Финляндия
Виктор Некрасов провел один день в Хельсинки в феврале 1979 г. и десять дней, 10—20 сентября 1985 г., в Финляндии.
Произведения Виктора Некрасова
Десять дней в Финляндии
Путевые заметки
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк) 17 ноября 1985, № 26945
(увеличить)
Журнал "Культура. Судьбы. Время". Виктор Некрасов
читает фрагменты путевых заметок «Десять дней в
Финляндии» 21, 22, 23 ноября 1985 г.
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Финляндия. Что это слово означает для нормального, среднего русского интеллигента? Великое Княжество Финляндское в эпоху «кровавого царизма», народный эпос «Калевала», композитор Ян Сибелиус, бегун Нурми, писатель Лассила (повесть «За спичками»), а для тех, кто изучал историю партии, еще и Таммерфорская конференция (сейчас этот город называется Тампере). Ну, и самое важное, самое запомнившееся (нашему поколению, во всяком случае), это финская война 1939-40 гг. Последние годы очень по-разному звучит еще и название столицы Финляндии – Хельсинки. Хельсинское соглашение, что ни говори, победа Советского Союза, обведшего вокруг пальца западные демократии, а хельсинские группы — позор того же Советского Союза, расправляющегося с теми, кто добивается честного выполнения этих соглашений…
Вот что такое для нас Финляндия. Кроме того — леса и озера. И линия Маннергейма на Карельском перешейке, недалеко от писательского дома творчества… И сухой закон. Водка, мол, в Финляндии, выдается по карточкам, поэтому финны так рвутся в Ленинград и Таллин.
Шесть лет тому назад, в 1979 году, я провел один день в Хельсинки — утром пришвартовался на пароходе «Викинг», вечером на нем же отправился восвояси. День этот запомнился мне 20-градусным морозом, от которого я как-то отвык, скрипучим снегом и некоторой спешкой — хотелось побольше увидеть и узнать. Увидеть я успел только собор в центре города, памятник Александру Второму перед ним, другой, недалеко от парламента, маршалу Маннергейму, тому самому, с которым воевали, и мирное соседство Солженицына и Брежнева в магазине «Академкнига». Вот и всё.
В прошлый раз, во время небольшой пресс-конференции, проведенной почему-то на борту «Викинга», я познакомился с очень симпатичным русистом Беном Хеллманом. Сейчас он взял надо мной шефство и благодаря ему я в Финляндии кое-что увидел и кое-что понял.
Марея, Виктор Некрасов, славист Бен Хеллман, Хельсинки, сентябрь 1985
В двух словах о Финляндии из путеводителя, изданного в этом году в Хельсинки на русском языке.
На три четверти страна состоит из лесов и более чем пятидесяти тысяч озер. Населения в 1982 г. было 4 миллиона 800 тысяч, сейчас, вероятно, уже 5 миллионов. Что же они из себя представляют — финны, говорящие на таком непонятном нам языке, входящим в финно-угорскую группу, на языках которой, оказывается, говорят 23 миллиона человек? В 1898 году писатель Топелиус в своей книге «Финляндия в XIX столетии» писал: «Общими природными чертами этого народа является внутренняя сила, сдержанность, настойчивость, привязанность к старому и нежелание нового… Твердость в исполнении обязанностей, стремление к свободе, правдивость… Финна можно узнать по замкнутому и осторожному поведению. Ему требуется время для заведения знакомства, но потом он становится преданным другом».
Говоря о себе, могу сказать, что за десять дней пребывания в Финляндии я приобрел не менее десятка друзей — и в Хельсинки, и в Турку и в центре озерного края Ювяскюля, а такие качества этого народа, как внутренняя сила, настойчивость и стремление к свободе особенно ярко проявились в «Зимней войне» 1939 года. Но о ней позже.
