Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Алтайский край, станция Бурла, июль 1971

В июле 1971 года Виктор Некрасов вместе с киноактером Юрием Соловьевым, сыгравшим роль Валеги в фильме «Солдаты» и фотографом журнала «Советский экран» Николаем Гнисюком ездил на Алтай, станцию Бурла для встречи со своим однополчанином Михаилом Волеговым.

Произведения Виктора Некрасова

Живой, книжный, киношный

Жизнь — экран — жизнь

«Советский экран», 1971, № 20

(увеличить) (увеличить)

* * *

Маленькая преамбула. Точнее — краткое содержание первой серии*.
Шла война... И был у меня тогда ординарец, или, как в то время говорили, связной. Валега. Было ему двадцать, а может, и меньше. Маленький, неразговорчивый, умевший мастерить все на свете, следивший за мной, как за родным сыном (а был я старше его лет на пятнадцать), и всегда почему-то мною недовольный. Родом он был с Алтая.
Расстались мы с ним летом 1944 года под Люблином. Пришел ко мне в медсанбат — я лежал там с перебитой рукой — сумрачный, надутый — недоглядел!— принес ложку, зубную щетку...
Больше я его не видел. И ничего о нем не знал.
Потом он стал «героем» книги «В окопах Сталинграда». Связным лейтенанта Керженцева. Потом «героем» фильма. В «Солдатах» А. Г. Иванова его очень точно, никогда не видя в глаза, сыграл начинающий тогда артист Юра Соловьев (это была его дипломная работа).
Так появились на свет три Валеги — живой, книжный и киношный.
И вот судьбе было угодно, чтоб через двадцать лет после рождения «книжного» Валеги и через десять лет после появления на экранах «киношного» он сам, сохранившийся в живых, живя на Алтае, разыскал в далеком Киеве своего бывшего капитана. Причем книги не читал, фильма не видел. Просто не забыл, разыскал через милицию...
В книге и в фильме у Валеги есть такие слова, адресованные Керженцеву:
— Когда кончится война, я поеду домой и построю себе дом в лесу. Бревенчатый. Я люблю лес. И вы приедете ко мне и проживете три недели.
Мы будем ходить с вами на охоту и рыбу ловить.
Керженцев улыбается:
— Почему именно на три недели?
— А сколько же? Вы больше не сможете. Вы будете работать. А на три недели приедете... У нас хорошие места на Алтае. Не такие, как здесь. Сами увидите. И пельменями вас угощу. Я умею делать пельмени. По-особому, по-нашему...
То же самое мне говорил и «живой» Валега.
И вот перейдем теперь ко второй серии — еще через пять лет,— а всего через двадцать семь лет я этим приглашением воспользовался, отведал этих самых пельменей «по-особому, по-нашему». Трапезу нашу разделил и Юра, ныне Юрий Васильевич Соловьев, исполнитель роли Валеги в фильме, знакомый уже кинозрителям не только по «Солдатам».
Произошла наконец долгожданная встреча трех Валег. Живого, книжного и киношного. Произошла на станции Бурла, Алтайского края, в июле сего, 1971 года.

______________

* См. «В жизни и в письмах» «Сов. писатель», 1971 г.

Встреча с прошлым, скажем прямо, дело нелегкое. Что-то в нем, в этом прошлом, какое бы оно ни было, веселое или грустное, всегда немножко идеализируется. И, столкнувшись с ним, боишься что-то спугнуть, разбить неосторожным движением.

Актер Юрий Соловьев
в роли Валеги («Солдаты»).

