об авторе. Снегирев Гелий Иванович, псевдоним (полу) — Евгений Снегирев. В данной вещи пусть идет Гелий. Год рождения 1927. Биографические данные ищи в рукописи, а также справочниках Союза писателей Украины. В 1974 году изгнан из Союза писателей, так что в последних справочниках уже не ищи. Тогда же сорвалось сердце, а позже в результате каких-то там тромбозов сетчатки глаз — почти ослеп. Теперь нигде не работает (везет же людям!), инвалид 2-й группы, пенсия 120 ре».


...Далее идет домашний адрес, собственноручная подпись и дата — 23 марта 1977 года.
Ровно через полгода, почти день в день, его, как мы уже знаем из докладной записки Андропова, арестуют — это будет началом конца... А тогда в своем письме он еще по обыкновению подшучивал...
А теперь предлагаю прочитать то, что говорил о Снегиреве в декабре 1986 (годовщина его гибели) Виктор Некрасов по радиостанции «Свобода». Не без труда удалось мне расшифровать карандашный набросок черновика (к сожалению, одно слово так и не разобрал), написанный характерным размашистым и в общем-то хорошо знакомым мне почерком писателя. Итак, выступление Виктора Платоновича по радио:
«Я начну свою передачу, посвященную памяти Гелия Снегирева (он умер, вернее, был убит восемь лет тому назад 23 декабря 1978 года) со слов Василя Гришко, автора вступления к книге «Патроны для расстрела», озаглавленного «Феномен Снегирева».
«На украинском диссидентском горизонте, — пишет Василь Гришко, — имя Гелия Снегирева неожиданно вспыхнуло, как некая неведомая звезда, поразившая всех своим удивительным блеском, и сразу же, сияя, промчалась, подобно метеору, оставив после себя загадочный огненный след. Всего два года прошло со дня появления «Патронов для расстрела» до трагической гибели Снегирева, но за этот короткий промежуток времени он своим творческим горением, своими отчаянно смелыми «крутыми... (тут неразборчивое слово)» всколыхнул сознание и совесть всех, до кого донесся его голос гнева и протеста. Всей своей такой короткой, но невероятно интенсивной творческой деятельностью, насыщенной энергией самоотверженной борьбы Снегирев обессмертил свое имя в памяти всех, кому дорога идея правды и борьбы за нее. В истории же украинской освободительной борьбы ему обеспечено особое место, как поразительное явление в украинском диссидентском движении 70-х годов, которое я позволил себе окрестить как «Феномен Снегирева»...
Предисловие написано Василем Гришко, человеком, который никогда не знал живого Снегирева, а написано и напечатано в далекой Канаде, где Снегирев никогда не был.
Я знал Гелия давно, знал хорошо. Мы были друзьями. Расставаясь 12 лет тому назад в Бориспольском аэропорту, мы оба не могли удержаться от слез, — увидимся ли когда-нибудь? нет, не увидимся...
Прочитав только что строчки из вступления Василя Гришко, я невольно подумал: могли ли бы мы себе представить, что о нем будет когда-нибудь такое написано, да и сам Гелий, до-ведись ему прочитать такое, весело бы рассмеялся: «Ну и ну... Это я-то звезда, это я-то метеор, оставивший после себя загадочный огненный след?.. Побойтесь Бога, ребята, меня с кем-то спутали...»
Да, все мы знали Гелия, Геляшу, Гаврилу — таковы были его прозвища среди друзей — как человека веселого, беспечного, легкомысленного, не дурака выпить, погулять, пишущего и то, и се, о футболе, о каких-то шпионах (как он сам говорил в шутку, «надо же как-то оправдать членство в Союзе писателей») — и вдруг такие выспренно-торжественные слова, так не вяжущиеся с его обликом... А ведь оказался и звездой, и метеором, и действительно занял особое место в истории украинской освободительной борьбы и всей культуры Украины в целом.
Я думаю, что не ошибусь, если позволю себе поставить имя Снегирева где-то рядом с Сахаровым, генералом Григоренко. Все трое не похожи друг на друга, у каждого своя жизнь и судьба. Но одно их объединяет. Все трое могли спокойно и уверенно идти по избранному ими пути. Знаменитый физик, заслуженный генерал, благополучный писатель. И все трое от этого отказались, от благополучия и спокойной жизни. Во имя Правды, борьбы за эту Правду...
Все, превратившее Гелия из веселого, компанейского парня в активного борца, произошло уже после моего отъезда. Когда мы познакомились, он был сверх благополучен. Чпен партии, член партбюро, главный редактор студии документальных фильмов, родной дядя Вадим Собко — один из влиятельнейших руководителей Союза писателей Украины... Что еще надо? Пиши, заведуй, выступай на собраниях... Все это он и делал, пока, как говорится, не осточертело. Захотелось чего-то другого, настоящего. И на смену футбольным и шпионским написалась вдруг хорошая повесть «Роди мне три сына». И напечатал эту повесть не кто-нибудь, а Твардовский в «Новом мире»... Это было событием из ряда вон выходящим. Никого из так называемых «ведущих» украинских писателей Твардовский никогда не печатал, а тут вдруг молодой, никому в Москве неизвестный киевский писатель. Повесть имела успех, нас, друзей его, обрадовала, — оказывается, и серьезное может писать, а «ведущих» украинских писателей сразу же насторожила. И стали они к Гелию присматриваться. Что-то не туда он повернул, не с теми, с кем надо, дружит. И стали его то за одно, то за другое прорабатывать, — не так и не то сказал, на Бабий Яр в какую-то годовщину пошел, — короче, в партбюро больше не выбрали, с главного редактора сняли...
А дальше и началось то, чего никто из нас не ждал, что и привело к тому, о чем так хорошо написал Гришко. Повесть с пророческим названием «Патроны для расстрела» (в напечатанном журналом «Континент» в 1977 году варианте называлась «Мама, моя мама»), посвященная процессу так называемого СВУ (Спiлка визволення України), одному из первых актов расправы с украинской интеллигенцией, а потом сокрушительно-обличительные «Открытые письма» Советскому правительству и Картеру — и, как результат всего этого, отказ от советского гражданства. И естественное для нашей страны завершение — арест, тюрьма, болезнь и смерть.
Гелий знал, на что шел. Так и писал мне до своего ареста: «Все, дорогой мой, предрешено. Однако по-хорошему я отсюда не убегу. И еще раз — обо мне не волнуйтесь. Я все взвесил и знаю, на что иду. Привет!»
КГБ есть КГБ — оно заставило в конце концов Снегирева написать благодарность правительству за проявленное к нему милосердие (из тюремной больницы перевели в городскую), но прежде ему удалось все же передать на волю свой рассказ, как все это произошло. «Как на духу» назывался он и напечатан был в «Континенте» № 21 в 1979 году. Его нельзя читать без слез. Человек умирал и не побоялся рассказать всю правду. И смертельной она оказалась не для него, а для его палачей.
Гелия нет. Прошло с тех пор восемь лет. Но глядит он на меня с фотографии, которую я сделал лет 15 тому назад, с милой своей ухмылочкой и как будто говорит:
— Я звезда, я метеор? Побойтесь Бога, ребята, вы с кем-то меня спутали...
Нет, Геляша, не спутали, совсем не спутали...»
Вот и все. Дальше на черновике подпись В. Некрасова, дата — 8 декабря 1986 года и на полях его же почерком — «К понедельнику». Видимо, набрасывал текст в воскресенье, чтобы назавтра прочитать его по «Свободе» на всю Европу...
Тут можно было бы поставить точку, но нельзя не сказать еще об одном. При всем мужестве и самоотверженности Гелия Снегирева, его в конце концов все же сломили. Пусть не окончательно, но в тюремной больнице, разбитого параличем, заставили подписать отречение от своего «еретичества». Мало того, заставили подписать письмо и против Виктора Некрасова. Вот как комментирует этот трагический эпизод Иван Дзюба, в свое время тоже арестованный и тоже испытавший «там» на себе нечто подобное: «...В следственном изоляторе КГБ обострились его (Снегирева. — Г.К.) тяжкие недуги. Но его беспомощное состояние вызвало у соответствующих лиц не жалость, а жестокий расчет вырвать у полуживого человека письмо, в котором он осудил бы не только себя, но и своего лучшего друга — Виктора Некрасова (очень нужно было скомпрометировать Некрасова, любой ценой). В конце концов такое письмо за подписью Гелия Снегирева появилось 1 апреля 1978 года в газете «Радянська Україна». В свое время оно вызвало много пересудов. Но пример того, как следует относиться к нему, подал сам «главный адресат» — Виктор Некрасов. Он подтвердил свои искренние дружеские чувства к Гелию Снегиреву и выразил глубокое сочувствие к его нечеловеческим страданиям.
А Гелия Снегирева только после этого письма освободили из-под стражи и поместили в Октябрьскую больницу. Однако состояние его было уже безнадежным и вскоре — 28 декабря — он в тяжких муках умер... Страдальческий образ Гелия Снегирева, его сознательная жертва останутся в памяти людей. Имя его будет среди тех, кем гордится украинская литература».
Этими словами академик Иван Дзюба завершает свое предисловие к книге Гелия Снегирева «Патроны для расстрела», которая уже в наши 90-е годы вышла, наконец, в Киеве на украинском языке. Перед тем автор книги посмертно восстановлен в Союзе писателей и в Союзе кинематографистов Украины. Вспоминая о нем сегодня, особенно отчетливо ощущаешь и трагизм судьбы Гелия Снегирева, и масштабность его незаурядной личности. Очень рано ушел он из жизни. Ушел не просто борец и страдалец, погиб в жутких муках на редкость честный и добрый, талантливый и смелый человек.



  • Григорий Кипнис «И только правду...»

  • Григорий Кипнис «Как приезжал к нам Джон Стейнбек»

  • Виктор Некрасов «История одного поиска» (Литературный сценарий документального фильма «Жил человек...», в сокращенном виде)

  • Григорий Кипнис «Шевалье де Бражелон»

  • Григорий Кипнис «В гостях у Шломо, друга Виктора Некрасова»

  • Григорий Кипнис «Автограф для истории»

  • Григорий Кипнис «Прошлое не вычеркнешь: слишком много жизней и крови оно стоило»

  • Война и мир Григория Кипниса


  • 2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
    При полном или частичном использовании материалов ссылка на
    www.nekrassov-viktor.com обязательна.
    © Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
    Flag Counter