|
|
|
Генерал-майор, барон
фон Эрн Вильгельм Антон Николаевич,
прадед Виктора Некрасова
(Идентификация Светланы Бахаревой)
|
Любуясь из окна полупустого поезда проносившимися мимо соснами, елями, березами и задумчивыми озерами, я, кроме того, познакомился немного с народом, к которому, как выяснилось, имею некоторое отношение. Мой верный друг и ангел-хранитель Бен Хеллман обнаружил в каком-то из справочников, что мой прадед, отец моей бабушки, Антон фон Эрн, швед по происхождению, родился в 1794 году в Гельсингфорсе, служил в уланском Цесаревича Александра полку и мирно умер в чине генерал-майора в собственном имении в Полтавской губернии в возрасте 70 лет. Раскрашенный дагерротип прадедушки, очень важного, с пышными бакенбардами, в парадной генеральской форме, с Анной на шее, висит у меня на почетном месте. Короче говоря, мой визит в Финляндию оказался более чем уместным.
И все же я поехал туда не только поэтому, причин был много. Первая — «Зимняя война» 1939—40 гг., к которой у меня повышенный интерес, ибо на родине у нас вспоминать о сем не рекомендуется. Вторая — желание разобраться в том, что такое «финляндизация». И, наконец, третья — финская культура, кроме Сибелиуса и «Калевалы» я, в далеком прошлом архитектор, знал кое-что еще о Сааринене и Альваро Аалто — двух крупнейших финских архитекторах, завоевавших всемирную славу. С этого и начнем.
Первое, что я увидел в Хельсинки, это вокзал — наше такси с аэродрома выгрузило нас именно у вокзала. Автор его — Сааринен.
Вокзалы – моя страсть с детства. Очень мы в свое время переживали, что в нашем любимом Киеве нет вокзала — начали строить еще до Первой мировой войны, но именно она помешала и долгое время в Киеве был временный, деревянный вокзал-барак, которого мы очень стыдились. В конце 20-х годов объявлен был конкурс на новый вокзал, и после присуждения первой премии арх. А. М. Вербицкому, началось строительство. Я, закончив строительную профшколу, принимал в нем участие, был стажером, и, конечно же, считал наш вокзал лучшим в мире. Потом уже, поступив в строительный институт, проектировал вокзал для Киева уже под руководством того самого Вербицкого.
Все это я рассказал, чтоб было понятно, почему, ступив на хельсинскую почву, я сразу же бросился осматривать саариненовский вокзал, тем более, что по планировке он несколько напоминал наш киевский. Строился он долго, с 1904 по 1914 г., потом еще в 1919 г. пристроена была башня — Сааринен любил вертикали и, где мог и позволяли средства, строил башни. Элиэль Сааринен прославился в начале века, в период господства так называемого «модерна». В Финляндии он сочетался с модным тогда национальным романтизмом. В этой манере и выполнены наиболее известные здания Сааринена — вокзалы в Хельсинки и Выборге (уничтожены во время «Зимней войны»). Национальный музей в Хельсинки, дом фирмы «Пойока» там же и множество частных зданий. Среди них лучшее – это собственный дом архитектора в Виттреске, сейчас там музей. Сверхсвободная планировка, помещения и комнаты незаметно переходят одна в другую, со вкусом и умением подобранная обстановка в национальном финском стиле — все это превращает дом в нечто свободное и удобное для жилья. Дом построен в 1908 году, в содружестве с Линдгреном и Гезелиусом. И является одним из наиболее любопытных памятников той эпохи.
В какой-то степени спорить с ним может дом-мастерская не менее знаменитого финского художника Акселя Геллен-Каллела, прославившегося своими иллюстрациями к «Калевале». Дом его, подобно саариненскому, решен свободно, как того хотела фантазия художника, и чем-то напоминает дом Максимилиана Волошина в Коктебеле.
Думаю, что именно такие дома, построенные художниками для самих себя, — это самое удачное, что создал ХХ век в архитектуре. В таких домах приятно жить и, думаю, легко работается. В волошинском, где мне разрешено было работать в библиотеке, я особенно это почувствовал.
Творения прославленного Алвара Аалто меня как-то меньше задели. Впрочем, я видел только Институт физкультуры в Ювяскюля и знаменитый дворец «Финляндия» в Хельсинки. Сделано с умением и со вкусом, но в достаточно известной мне еще по институтским годам манере функционализма 30-х годов.
И все же, если говорить о Хельсинки, то город славен не столь своим модерном, романтизмом и функционализмом, как очень русским ампиром. Став по приказу Александра Первого в 1812 году столицей Финляндии, Хельсинки занялся своей внешностью. В середине века был заново спланирован центр города. Преобладающим направлением был тогда неоклассицизм, и в Хельсинки был создан под руководством архитектора К. Л. Энгеля центр города в стиле ампир, самый цельный ансамбль в Финляндии.
Для тех, кто любит Петербург, а я отношусь именно к ним, прогулки по этому желто-белому, с колоннами и фронтонами, финскому городу особенно приятны. А на Сенатской площади, возле кафедрального лютеранского собора, в самом центре, высится памятник не кому-нибудь, а русскому царю Александру Второму. Думаю, что это единственный в мире памятник царю-Освободителю — московский и киевский давным-давно снесены. Почему-то именно этого царя особенно невзлюбила советская власть. Петр I и даже Николай I мирно стоят до сих пор в Ленинграде. К слову сказать, памятника великому Ленину в Хельсинки нет, а маршалу Маннергейму — на весьма почетном месте, невдалеке от Парламента.
Вот так-то… А говорят «финляндизация».
Итак, о ней, о «финляндизации». Согласно энциклопедическому словарю Ларусса так называют «совокупность ограничений, которая мощная держава налагает на своего более слабого соседа». Насколько же это удалось Советскому Союзу, который дважды победил (формально, во всяком случае) маленькую Финляндию — в 1940 и 1944 году? Мне кажется, что, если и удалось, то в весьма ограниченной степени. За десять дней, которые я провел в Финляндии, я увидел, что под боком у великого, сильного, всегда голодного (в буквальном и переносном смысле) и полунищего соседа живет и благоденствует маленькая, пятимиллионная капиталистическая страна, ничего в истории своей не забывшая.
Под благоденствием я подразумеваю обилие товаров (правда дорогих, Финляндия одна из самых «дорогих» стран Европы), свободу передвижения по всему земному шару и права читать, думать и говорить, что тебе заблагорассудится. За это право установлена, мол, очень суровая плата. Это и есть «финляндизация». Дело даже не в торговле (27 проц. импорта из Советского Союза — это не так уж тяжело, а чем-то даже выгодно, нефть, например), а в том, что Финляндия обязалась выдавать всех перебежчиков из Советского Союза. Именно это нас особенно тревожит и накладывает пятно на репутацию Финляндии, покупающей себе свободу такой позорной ценой.
На самом деле это не совсем так. Да — Финляндия обязалась. И если перебежчик засечен советскими пограничниками, она его выдает. Но если же не засечен (как случилось недавно с двумя беглецами из Таллина), то, не предоставляя убежища, разрешает какое-то время жить на своей территории, пока беглец не выберет окончательно страну-убежище). Рассказывали мне и о таких случаях, когда беглеца с границы доставляют в Хельсинки для каких-то якобы уточнений, а там смотрят сквозь пальцы, если беглец направит свои стопы в шведское посольство. Рассказывают о крестьянах, живущих близ границы, которые прячут и кормят беглецов.
Но так или иначе — идя иногда на маленькие хитрости, — но Финляндия обязана по договору выдавать беглецов. Для нас, русских, это большая плата, для финнов же... Что и говорить, когда заводишь с ними разговор на эту тему, они с нами соглашаются, говорят, что им стыдно, но с другой стороны, и я понимаю, что, когда победитель диктует свои условия, то не так уж легко их отвергнуть.
А условия были очень нелегкие. По Парижскому договору 1947 года Финляндия обязалась поставить Советскому Союзу в течение шести лет товары на сумму 300 миллионов долларов. В первую очередь у финнов изымались торговые суда. Финляндия потеряла практически весь свой торговый флот, причем 104 судна были приняты в счет погашения всего лишь 14 миллионов долларов. Для выполнения своих долговых обязательств стране пришлось создать металлургическую промышленность, полностью отсутствовавшую ранее, и непомерно расширить существующие судостроительные верфи.
В общей сложности, с учетом всех прочих долговых обязательств, репарации обошлись Финляндии примерно в 550 миллионов долларов. До 1952 года стране пришлось выделять на репарации от 10 до 20 процентов национального дохода.
Тяжелым бременем легло на плечи Финляндии и требование Сталина судить «военных преступников». Среди них оказался и бывший президент Рюти, приговоренный к 10 годам тюрьмы. История его «преступления» такова. Будучи президентом страны, он, по договоренности с главнокомандующим, маршалом Маннергеймом, решил пожертвовать своей карьерой в интересах дела. Рейх требовал, чтобы Финляндия заключила с ним пакт. С целью избежать таких уз, президент Рюти направил «личное послание» Гитлеру. В послании он под честное слово обязался продолжать войну на стороне Германии. Он обещал также не вступать в переговоры о заключении сепаратного мира с Советским Союзом без предварительного согласия германских властей. 1 августа 1944 года, через месяц после личного письма Гитлеру, Рюти подал в отставку с тем, чтобы во главе государства мог стать маршал Маннергейм. Тот, не связанный личными обязательствами своего предшественника, мог, в свою очередь, удовлетворить настояниям советского правительства, которое и добилось заключения сепаратного мира.
Вот за это и осужден был на 10 лет бывший президент Ристо Рюти.
Проезжая как-то мимо здания парламента, я спросил своего верного финского друга Бена Хеллмана, кому это поставлены перед зданием памятники? «А это наши президенты, — сказал он. — Нет среди них только Рюти, но, поверьте мне, скоро появится». И я верю, что появится. Не может не появиться, если дважды воевавший с всесильным генералиссимусом, маршал Маннергейм скачет на бронзовом коне в двухстах метрах от парламента.
Кстати о генералиссимусе. Дважды выходил он победителем в войнах с маленькой Финляндией и дважды ограничивался репарациями и территориальными приобретениями. А ведь мог проглотить, оккупировать, превратить в очередную советскую социалистическую республику… А вот не проглотил и не сделал. Чего-то побоялся, обе войны чему-то научили его.
Я не большой знаток истории войн, хотя каждый год на вопрос секретаря партбюро, над чем я работаю, отвечал: «Энгельс о войне», — ни разу не взявши его книг в руки. Тем не менее думаю, что в обозримом прошлом не было войны позорнее той, по метко-осторожному определению Твардовского, «незнаменитой» Советско-финской войны 1939-40 гг. Не совсем ясно, откуда взял Молотов цифру советских потерь 48769 человек (какая удивительная точность), выступая в апреле 1940 года на сессии Верховного Совета, — Хрущев в своих мемуарах говорит о миллионе человек. Но так или иначе, количество жертв у победителя во много раз больше, чем у побежденного.
Я заговорил сейчас об этой 45-летней давности войне, потому что именно она была одной из побудительных причин моей поездки в Финляндию.
Еще в первый свой приезд в Финляндию в 1979 г. я пытался кое-что разузнать по этому поводу, то сейчас же, пробыв в Хельсинки дольше, я эти познания сумел несколько расширить.
Я говорил финнам и тогда, и теперь: «Во всех странах мира, какая бы власть ни стояла во главе, детей всегда учили в школах на примерах героизма собственного народа. Вы, финны, этот героизм с особой силой проявили в ту самую, как вы её называете «Зимнюю войну». Морально вы вышли победителями, хотя и вынуждены были отдать часть территории. Как же вы обо всем этом рассказываете, во многом завися все от того же всесильного, жестокого и беспринципного соседа?»
«А вот так и живем — хитро улыбаются в ответ финны. — Так и рассказываем…»
 |
Коллаж «Финляндия»
из фотоальбома Виктора Некрасова за 1985 год |
Из дальнейшего я понял, что они не кричат на каждом углу: «Ну и дали мы вам прикурить в ту войну, дорогие соседи!», но память о ней сохранили и все связанное с ней свято берегут. Связанное не только с «Зимней войной», но и со второй, когда финны были союзниками Гитлера, хотя к концу войны и повернули оружие против него же, изгнав немцев из Лапландии после подписания сепаратного мира с Советским Союзом.
К этой второй войне финны относятся куда с меньшим энтузиазмом, чем к первой – нечто агрессивное в ней все же было (перешли старую границу, захватили даже Петрозаводск) — но так или иначе история обеих войн отнюдь не скрывается. В Военном музее вы можете найти всё, что вас интересует, а в доме-музее маршала Маннергейма, главного врага советской власти, даже увидеть под стеклом «Железный крест», врученный маршалу самим Гитлером в день его 70-летия.
Последнее несколько смущало моих друзей-финнов, тем не менее этот не очень красящий биографию их героя-президента факт не скрывается и не замалчивается. Что было, то было…
В магазине «Академкнига» я не нашел, правда, в этот раз книг на финском языке о «Зимней войне», но на английском купил — она-то и преподнесла мне в цифрах и фотографиях (советскому человеку по сей день неведомых) историю той постыдной войны.
Что мы знали о ней тогда? Что, хотя это и ненастоящая война, а некие оборонительные действия Ленинградского военного округа, но страну от этих действий лихорадит вовсю. В тот памятный год в городе Кирове (бывш. Вятке), где я подвизался актером в областном театре, почти все школы были превращены в госпитали. От раненых и главным образом обмороженных мы узнавали, выступая перед ними с концертами, обо всем, о чем газеты и не заикались. И о лютых морозах, и о финских снайперах-«кукушках», и о полной нашей неподготовленности к зимним условиям войны – жалкие шинелишки, не греющие буденовки, не стреляющие из-за замерзающей смазки полуавтоматические винтовки Токарева СВТ. Вот и все, что мы знали. Да, кроме того еще и то, что воюем мы вовсе не с Финляндией, а воюем с незаконно сидящим в Хельсинки реакционным правительством, врагом финского народа. О том же, что нас за эти штучки единогласно изгнали из Лиги Наций мы, конечно, и слыхом не слыхивали.
Что ж это была за война на самом деле? Это была война гиганта с 250-милионным населением против государства, не насчитывающего даже четырех миллионов жителей. И длилась она три с половиной месяца. Победами будущему победителю хвастаться было трудно. Их фактически не было, хотя советская армия была технически оснащена значительно лучше, чем финская. А вот поражений хватало. В декабре в снегах Финляндии наголову были разбиты 163-я и 44-я стрелковые дивизии. Вышедшие из окружения комдив 44-й и его комиссар были тут же расстреляны. Только спешный ввод советских резервов спас от полного уничтожения 75-ю и 139-ю дивизии 8-й армии командарма Штерна севернее Ладоги. Полностью были уничтожены в феврале 34-я танковая бригада и 18-я стрелковая дивизия… Обо всех этих «деталях» я узнал только сейчас, через 45 лет после ее окончания.
И все же к концу войны Финляндия израсходовала все свои резервы и ей пришлось подписать в Москве мир. По его условиям, 13 марта 1940 года, в 12 часов дня военные действия должны были прекратиться. Тем не менее рано утром 13 марта советское командование силами нескольких дивизий неожиданно атаковало Выборг. Завязались ожесточенные бои. Но силы были неравны, и до наступления перемирия город очутился в советских руках. Сталин удовлетворил свое тщеславие — Выборг был захвачен. То, что в сражении за него полегло несколько тысяч советских солдат и офицеров, вряд ли волновало вождя и учителя.
И вот прошло 45 лет. И дважды поверженная за это время Финляндия живет и в общем-то благоденствует, под боком у победителя, который до сих пор не может прокормить свой народ и покупает хлеб за границей.
И высится в центре Хельсинки памятник побежденному маршалу Маннергейму, а на книжных полках стоит и читается до сих пор роман финского писателя Вяйне Линна «Неизвестный солдат», сделан по нему фильм и сейчас снимается еще один, а в Москве в издательстве вот уже двадцать лет лежит перевод этого романа, и вряд ли советский читатель когда-нибудь его прочтет. В Советском Союзе на эту «незнаменитую» войну наложено табу. Нечего о ней вспоминать и точка! А вспомнить, увы, есть что. Вспомнить и почтить хотя бы память тех, кто отдал свои жизни неизвестно за что, по капризу Сталина…