Память о прошлом...
Вот идет она навстречу, маленькая, в ковбоечке, в кепчонке, в мешковатых штанах, идет навстречу по пустынному перрону — и вдруг начинает обнимать и тискать тебя, и вдруг оказывается, нет слов, какие-то междометия, всхлипы, стоны, смех...
Потом мы сидим в маленькой беседке, перед нами сковородка с яичницей («Будут и пельмени, не беспокойтесь, все будет...»), и вот начинается:
— Ну, твое здоровье, Валега!
— За ваше, товарищ капитан!
(О, как приятно слышать это «капитан» поседевшему майору запаса!)
— За тех, кто остался жив!
— За память о всех тех, кого уже нет...
...А Митясов, Митясов, начальник штаба? Живой? Живой. Пишет изредка. На Кавказе где-то, И Страмцов живой. Под Москвой, в Нахабине. И Валиулина, комвзвода, после войны видал. А Люся — писарша, не знаю. А вот Абид, замполит, не дожил. Девятого мая, в Берлине...
Валега наливает еще по рюмочке.
Подумать только, ведь это мы первый раз с ним выпиваем. На фронте он носил всегда на поясе две фляги: одну с молоком, другую с водкой, но командиру не положено было пить со своим связным. А сейчас мы равны, оба штатские, пей сколько хочешь.
Я боюсь этого «сколько хочешь», но, что поделаешь,— надо... Хозяева — жена, дочь, зять-летчик, внучонок — сидят и смотрят, чтоб не передернул. И стесняешься передернуть, но помнишь, что вечером еще встреча зрителей с «героями» — из Барнаула прислали специально фильм «Солдаты».
Только сейчас замечаю, как мало изменился Валега. Тогда, на фронте, деловитый, сумрачный, никогда не сидевший без дела, всегда боявшийся, что я сделаю не то, что надо, он казался старше своих лет. А сейчас моложе. Как-то приблизились друг к другу оба возраста. И появилось то, что он, очевидно, скрывал на фронте, чуть-чуть только иногда приоткрывая,— хитрый, веселый глаз. Вот и сейчас смотрит на меня этим глазом. И опять тискает, мнет меня.
— Ну, хватит, хватит, пожалей мои кости... Кстати, дорогой товарищ связной, как это ты не «уберег» своего капитана в Люблине? А? И не стыдно тебе?
Валега становится вдруг серьезным, даже сердитым.
— А кто виноват? Сами виноваты. Заставили меня полевую сумку искать, а сами с начфином подались в Люблин, по секрету от меня...
Действительно, так оно и было...
Наш батальон бездельничал в каком-то панском поместье с гуляющими по парку павлинами, а я «сбежал» от Валеги в Люблин, где были еще немцы. Там и поймала меня пуля автоматчика.
Валегу ранило несколько позже, под Варшавой. В армию уже не вернулся. Повалялся в госпиталях, в сорок пятом демобилизовался. Жил сначала в Барнауле (сам он из тех краев), потом женился, перебрался в эту самую Бурлу, в степной Алтай — ровный, гладкий, с редкими «околками», маленькими березовыми рощицами, разбросанными то тут, то там. Мало радующие глаз места, зато такой картошки, как здесь, я в жизни не едал — рассыпчатая, не оторвешься.
И рыба замечательная — варили мы потом из нее уху на берегу озера — пелядь называется, и другая, по имени простипома.
Валегу не очень огорчает скудость пейзажа. На жизнь он не жалуется. Корова, свиньи, гуси, куры, три мотоцикла (один, правда, зятя, другой уже отслужил свое), собственный, по-хозяйски сделанный дом. Работает столяром в коммунальном отделе. Семья большая — две дочери, два сына, трое внучат — «трижды дед, а бороды нет»... Всех в сборе сейчас нет: Анатолий с женой на Дальнем Востоке, младший, Борис, в Омске, в армии.
У плиты хлопочут домовитая хозяйка — «знакомьтесь, жена Елена» — и хитроглазая старшая дочь, Галя. Под ногами путается малыш.
В руках у него московский подарок — золотая шоколадка-медаль. Он в растерянности: и съесть хочется, и нарушить красоту обидно. Что делать?
В перерывах между приемом пищи — назовем это так — гоняем по селу на мотоцикле, рассматриваем старые фотографии и делаем новые — наш третий спутник, фоторепортер журнала, веселый, неунывающий Коля, ни на секунду не расстается со своей шикарной японской фотокамерой, даже спит с ней, как солдат с винтовкой,
Вечером встреча со зрителем.
Инструктор райкома убедительно просит:
— Уговорите Михаила Ивановича сказать несколько больше, чем он произнес на прошлой встрече. Тогда он с трудом выдавил из себя: «Ну, воевал... Ну, бывает... Спасибо за внимание...» — и сбежал со сцены.
Мы расхохотались.
На этот раз он был разговорчивее. После инструктора райкома, по всем правилам осветившего нынешнее международное положение и ловко перешедшего от него к Сталинграду, а потом к Валеге, несколько слов сказали мы с Соловьевым, а затем со своего стула встал Валега. Свежеподстриженный, в глаженой беленькой рубашечке, он вышел вперед и, точно перед кем-то извиняясь, только начал было говорить о войне, о Сталинграде, как в зале потух свет. Милый мой Валега, он понял это как сигнал и мгновенно закруглился. Но минуты полторы все же говорил, не меньше.
 



Встретились... Виктор Некрасов, Михаил Иванович Валега и Юрий Соловьев,
ст. Бурла, Алтай, июль 1971.
Фото Николая Гнисюка



Кстати, должен сказать, что не на людях, а в своем, так сказать, кругу Валега оказался гораздо общительнее, чем я предполагал. Нет, не болтлив, отнюдь, ко нужное слово, нужное именно в эту минуту, меткое, точное, всегда найдет. И что особенно обрадовало меня, хотя и не было открытием, а только подтверждением,— это то, что в высказываниях своих, в мыслях, во всем своем поведении — я учуял это еще на фронте, и это звучит во всех его нынешних, стилистически не всегда безукоризненных, но всегда таких милых письмах, начинающихся всегда со слов «Дорогой и любящий друг Виктор Платонович...»,— во всем этом заложена та редкая, но сразу бросающаяся в глаза тонкость и деликатность, которую я определил бы словом «интеллигентность».
Да, да, именно интеллигентность. Она не зависит от образования, от так называемого культурного уровня, положения в обществе, занимаемой должности. Нет, она — качество врожденное, от бога, Вот и у Валеги оно такое. Прекрасная, увы, далеко не так часто встречаемая черта.
На обратном уже пути, в самолете, Юра Соловьев сказал мне: «Теперь бы я уже иначе играл бы Валегу». Между прочим, за эти три пролетевших как один час дня они оба сдружились, как дети, ни на минуту не расставались, и я долго еще сквозь сон слышал их нескончаемые ночные разговоры,
Я не уверен, что Соловьев прав. Мое глубокое убеждение, что Валега сыгран в фильме так, как надо, хотя и «собран» он был «с миру по нитке».
«Тяжеловатая, вразвалку походка моего бати,— писал мне в период съемок картины Соловьев,— чувствительные к вещам руки, оценивающий глаз, неторопливые, точные движения, стариковская хозяйственность и аккуратность моего деда, манере разговора моего бывшего сокурсника Рыбакова, а вечно насупленное выражение лица взято и вовсе с незнакомого человека — шофера пострадавшей «Победы» во время его объяснения с милицией. Кое-что перепало и от меня. Мне, например, казалось, что ему свойственно чувство ревности, а этого, как вы знаете, у меня хоть отбавляй. Пришлось вспомнить и то, как я еще во время войны, пацаном, нянчился со своими младшими сестрами (вы где-то упоминаете, что Валега следил за Керженцевым, как «хорошая нянька»). Много пришлось фантазировать, а ко многому просто привыкнуть — ведь фронта я даже не нюхал. Выручало и мое давнишнее увлечение рисованием — это помогло найти индивидуальность в костюме».
Вот так-то... Дед, отец, друг, шофер, сам Юра, а получился Валега. Ну, еще книга, мои рассказы. Думаю, что именно так и надо «лепить» роль. Не копировать живого человека — это не искусство, это подражание, обезьянничанье,— а, отталкиваясь от прочитанного, увиденного в жизни, создавать свое. Именно отталкиваясь, я уже писал об этом. Отталкиваться от образа, идти от него вовне, в мир, а не насильственно втискиваться в него, замыкаться. Это-то «отталкивание» и рождает художественную правду.
Как Валеге понравился фильм? О, Валега — человек деликатный, он никогда не скажет: «Не понравилось».
О книге он написал мне: «Можно почитать и кое о чем вспомнить. Сын Боря отбивает книгу у всех и сидит и читает, а за вопросами ходит ко мне и спрашивает: «Папа, а вот «кукурузник» какой самолет?» А я ему говорю: «Не спал всю ночь, как и мы, бомбил, а мы минировали, ходили за языком». Виктор Платонович, вы знаете, как вы пишете за пельмени и картошку в мундирах, все смеются надо мной, а ведь это была сущая правда. Все было так, только нужно подумать и представить».
Эта последняя фраза говорит обо всем. Именно подумать и представить. Ведь вся сложность с образом Валеги была в том, что ко мне он попал связным на Украине уже в 1944 году, в Сталинграде же был батальонным сапером, а я волею писателя, которому не в пример другим многое дозволено, столкнул его с Керженцевым именно в Сталинграде. Живой Валега все понял, ничуть не обиделся и сейчас после просмотра фильма сказал
— Не были мы с вами в Сталинграде рядом, а вот сейчас посмотрел картину — и выходит, что были. Спасибо вам за это. И Юре Соловьеву спасибо. Смотрю я вот на него на экране и думаю: я или не я? В общем-то, вроде я. Неловко даже как-то получается, а что поделаешь — ведь это все правда.
...Керженцев лежит на дворе сталинградского домика под пыльными акациями и долго не может заснуть. Войны в Сталинграде еще нет. Рядом с ним в двух шагах Валега, свернувшись калачиком, прикрыв лицо рукой.
И Керженцев думает: «Маленький, круглоголовый мой Валега! Сколько исходили мы с тобой, сколько каши съели из одного котелка, сколько ночей провели, завернувшись в одну плащ-палатку... Привык я к тебе, лопоухому, чертовски привык... Нет, не привык. Это не привычка, это что-то другое, гораздо большее. Я никогда не думал об этом. Просто не было времени... Ну, спи, спи, лопоухий. Скоро опять окопы, опять бессонные ночи. Валега — туда! Валега — сюда! Дрыхни пока. А кончится война, останемся живы, придумаем что-нибудь...»
Вот и кончилась она, и — о, чудо!— мы остались живы. И, хоть и через тридцать почти лет, придумали.
Считаю, что нам троим дьявольски повезло. Не всякому выпадает такое счастье.
Фильм «Солдаты» кончается фотографией героев и словами Керженцева:
«Где вы сейчас? Живы ли вы, друзья? Я вглядываюсь в ваши лица и стараюсь представить, как выглядите вы сейчас. Подумать только — Валега, Седых,— ведь вам уже за тридцать, женились, детишки растут. И ходят они уже, вероятно, в школу и пишут карандашом: «МИРУ — МИР!». Счастливые, они не видели, не знают войны. Пусть же они ее никогда не узнают...»
Мне хочется закончить этими же словами, но адресованными уже не детишкам (у Юры Соловьева тоже уже свое дите, на голову перегнавшее его), а внучатам, пишущим, в свою очередь, как и их отцы, на косых линейках «МИРУ — МИР!».
— Счастливые,— хочется мне им сказать,— вы не видели, не знали войны. Пусть же никогда и не узнаете...

Фотографии



Михаил Волегов, Виктор Некрасов и Юрий Соловьев,
ст. Бурла, Алтай, июль 1971.
Фото Николая Гнисюка





Охлаждение бутылок.
В. Некрасов, М. Волегов, Ю. Соловьев, ст. Бурла, Алтай, июль 1971





Юрий Соловьев, неопознанный, Виктор Некрасов, Михаил Волегов,
ст. Бурла, Алтай, июль 1971.
Фото Николая Гнисюка





Виктор Некрасов, Михаил Волегов,
ст. Бурла, Алтай, июль 1971.
Фото Николая Гнисюка
 
 
 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter