Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Лев Круглый

Круглый Лев Борисович (24 февраля 1931 — 17 ноября 2010) — актёр театра и кино.

В 1953 году окончил Театральное училище им. М. С. Щепкина, где учился у Веры Николаевны Пашенной. Впервые на сцену вышел ещё будучи студентом в спектакле «Иван Грозный» в Малом театре.

В 1953—1956 годах — актёр Хабаровского краевого театра драмы. Из Хабаровска вернулся в Москву, играл на сцене «Современника».

В 1964 году вместе с некоторыми другими актёрами последовал за режиссёром Анатолием Эфросом сначала в Театр имени Ленинского комсомола (ныне — Ленком), а в 1967 году — в Театр на Малой Бронной. В 1965 году вышел знаменитый спектакль «Марат, Лика и Леонидик» по пьесе Алексея Арбузова «Мой бедный Марат», в котором Леонидика сыграл Лев Круглый, Лику — Ольга Яковлева, а Марата — Александр Збруев; оглушительный успех имел его Тузенбах в «Трех сестрах» Эфроса.

В кино дебютировал в 1959 году в «Колыбельной» режиссёра Михаила Калика. В фильмографии актёра такие фильмы, как «713-й просит посадку», «Впереди крутой поворот», «Живые и мёртвые», «Шумный день», «Подарок черного колдуна» и другие.

В 1979 году эмигрировал вместе с женой, актрисой Натальей Энке, и сыном Никитой. Жили и работали в Вене, Мюнхене (в Мюнхене три года работал на радио «Свобода» диктором).

Во Франции вместе с семьей жил в Мёдоне, пригороде Парижа.

Ставил с женой спектакли и играли в них. Их театр двух актёров просуществовал 25 лет. Объездили с ним всю Америку и Европу. В Россию Лев Круглый и его жена Наталья Энке приезжали дважды: первый раз с гастролями в Москву и Петербург в 1993 году по приглашению Министерства культуры (спектакли «Бедные люди», «Кроткая» и «Женитьба»), второй раз в 2003 году со спектаклем «В карете прошлого».



Лев Круглый, Виктор Некрасов, Катя Федоровна Эткинд, Ванв, 1984

Памяти Виктора Платоновича Некрасова.
«Парижский альманах», Лев Круглый, 1988 г.

Полжизни до книги, полжизни после

17 июня исполняется 85 лет,
со дня рождения Виктора Некрасова

«Русская мысль» № 4130, 13—19 июля 1996 г.

Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку   
Иль перечти «Женитьбу Фигаро». 

Уже несколько раз было так: приезжают из нынешней России наши знакомые в настроении не самом радужном (обычно это люди немолодые) и через два-три дня, заполненныхразговорами и прогулками, просят на сон грядущий что-нибудь почитать. В прежние времена я рекомендовал им книги типа Авторханова, теперь же, когда по крайней мере в больших городах наступило книжное изобилие, я обычно спрашиваю: "Некрасовского «Зеваку» читали?" — "Нет", — "А «Салерлипопет?»" — "Тоже нет". — "Вот, почитайте".
И книжки Некрасова оказывают на людей, погруженных в "мысли черные", действие, подобное тому пушкинскодчу шампанскому и "Женитьбе Фигаро".
Рассказать о жизни (своей, многих других людей и жизни вообще) так интересно, разнообразно, так своеобразно и притом не болтливо, рассказать таким легким, прозрачным и ясным языком мог лишь писатель высокого уровня. Но думаю, что эта подчас "шампанская" беззаботность интонаций таит в себе некие тайны, которые открываются не сразу. И сам автор, и его книги не так просты, как иногда кажется.
Я имел честь познакомиться с Виктором Платоновичем, когда уже приближалось его семидесятилетие (замечу в скобках, что ни им, ни окружающими совершенно не ощущался этот почтенный возраст). До этого читал его книги, слышал о его жизни. А теперь, бывая в доме, узнавал уже, так сказать, из первых рук многие подробности. А потом, когда "разрешили свободу" и появилось множество воспоминаний о Некрасове, мне чрезвычайно было интересно узнавать неизвестные мне детали его жизни. И должен сказать, что тут иногда сталкивался с тем, что некоторые авторы не осознают масштаба личности, ими описываемой. Мне представляется, что к Некрасову никак не подходят вот такие, к примеру, мнения: "Он не стал ярым антисоветчиком", — это пишет называющий себя многолетний другом. (Кстати, по-моему, словцо "антисоветчик" вообще бессмысленно, так как ставит в центр "советчину".) Другой (не видавший жизни Некрасова в Париже) пишет: "Его нерадостная жизнь в Париже". Еще один называющий себя другом, появившись в Париже, первым делом отмечает, что у Некрасова небольшая квартира, а вторым — что в разговоре он употребляет язык, называемый "ненормативным". Все это (и подобное), по-моему, на уровне советской критики, писавшей об "Окопах", что "война описана е точки зрения обывателя". Во всем подобном проглядывает какой-то неуважительный, низменный взгляд на человека (а значит, и на себя). Как-то я прочел такое определение: "Пошлость — это сведение высокого к уровню низменному". Некрасов писал (в очерке о Твардовском): "Вообще пошлость в любых ее проявлениях, даже самых утонченных, — а это тоже встречается, как высшая форма обинтел-лигентившегося мещанства, — была ему противопоказана". Это Некрасов о Твардовском, но это Некрасов и о себе.
Причин того, что Некрасова (и как человека, и как писателя) не все и не всегда оценивали по достоинству, вероятно, несколько.
Во-первых, извечное "лицом к лицу не увидать". Во-вторых, та самая "советчина", которая не "анти" и которая трудно изживается. А может быть, одна из главных причин в том, что Некрасов — мистификатор? Он открыт, искренен, не корчит из себя кого-то (или чего-то), но он не прост (и уж тем более не простоват).
Для меня осталось непонятным, почему он разрешал называть себя Викой (даже любил, когда к нему так обращались). Приблизительно, конечно, понятно: "Важность — удел людей глупых", — писал Некрасов. Но что-то-все-таки от меня тут скрыто. Но главное-то в другом. Одно дело, что он разрешал так себя называть. И совсем другое дело позволять себе так к нему обращаться.
Некрасов тонок как в восприятии, так и в передаче своих мыслей и переживаний, И в описаниях. Вот, например, очерк об авторе книги "Пятьдесят лет в строю", генерале русской (дореволюционной) армии Игнатьеве. Некрасов пишет, что после прочтения генералом "Окопов" он был приглашен нанести визит генералу, "в 1937 году переселившемуся из Парижа в Москву". Прочтя такое (вот, дескать, так все просто: "переселился" и в такой "удачный" год — 1937-й), я в дальнейшем тексте стал ждать реакции Некрасова. Но нет, дальше шло описание изысканного приема, который оказал ему хозяин и его любезная и приветливая супруга. И только в самом конце следует такой пассаж: "Несколько месяцев спустя я повторил свой визит (Некрасов привел Твардовского. — Л.К.), но об этом, не помню уже, обеде или ужине, рассказывать вряд ли стоит — он был точным повторением первого моего посещения".
Согласитесь: это как укол шпагой на дуэли. Впрочем, может быть, это пощечина? Или просто пинок под зад мерзавцу?
Удивительно, Некрасов офицером был всего года три (на фронт пошел добровольно), но до конца жизни в нем жила особая офицерская честь.



Надгробие В.П. Некрасова на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
На отдельнной мраморной табличке — даты Сталинградской битвы: 17.VI.1942-2.II.1943 —
и осколок снаряда с Мамаева кургана, который писатель хранил всю жизнь

Я не знаю отношения В.П. к религии (и в частности к христианству), знаю лишь, что он был крещен. Но принцип апостола Павла "против греха, но не против человеков" — это и некрасовский принцип (только для мерзавцев он делал исключение). Некрасов мне представляется ярчайшим воплощением разработанного в католичестве принципа персонализма.
Его политические симпатии? Два-три раза слышал о нем, что, дескать, Некрасов "левоват" (какая-то вспоминательница, все перепутав, написала, что в детстве Вика сидел на коленях у... Ленина). Я же знаю одно: для него приоритет личности над любой общностью был принципом непререкаемым. А его любовь к фронтовому братству — это любовь к каждому фронтовику персонально ("левизной", по-моему, тут и не пахнет. Да и вообще теперь "левая, правая где сторона?").
Несмотря на все им совершенное, пожалуй, Некрасова нельзя назвать участником "правозащитного движения". Просто все его поступки, высказывания, книги, можно сказать, вся его жизнь разрушали любые искусственные построения (в том числе и коммунизм).
В год своего семидесятилетия Некрасов писал: "Полжизни до книги, полжизни после" (речь идет о его первой книге "В окопах Сталинграда", написанной в 35 лет).
Мне кажется, что тут в слове "книга" (да, впрочем, и во всей фразе) скрыта некрасовская непростота (о которой я уже упоминал). Нет ли тут некой переклички (может быть, и бессознательной) с Книгой (которая пишется с большой буквы)? Та Книга (с большой буквы) имеет значение для всего человечества. Эта книга (с маленькой буквы) имеет значение для Некрасова ("полжизни до книги, полжизни после").

Виктор Некрасов. Автопортрет "в стиле" Юрия Анненкова. 1981

Вообще мне представляется, что не все можно легко объяснить в этом переломном моменте в жизни Некрасова. Широко известно, что и вокруг рукописи, а потом вокруг опубликованной в журнале книги кипели страсти и страстишки, интриги и интрижки. Наконец было постановлено: вычеркнуть книгу из списка на соискание премии самого Сталина. В те годы это означало решение дальнейшей судьбы писателя: быть тебе отныне мало кому известным провинциальным автором. И если в дальнейшем ты совершишь что-нибудь неординарное, то прихлопнуть тебя труда не составит. И никто не услышит твоего писка.
Но случилось чудо. На вечернем заседании вычеркнули, а в утренних газетах... портрет Некрасова, нового лауреата Сталинской премии! А это означало тогда — неприкосновенность. И пошли тиражи чуть ли не во всех издательствах СССР и переводы на многие языки, а главное, всесоюзная известность. Руководствуясь какими-то своими темными замыслами, Сталин надел золотой ошейник-удавку на некий очередной объект, не подозревая, что это субъект, персона. И высочайше назначенная слава очень поможет ему в дальнейшем.
Да, это чудо.
"...Так кто же ты наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо" (Гете. "Фауст").
Обо всем этом можно написать очень много, ведь гетевские слова Михаил Булгаков взял эпиграфом к "Мастеру и Маргарите". Некрасов любил Булгакова и много сделал для его посмертной славы, и их судьбы переплелись (говорят, что в Киеве в музее Булгакова есть комната Некрасова). Сталин же занимался какой-то темной игрой с Булгаковым, а Некрасова вознес (впрочем, это ведь тоже темная игра).
Но оставим все это для исследователей. Здесь же отмечу, что тут был заложен некий замысел Божий. Догадывался об этом Некрасов или нет? Во всяком случае, непререкаема истинность слов, произносимых в Церкви над усопшим: "Прости ему, Господи, грехи вольные и невольные". И над некрасовским гробом они произносились. Но смею со смирением думать, что грешный Виктор Платонович Некрасов в меру своих сил выполнил Божий замысел о нем.
Со святыми упокой.

ЛЕВ КРУГЛЫЙ

Париж

После концерта — Л.Б. Круглый, Париж, 1981	Лев Круглый и Наталья Круглая-Энке, Париж, май 1984

---

Лев Круглый «...И никогда не повторится»