Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Вениамин Смехов

Смехов Вениамин Борисович (род. 10 августа 1940, Москва) — актёр театра и кино, режиссёр, сценарист, литератор, лауреат Царскосельской художественной премии (2009). Отказался от звания Народного артиста РФ, которое было ему предложено к 70-летнему юбилею.

В 1957 году принят в Театральное училище имени Б. В. Щукина при Театре им. Евгения Вахтангова (курс В. А. Этуша).

В 1958 году был отчислен и переведен на 2-й курс как вольнослушатель на испытательный срок. В апреле 1959 года вновь переведен в студенты.

В 1961 году окончил театральное училище и был направлен по распределению в Куйбышевский драмтеатр, в котором проработал ровно год. Вернувшись в Москву, в ноябре 1962 года был принят режиссером А.К. Плотниковым в труппу Московского театра драмы и комедии (Театра на Таганке) и играл в этом театре по 1985 год, а также с 1987 года по 1998 год. В январе 1964 г. главным режиссером театра стал Ю.П. Любимов.

С 1985 года по 1987 год — работал в театре «Современник», куда он ушёл вместе с Леонидом Филатовым и Виталием Шаповаловым во время изгнания Юрия Любимова из СССР.

Снимался в кино с 1968 года, но обрел популярность только после исполнения роли Атоса в знаменитом фильме «Д’Артаньян и три мушкетера» (Одесская киностудия, 1978). Снялся также и во всех его продолжениях.

С 1967 года работает внештатным режиссером на телевидении (Главная редакция литературно-драматических программ Гостелерадио СССР). Первая работа — телевизионный спектакль «День Маяковского» в цикле «Поэтический театр» по собственному сценарию.

С 1990 года в качестве режиссёра ставит драматические спектакли, телеспектакли и оперы в России и за рубежом (при этом изредка играя в родном Театре на Таганке, когда приезжал в Россию), несколько лет преподавал актёрское мастерство в университетах США.

Проживает в Москве, часто гастролирует со спектаклями и творческими вечерами, ведёт несколько программ на телевидении. Является также автором нескольких книг (поэзия и проза), мемуаров. Сам называет себя актером, режиссером, писателем и путешественником.


 

Вениамин Смехов и Юлиан Милкис
рассказывают о своей дружбе
с Виктором Некрасовым (1995)

 

Вениамин Смехов

«Турист с тросточкой»

«Литературная газета», № 27, 1 июля 1998 г.

(увеличить)

* * *


 


Актер и литератор Вениамин Смехов в последнее время в Москве бывает — увы! — нечасто. Как режиссер ставит спектакли за рубежом, его последняя работа — опера «Пиковая дама» в Праге, много ездит по миру. И даже собирается собрать впечатления о долгой заграничной работе в книгу. Но сегодня мы представляем главу из другой книги В. Смехова, готовящейся к печати. Она, как и авторская программа на Российском телевидении, называется «Театр моей памяти». «ЛГ» выбрала главу о замечательном писателе Викторе Некрасове.


В 1971 году я снял на телестудии в Останкино фильм-спектакль «Первые песни последние песни», композицию по стихам, письмам, песням и дневникам поэта А. Некрасова. Один раз показали, назавтра запретили. Передачу мою видел Вл. Тендряков и утешил, узнав о ее судьбе: «Знаешь, что напугало в твоей работе? Ты, миленький мой, неправильную фамилию выбрал. Они теперь как услышат «Некрасов» — себя забывают. Думают: ах, какая страшная фамилия!»
Идея писателя была такова: пока жив Виктор Платонович Некрасов, нельзя, не время добром поминать любого однофамильца, А вдруг ухо советского человека пропустит имя-отчество классика русской поэзии? Смешно, а все-таки правда: говоря кому-то о своей передаче, я и сам в то время не мог бегло произнести «передача о Некрасове» или «я сделал композицию по Некрасову», а непременно акцентировал: «о Николае — Алексеевиче — Некра...».
Вот какое время было: расскажешь не поверят. Например, пугало начальников в те годы название книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». А у меня в одно и то же время были съемки в фильме из «французской жизни» у режиссера А. Орлова и встреча с композитором по поводу моей пьесы по мотивам туркменских сказок. И в течение одной недели я узнаю о срочных переменах в названиях обеих работ... Фильм назывался «Архипелаг Ленуар» (по-новому: «Господин Ленуар, который...»). Пьеса называлась «Ярты — гулак» (в переводе — «верблюжье ушко»), а стала называться «Сказки каракумского ветра». Друзья острили, что специалисты из КГБ сложили два заголовка и испугались: «Архипелаг — Ленуар — Ярты — Гулак!»
Облик и речь Виктора Некрасова — знаменитого Вики, как только вызовешь их на сцену театра памяти, немедленно влияют на твой собственный ритм, слово, тонус, пульс. Образ его собирается из двух контрастных половинок: элегантный, старой выучки интеллигент, художник, прозаик, франкофил, боевой офицер, автор лучшей книги о войне 1941—1945 гг., человек редкой гражданской отваги, в 60-х годах бросивший вызов всесильной компартии, испытавший преследования и обыски диссидент — это один портрет. Но веселый смутьян, матерщинник, выпивоха, нарушитель спокойствия, легкомысленный гуляка и «зевака» — совсем другой? Нет, тот же самый. Экзотическая птица в советском писательском парке: человек такой «опасной» независимости в речах и в манере поведения. Включаю свет, на моей сцене милые сердцу эпизоды встреч с прекрасным Викой. Июль 1971 года, подмосковный поселок на Пахре. Дача Владимира Тендрякова. Празднуется день рожденья Машеньки, дочери Наташи и Володи. Ей 6 лет. За вкусным столом сидят три ближайших друга Тендрякова: Камил Икрамов, Владимир Войнович и Виктор Некрасов. Обильная еда не помешала хорошо напиться хорошим писателям, Я не понял толком, отчего разгорячились в споре друзья, но Икрамов остался тверд и непреклонен, Войнович вне срока сел в «Запорожец» и уехал в город, а Некрасов с хозяином дома продолжали на повышенных тонах обсуждать свои материи. Я был только зрителем, поскольку был усердным читателем спорщиков. Что касается Войновича, то он в тот день был храним Богом, ибо его «Запорожец» сгоряча проехал по старому мостику через речку, не заметив запрета. Следовало совершить объезд, но водитель «Запорожца» в гневе на друзей промахнул и запрет, и сам разобранный мостик, состоявший всего из двух бревен... По ним он и пересек речку, не заметив, что сделался рекордсменом Гиннесса, каскадером Голливуда — словом, чудом остался жив. Событие это было отмечено по другую сторону моста — на даче в Пахре. Икрамов произнес тост за Войновича, Тендряков — за Некрасова, которому в июне стукнуло 60 лет, а я — за виновницу торжества: «Машеньке 6 лет, значит, она есть Некрасов — на старые деньги!» В то время все цены еще делили на десять после денежной реформы 1961 года.
Еще через час я снова изумился очередной стычке «трех мушкетеров», Тендряков и Некрасов, как мальчишки, наскакивали друг на друга, Икрамов их мудро разнимал, потом все дружно перешли к чаю. Вдруг опять вспыхнула распря: Вика мимикой, голосом и жестами передразнивал патетику тендряковского заголовка повести: «А ты чего? Как у тебя? «Свидание с Нефертитью». «Свидание с Нефертитью»... Тендряков без паузы, с намеком на высокопарность некрасовской новеллы: «Ну, а ты? Ах, «Кира Георгиевна, Кира Георгиевна!»... Икрамов засмеялся, и все расхохотались над петушиным забиячеством, над беспочвенной сварой друзей...
Через месяц, в августе, я оказался в Переделкине, в доме у Евгения Евтушенко. В это время на Таганке готовился спектакль по его стихам, а я вместе с Леней Филатовым и Толей Васильевым назначен был Любимовым режиссировать отдельные эпизоды. Во время разговора появилась Юля Хрущева — «удочеренная внучка» Никиты Сергеевича — с каким-то сообщением о назначенной встрече Хрущева с поэтом. Еще через пару месяцев я вспомнил свое знакомство (ставшее впоследствии дружбой) с Юлей по грустному поводу.
«Таганка» прибыла в город Киев, и начались бурные гастроли в столице УССР. В самые первые дни мы собрались в доме друзей Виктора Некрасова: Ю. Любимов, В. Высоцкий, И. Дыховичный, Б. Хмельницкий... — «узкий круг революционеров». Виктор Платонович «правил бал», делал шутливые напутствия гастролям кого любить, кого опасаться, ярко обматерил местных шефов Союза письменников, припомнил свою речь над Бабьим Яром, но начал вечер незабываемо: давайте помянем Никиту Сергеевича Хрущева, накануне почившего в Москве. Виктору Некрасову крепко досталось от «Никиты», много судеб сломала неуемная, немудрая «культурная политика» героя XX съезда. Прозвище «туриста с тросточкой» на слух безобидно, а по жизни писателя накликало больше беды, чем шуток. Хрущевская метла начисто выметала — от Б. Л. Пастернака до В. П. Некрасова. Но своим серьезнейшим тостом Вика обратил нас к несчастной истории России, а на этом фоне дело и имя Хрущева звучали добром и редкостью. Реабилитация сталинских жертв, безуспешная репетиция свободы в рабской стране, приоткрытый «железный занавес» и такие перемены в кремлевских теремах, что впервые вождю-изгнаннику дали умереть своей смертью, — по мнению писателя, будущая Россия, если не сгинет в пропасть, а чудом обретет цивилизованный вид, будет благодарна Никите Хрущеву за великий риск первого шага.
Виктор Платонович не согласился с кем-то из нас, кто сказал: мол, нашему народу только дай царя, свобода ему не по плечу и т. д. «А я вам расскажу, — предложил писатель тему, — как сильно народ привязан к царю. Вот представьте себе 56-й год. Прошел съезд. Сталина вынесли из мавзолея, а наш брат писатель-прогрессист затаил дыхание... В какой, мол, бунт, «бессмысленный и беспощадный», заведет этот царелюбивый народ разоблачение культа личности? Не разобьет ли наш мужик рожи наши интеллигентные за покушение на идолов? И вот представьте себе меня, грешного. И иду я себе поутру знакомой тропой к пивному заведению по известной нужде благородного похмелья. Тому здрасьти, тому здоровеньки булы, короче взял свою добрую кружку лохматого пенного зелья, отошел в сторонку. Присел рядом с другими мужиками, ибо что-то лежало новенькое и продолговатое у ларька, на чем было удобно присесть. Кто-то болтает о погоде, кто-то молча восстанавливает утраченные силы. Гляжу, один из нас водки себе налил и собрался яйцом закусить. Гляжу, постучал человек об угол того непонятного, на чем мы уселись, выпил и закусил. А я вгляделся в этот угол: а там, под крошками скорлупы, лежит знакомое лицо работы знакомого скульптора. Дальше гляжу — и все мы сидим на шинели, и значит, на «завалинке», по имени «вождь и учитель всех народов». Мне-то удивление, а они-то спокойно себе сидят и, как говорится, в ус не дуют! Вчера им сказали — бякой оказался царь, злодей он последний, долой памятники. Мы-то затаились, а они как вчера скинули, так сегодня об его нос скорлупу чистят. Вот вам и народ. Он, наверное, здоровее будет наших догадок о нем»...
Примерно в этом роде, былинно и язвительно, рассуждал Виктор Некрасов в доме своего приятеля Толи. Кстати, любопытно, что Толя был не только выручателем Некрасова (дал ему заработать, придумавши совместно сценарий многосерийного научно-популярного фильма), но и сыном замдиректора театра оперетты, где мы гастролировали. Любопытно, что Толя помогал Некрасову, чью фамилию выставлять было нельзя уже в то время, а фамилию Толи — очень даже можно, ибо Толя был Анатолием Брежневым. И, конечно, Вика не прошел мимо данного факта, а, отметив с печалью уход Хрущева, предложил выпить за Брежнева, но за Толю. То есть за дружбу и за друзей.
Дважды после тех гастролей я приезжал в Киев на киностудию и с концертами. В первый раз в одиночку посетил квартиру Галины и Виктора Некрасовых. В кабинете писателя — много фотографий и большая карта Парижа. Карта висела «из бескорыстной любви», она, конечно, не знала своего будущего. Через 5 лет мне привелось ее увидеть... в парижской квартире Гали и Вики. Среди фотографий я выделил две — Жана Габена и Иннокентия Смоктуновского. Последний начал свою кинокарьеру в роли Фарбера в фильме «Солдаты» по некрасовской книге. Прощаясь, Вика передал привет «мушкетерам», то есть Тендрякову, Войновичу, Икрамову... Порадовал тем, что вроде бы пошло в печать его «Избранное»...
Прошло недолгое время, и Некрасова стали изгонять из СССР. Так случилось, что я прилетел в Киев, ничего не зная о недавних обысках на квартире Некрасовых. Имея до вечера время, позвонил Вике, не обратил внимания на удивление в его тоне, напросился «по традиции» на борщ, да еще вдвоем с приятелем, получил «добро» и явился. Оказалось, что в доме гостей уже не бывает, кроме тех чекистов, что оставили неопрятный след на книжных полках, Оказалось, Вика решил, что я «напрашиваюсь на комплимент» властей, ибо сам хочу эмигрировать... Объяснив ситуацию, обеспокоился и за меня, и особенно за «невинную жертву» моей неосведомленности — за моего спутника. Однако не уходить же без борща? И милая Галочка, медсестра с войны и подруга «мирного времени» Вики Некрасова, с успехом отвлекла гостей от переживаний. «Ты, Веня, скажешь, что ничего не знал о моем антисоветском облике, что пришел почитать книжку «В окопах Сталинграда» и похлебать борща»... Потом мы посидели под картой Парижа. «Привет трем Володям, — сказал Вика, — это значит, Тендрякову, Войновичу и Высоцкому». Подарил свою грустнейшую фотографию и надписал на обороте: «... и да хранит Ваш театр бог». И вздохнул: «И знаю, что надо писать с большой буквы, а не могу теперь...» То было откликом абсолютно органичного человека Виктора Некрасова на патетику А. И. Солженицына: после стольких могучих произведений, после стольких примеров неслыханного персонального богатырства — один против смертоносного врага-государства! — вдруг появились строчки рассказов, где пафос религиозности смутил даже самых стойких почитателей... Эти проповеди, а в них отповедь каждому, кто пишет Его Имя с малой буквы, эта новая интонация очень напоминают великого пианиста, который вдруг не заметил, что играет на расстроенном рояле... Прощаясь, я поймал Вику на слове: мол, если я буду сваливать на вашу книжку, я ж книжку должен иметь! И тут вышла заминка. Вика обошел шкаф, где стояли его книги, указал на следы разорения после обысков, искал, искал, да так и не нашел «Окопов» на русском языке. Предложил: «Хочешь на венгерском? На немецком? Могу на узбекском пару экземпляров? Ага, вот есть на хохляцком. Это, ты прав, лучше всего. Украинцы, как и русские, не очень-то виноваты, что от их имени меня хлебосольно выпирают из Киева и страны бандиты из нашего «Союза письмэнников»... И сделал мне надпись — конечно, на украинском языке.
В 1977 году Театр на Таганке прилетел в Париж. Сказка сказкою, а бдительность — бдительностью, Нас собирали оптом и в розницу, увещевали, готовили к худшему... В том смысле, что ты, мол, советский артист, а в Париже много антинашего народа. А директор театра прямо в лоб мне заявил: если у вас в Париже появится идея встретиться с нашими «бывшими» — не советую, это плохо скажется на жизни коллектива, не говоря уж о вас лично. Я был настроен антидиректорски: «Если вы намекаете на знакомство с Виктором Платоновичем»... «Да, намекаю», — вставил ответственный за нашу бдительность. «...То в этом случае, пардон, но я в 37 лет обойдусь без советов»... Ну, и обошелся, что аукнулось через полтора месяца в Шереметьеве: там хорошо «прошмонала» Таганку родина поголовной бдительности.
В Париже было сказочно. И спектакли, и бульвары, и ночные прогулки, и зрители, и все, все, все. Об этом я и доложил... Вике Некрасову, Нет, я не был смельчаком, я бы сам не стал, наверное, разыскивать его, тем более что и не был уверен в его интересе к моей персоне. Но вот в день первой репетиции, на ступенях Дворца Шайо, на площади Трокадеро стою среди множества людей российского и французского происхождения и вдруг слышу голос: «Веня, не кидайся целоваться, а спокойно повернись ко мне...» Это была Галина Некрасова, и мы очень славно сговорились о встрече... В назначенный день доехали вдвоем, с художником Давидом Боровским, до Монмартра на метро, на выходе из туннеля заметили Бычкова — нашего «сопровождающего от Министерства культуры», который смотрел в другую сторону... Мы вздохнули и поднялись к Некрасовым. И был стол, и была водка, и был борщ Галины, и высокохудожественно звучала речь писателя как молочная речка в матерных берегах... Мы ему — о Москве, о гастролях театра, о чекисте в метро, о Киеве, Виктор Платонович — о своем.
 



Контрмарка для Виктора Некрасова,
оставленная Вениамином Смеховым в кассе
на спектакль «Гамлет» театра на Таганке, Париж, 17 ноября 1977 г.


...Что, разумеется, тошно без читателей России... Что сближение друзей в эмиграции обернулось сварой на коммунальной кухне... «И даже я, ангельского характера хлопец, ушел из «Континента», не вынесла душа, ребята»... Что последний, кто нас всех понимает и выдерживает, остался Степа Татищев, да и тот русский только по фамилии... Что подарит нам свою книжку «Взгляд и нечто», и вообще — вот вам целый стеллаж, берите сколько угодно — и Авторханова, и Солженицына. Если сможете протащить в ящиках реквизита — благо вам: писатели без читателей — это (далее следует «береговая канонада»)... Что вернулся на днях от врачей в Швейцарии, что пить водку вредно, за это мы ее и уважаем, и давайте выпьем ее — за это... Что вот тебе, впечатлительный артист, зарисовка с натуры — западной, ети ее мать, жизни Вики с киевского Крещатика: позавчера — Швейцария, затем в гостях у Левочки Копелева в Кельне, затем — такой режим дня... фрюштюк — в Германии, вот тебе оттуда статуйка дурацкого бюргера. В 12 дня ланч в Люксембурге, вот тебе ихняя стеклянная собачка с выводком в брюхе, А в три часа — обед на Монмартре!.. (Проговорил все в пулеметном темпе, а в конце вместо точки высунул язык и захохотал.) Так что не верьте этим б...м пропагандистам из х...х письмэнников, что эмигранты помирают с голоду и с тоски. Есть факт, что нет читателя, а жизнь, конечно, прекрасна на свободе. Утром вышел — гляньте, хлопцы, на то угловое кафе, — зашел и сел себе с газетой «Фигаро». И с одной чашечкой кофе высидел свои полтора часа, за что ничего, кроме большого мерси, ни от кого не получил!..
Теперь неопасно сознаться: все подаренные Некрасовым книги доехали до Москвы благодаря секретным хлопотам Боровского... и стеклянная собачка со щенками в животе — доехала до дома... И приветы от Вики были переданы — не по телефону, конечно. И Смоктуновскому, и Игорю Кваше, и Севе Абдулову, и Тендрякову, и Войновичу, и Камилу Икрамову... А доблестный Степан Татищев француз, профессор славистики и заодно красавец, любимец дам — хорошо покатал нас с Боровским по заповеднейшим местам Франции, по замкам вдоль реки Луары. Он был обучен горьким опытом дипломата с титулом «персона нон грата», назначал нам свидания подальше от советских лиц и не верил в телефоны парижского отеля, имеющего дело с Москвой. А я смеялся и утешал Степана: за тобой следили, так как ты был дипломатом и водил дружбу с «любимцами» органов с Викой, с Копелевым, Окуджавой, Галичем, Сидуром, Биргером, Эткиндом, Аксеновым, Войновичем... А мы чудесно «прошли» в Париже. Газеты ахнули. Посол заявил, что Таганка за месяц сделала то, чего сто пропагандистов за 10 лет не могли сделать... Да ты что? Нас в Москве зареванный Цека будет цветами забрасывать... Татищев качал головой и советовал помнить «сопровождающего в метро на Монмартре»... «Чушь, — смеялся я. — Байки про майора Пронина» («пришел домой, хочу спустить воду в унитазе, а оттуда — немигающие глаза майора Пронина»)... Но прав оказался Татищев, потомок великого графского рода. В Москве таки наш театр был встречен на таможне как группа преступников. Двенадцать фамилий громко объявили, и всех бдительно обыскали. 2,5 часа наглядного урока любви и благодарности к театру — «пропагандисту». Не скрывая своей сопричастности, рядом со «шмоном» стояли очень озабоченные Бычков и Коган — директор. Трофеи КГБ были богатейшими: у Зины Славиной лежали неистраченные франки (нельзя ввозить валюту в страну девственного рубля); у Б. Глаголина — общепопулярные журналы с неприкрытой любовью к женскому телу на обложке; у меня — авторучки, купленные... в киоске советского посольства в Париже (в протоколе обыска сказано: «изъяты две а) ручки с б) художественным оформлением»); у Рамзеса Джабраилова — книжки «а) советских» авторов... Чекист открывает чемодан Рамзеса и сразу глядь — книжки. Обалдел офицер: почему не спрятано, почему искать не надо, почему на видном месте такое? Рамзес честно признался: «В Париже времени не было, привез, чтоб дочитать, разве нельзя?» Впоследствии Ю. Любимов мощно отыгрался «на ковре» в ЦК, описав и гастроли, и «благодарный шмон» в Шереметьеве, и крупный улов КГБ в виде комичного «библиотекаря» Рамзеса Джабраилова.
Но я пережил тяжелые часы, глядя на «работу» лейтенанта с моими вещами... И пока он обшаривал сувениры — побрякушки да детские колготки, я молил Бога, чтобы пронесло. Виктор Некрасов вручил мне увесистую коробку с драгоценными лекарствами Другу в Питере со страшной болезнью. Лекарства из Швейцарии, очень дорогие — все это должно быть, конечно, изъято, но главное: я поленился перепаковать коробку. Так и красовалась надпись, сделанная рукой Вики... Вика — не Татищев, он и в надписи не соблюдал конспирации... Мол, Веня, отвези другу милому в Питер, скажи ему то-то и то-то, что я живу хорошо вдали от Советов и дай вам Бог держаться... И слово «Бог» было с большой буквы. И почерк Некрасова, скорее всего, им известен, Да и «наводчики» стоят рядом... Однако пронесло...
В 1984 году — Новый год в Париже. Чудеса, почти необъяснимые. Показываю молодой жене Париж — в карусели встреч, улиц и огней... С близким другом художником Борисом Заборовым, с его женой Ирой вчетвером нанесли визит Некрасовым. Галя, Вика и чудом вызволенные из СССР сын и невестка Гали живут на окраине Парижа. Нервный Заборов путает дома, обзывает район Черемушками, произносит в отчаянье «мы в западне». Находим. За столом, кроме нас, сидели Татищевы. Вика не пил водки, зато пил пиво и аккомпанировал актерскому показу киевского визита (после обыска), парижского визита (перед шмоном) и т. д. «Да, — согласился Вика, меня так и не научила бдительности е... советская власть! И когда у вас в Москве разразилась эта показуха по имени Олимпиада-1980, у нас в Париже прорезалась свобода звонить напрямую к вам, без заказов, прямо как в свободном мире. И тут я разыгрался. Чуть выпью свои добрые 300 грамм — и к телефону. Кого только не будил! Даже тех, у кого совсем бдительность дремала — и их заставлял вздрогнуть: «Алло, старик, это я, Вика Некрасов из Парижа!». Но недолго музыка играла, Олимпиада кончилась, закрыли линию... Видимо, я им нарушил олимпийское спокойствие».
... Через 15 лет после той поездки и через 11 после смерти Вики получаю подарок от Вити Кондырева, приемного сына В. Некрасова: два фото из их семейного альбома. Боже, как весело, как мы хохочем со Степаном и Виктором Платоновичем...
 


Виктор Некрасов, Степан Татищев, Вениамин Смехов с женой, Ванв, январь 1984 г.
Фотография Виктора Кондырева





Вениамин Смехов с женой в гостях у Виктора Некрасова, Ванв, январь 1984 г.
Фотография Виктора Кондырева


В Париже в 1984-м это звучало буднично, теперь — как хвастовство: Вика пригласил нас с Галкой в «подшефное кафе», обучал уваженью к французской закуске под пиво, а после хорошего часа болтовни заявил: «Ребята, бегите в Париж. Мне пора на работу. Пойду поклевещу». Так и врезалось: серьезное занятие, приносившее толк и радость слушателям радио «Свободы», на шутливом языке писателя значило «пойти поклеветать»...
1987 год... Умер Виктор Некрасов. Недоперестроилась Россия: все органы печати получили запрет на публикацию некролога. Только газета Егора Яковлева «Московские новости» отозвалась заметкой и фотографией. Кто сегодня оценит тогдашний парадокс: горе от некролога смешалось с гордостью за подвиг редактора. И разговоры о том, что случилось с Некрасовым в Париже, заканчивались вопросом: «Что теперь сделают с Яковлевым в Кремле?»... И кого сегодня взволнует полукаламбур тех дней: Егора Яковлева спас от Егора Лигачева Михаил Горбачев! Я сочинил частушку, и на сцене концертного зала «Россия» мы, четверо с «Таганки», грохнули ее под бурные овации:

                    По реке плывет Егор.
                    Он гребет по совести.
                    А за ним плывет топор...
                    Вот такие «новости».

И частушка уже не смешная, и четверо уже не вместе: Золотухин, Губенко, Филатов и я... Вот такие новости. Слава Богу, Виктор Некрасов как был, так и остался на своем месте, в своем персональном «окопе» российской культуры.
В 1996 году мы подружились с кларнетистом Юлием Милкисом. О его таланте Виктор Некрасов написал статью в «Новом русском слове». Едва ли не первая его статья о музыке и едва ли не последняя в жизни писателя...
В Москве в серии моих телерассказов (программа «Театр моей памяти») сняли передачу о Вике. Мой собеседник Юлик Милкис вспоминал дружбу, шутки, дерзости, водку, проказы и поступки Некрасова...
Угнаться за молодостью Виктора Платоновича было непросто его юным друзьям, свидетелям последних его лет и Юлику, и рано погибшему Сергею Мажарову...
«Что такое дружба? — требовал к ответу Некрасов Юлика и Сережу. — Вот, мол, я могу для вас то-то и то-то. А вы? А ты?» обращался он к «мушкетерам» на мосту Александра Третьего. Горячий Юлик ответил немедленно: «Я для тебя могу все!» Вика пресек попытки «мушкетеров» доказывать верность прыжками в Сену, но решительно велел Юлику принести прямо сюда и прямо сейчас его кларнет. Вообразить трудно, каково было серьезному солисту исполнить через час «фантазию на тему Вики Некрасова»: вынуть драгоценный кларнет, встать на оживленном углу Латинского квартала и сыграть роль уличного музыканта — именно в те дни, когда на больших сценах начинала расти карьера «звезды»! А Вика с шапкой в руках призывал парижан послушать эти неземные звуки и не проходить мимо несчастной судьбы бездомного юноши... В «протянутую ладонь» черного футляра и в шапку Вики нападало такое количество франков, что... Ну и что? Парижский ресторан справился с ночной задачей, и до утра щедрый гонорар был достойно пропит и закусан, стыд кларнетиста осмеян и забыт, но главное, по Некрасову, было вот что. Во-первых, доказано на деле, что настоящая дружба познается не только в беде, но и в музыке. Во-вторых, доказано, что артисту бедность к лицу, ибо художнику быть небогатым, но свободным заповедал Господь Бог... и Виктор Некрасов. И все имена — с большой буквы.
 
 
 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter