Новая Зеландия
В апреле 1980 года состоялась недельная поездка Виктора Некрасова в Новую Зеландию. Посетил Окленд, Данидин, Виллингтон. Встретился с новыми друзьми русистом Стивом Мардером и его русской женой Галиной.
Своими впечатлениями о посещении Новой Зеландии писатель поделился в записках «Из дальних странствий возвратясь… (Рим, Париж, Нью-Йорк, Камчатка, далее везде...)».
Произведения Виктора Некрасова
Новая Зеландия
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
рассказывает о поездке в Новую Зеландию.
Записана 17 августа 1980 г.
Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения
Я отношу себя к категории самых старых, самых опытных и изощренных радиослушателей Советского Союза. Начиная с 1946 года, когда я получил первый свой гонорар и тут же купил приемник ВЭФ, я слушаю западные, именуемые советской прессой «клеветнические», радиостанции. Тогда это было, в основам, Би-Би-Си, Анатолий Максимович Гольдберг. Потом появились транзисторы и я стал великим специалистом «Спидолы». Я знал, в котором углу и на какие карачки надо стать, чтоб пробиться сквозь глушку. И слушал. Двадцать восемь лет слушал!
Мы хорошо знаем, что хочет советский радиослушатель, пробившись сквозь глушилки, узнать в первую очередь. Что происходит дома? Вот что главное. Что происходит в мире — в Афганистане, Иране, на Ближнем Востоке, — тоже важно. И из родных «Правд» и «Известий» мало что узнаешь. Ну, а что происходит где-то на острове Пасхи или в Новой Зеландии… Ну, что-то, вероятно, происходит, но в конце концов, это так далеко и так ничего от них не зависит, что право, стоит ли… Но все же я отважусь отнять у вас несколько минут внимания и рассказать кое-что именно о Новой Зеландии, хотя в ней, собственно говоря, действительно ничего не происходит. А может, именно поэтому она и заслуживает внимания.
Помню, лет десять тому назад я встретился в Москве с неким геологом, специалистом по льдам, работавшим на одной из наших антарктических станций. Он приехал в отпуск, а по дороге, как говорится, заскочил на минутку в Новую Зеландию — пригласили новоприобретенные друзья. Вот повезло, подумал я, в Новой Зеландии побывал, не где-нибудь, а в Новой Зеландии!
И вот я сам туда попал. Часто ли бывают там русские? И бывали ли там раньше, кроме моего гляциолога? Вопрос, может быть и наивный, но всё же я его задавал. Именно русским, которые сейчас там живут — последняя волна эмиграции. В частности, бывали ли советские писатели? Да, бывали. Сергей Наровчатов, например, ныне редактор «Нового мира». Еще какой-то, фамилию которого никак не могли припомнить. Наровчатого пригласили в порядке обмена и он какое-то там время, молча, не раскрывая рта, знакомился с достопримечательностям страны. И уехал. Таким образом, я оказался на этих далеких островах, до которых от Мельбурна три часа лёту, если не первым русским писателем, то, во всяком случае, первым не только смотрящим, но и говорящим, что-то рассказывающим. Польза от этого, надеюсь, какая-то была и все же мне немного досадно: говорил я больше, чем смотрел. А смотреть в Новой Зеландии есть на что.
Три слова, не больше, о самом государстве, так называемой парламентарной монархии, входящей в Содружество наций. Два острова — Северный и Южный. Между ними пролив Кука, это он впервые обследовал их, эти острова. Открыл же, в семнадцатом веке, мореплаватель Тасман. От самой южной — остров Стюарт, до самой северной — мыс Норд-Кап точки — тысяча семьсот километров. Как от Ялты до Ленинграда. Жителей три миллиона, чуть меньше, чем в Ленинграде. И в двадцать раз меньше, чем живет на них, на островах овец. Коренных жителей, маори, двести пятьдесят тысяч. Впервые, между прочим, я их увидел, когда отдыхал на острове Патнос в Греции. Пришел туда как-то туристский пароход и вывалил на набережную, в сувенирные лавочки, толпу смуглых, губастых туристов. Кто они? Оказалось маорийцы, из Новой Зеландии. А я-то думал, что их всех перевели, уничтожили…
Несколько слов еще о вооруженных силах и на этом общие рассуждения закончим. Сухопутная армия аж пять тысяч человек, всего же, с флотом и авиацией, тысяч пятнадцать. Состоит из добровольцев, получающих жалование. Солдатское равно трех-четырехмесячному заработку среднего нашего инженера. Кормежка сносная — мясо ежедневно, минимум два раза, меню на выбор, одно и то же блюдо за неделю не повторяется. Служба до шести вечера, потом переодевайся и — по девочкам! Это мне рассказывал один бывший москвич-дантист, надев на какое-то время новозеландские погоны и рвавший зубы этим самым солдатам. Как видим, кое-какое отличие от житухи нашего солдата есть. Но им-то воевать не с кем — Афганистана под боком нет, повезло… На этом поставим точку.
Пробыл я на этих сказочных, не боюсь сравнения, островах, увы, только неделю. И видал я их больше из окна самолета или автобуса, но могу прямо сказать — оторваться невозможно! На юге – Альпы, мало чем отличающиеся от швейцарских, со снежными вершинами, ледниками, тихими, задумчивыми озерами. На севере — поплоще, но тоже есть свои вулканы и гейзеры. Одиннадцать часов провел я в междугороднем автобусе из Веллингтона в Окленд, и ей-богу не заметил, как пролетело время. Щелкал направо и налево, извёл не меньше, чем три, а, может быть, и четыре пленки. Да и автобусы — верх комфорта, и посадка на них совершается как-то иначе, чем у нас в Киеве, на Подоле. Никто почему-то не везёт пудовые мешки с хлебом, никто не рычит на тебя, а на полпути ресторан, так называемый «шведский стол». На нём всякие сёмги, осетрины, лососины, телятины — ешь сколько хочешь, входит в цену билета.
Побывал я за эту, мигом пролетевшую неделю, в четырех городах. Веллингтоне, столице, Окленде, самом большом городе, с пригородами подбирается уже к миллиону, Крайстчерче и Данидине, который гордится тем, что в нем самый южный в мире университет. Города, как и в Австралии, по площади немыслимых размеров. Причина — одноэтажность. В центре десятка два небоскребов, а остальное домики, домики, домики, небольшие, очень комфортабельные и обязательно с садиком. Живут в этих домиках англо-новозеландцы. Скажем прямо, не очень плохо живут. Ну и шотландцы, голландцы, ирландцы, самоанцы, фиджийцы, индусы, китайцы. И тоже, на сколько я понял, не жалуются, во всяком случае, в очереди за колбасой не стоят и нитками, иголками, бюстгальтерами обеспечены.
Появились теперь и русские. В двух русских домах я жил.
В Окленде — он инженер, она преподает в университете. Домик, машина. Живут что-то около двух лет. Жалоб особых тоже нет, разве что на подорожание, но это сейчас везде, а по сравнению с Парижем — ерунда, в два раза всё дешевле. Когда-то по уровню жизни Новая Зеландия была на втором месте (не помню, после кого, Швеции, кажется). Сейчас переместилась, говорят, чуть ли не на десятое – какие-то осложнения с экспортом шерсти, а это главная статья дохода. И все же, на сколько я понял, и на десятом месте жить можно.
Вторые русские, у которых я жил — в Веллингтоне. Она, Галя, из России, давно, поёт, хорошо играет на аккордеоне, это приносит кое-какие деньги. Он, хотя и Стёпа, но американец, из Филадельфии. Преподает в университете и кончает диссертацию. Тема – «Русский блатной язык»! Куда уж нам уж, средним интеллигентам, по богатству языка, ему бы вот с Буковским встретиться, сразу бы нашли общий язык.
Молодёжь. В основном, я с ней встречался, со студентами. Могу сказать, что бойчее австралийских. Больше вопросов и посерьезнее. Хотя, конечно, в основном, Олимпиада и Афганистан. На эту тему, между прочим, пришлось мне и по телевидению выступать, в Веллингтоне. Вместе со мной выступал знаменитый их, если не ошибаюсь, пятиборец, симпатичный, славный на вид парень. Внимательно выслушав все мои доводы за бойкот, он кратко, но достаточно ясно высказал свою точку зрения. «Я против русских, я за Афган. Но станет ли им легче от того, что я не поеду в Москву? Да они и знать об этом не будут, и плевали они на эту олимпиаду! Им оружие необходимо, вот оружием и надо им помогать, а не бойкотами». В чем он, конечно, был прав и все же мне было как-то немного не по себе…
В заключение хочу извиниться за небольшую оплошность, допущенную мною. Я сказал в самом начале, что в Новой Зеландии, в общем-то, и ничего не происходит, Нет, происходит! Прогнали, например, советского посла. Застукали, бедняжку, когда он передавал деньги представителям новозеландской компартии. А после него – кого-то еще из служащих посольства, тоже прогнали, тоже в двадцать четыре часа, стащил (или стащила) что-то в универмаге, в супермаркете, как там называют. А так других событий за время моего пребывания в Новой Зеландии не произошло.
Отрывок из записок Виктора Некрасова
«Из дальних странствий возвратясь…
(Рим, Париж, Нью-Йорк, Камчатка, далее везде...)»
 |
Лист из фотоальбома ВПН, 1980.
Рукодельная карта маршрута
по Австралии и Новой Зеландии
|
<...>
И вот опять самолет. Не опоздать бы. В Окленд. Новая Зеландия.
Не знаю почему, но меня всегда манила Новая Зеландия. Объяснить не могу. То ли дальность расстояния, то ли слышал где-то краем уха об экономическом сверхблагополучии и хотелось проверить, так ли это. Ну, и загадочные, неистребленные еще маори. Помню, как поразил меня в свое время рассказ одного гляциолога (специалиста по льдам), вернувшегося из Антарктики и по дороге заскочившего в Новую Зеландию.
— В Новую Зеландию? — ахнул я.
— В Новую Зеландию.
— Вот так вот, запросто?
— Запросто... Пригласили антарктические друзья. Недалеко от нас новозеландский лагерь был.
Почему-то многомесячное пребывание у самого Южного полюса меня куда меньше поразило, чем трехдневный визит в Новую Зеландию.
— Ну и как там?
— Как везде, — улыбнулся приятель. Так и я отвечаю теперь — как везде...
Пробыл-то я там, в этом самом «как везде», не многим больше, чем мой приятель, всего неделю. Но зато был если не первым, то все же вторым российским писателем, посетившим эти сверхюжные острова. Первым был, как ни странно, не Евтушенко, а Наровчатов. (Говорили, что кто-то еще приезжал, но никак не могли вспомнить фамилию.)
Пребывание наше с Наровчатовым сенсацией не стало. Наровчатова, приехавшего в порядке какого-то обмена — потому что он просто молчал и открывал рот только, чтоб осведомиться о ценах при покупке чего-то шерстяного для жены. Мое же, не знаю почему. Говорил я, в противоположность редактору «Нового мира», предостаточно, но, очевидно, наши диссидентские дела не так-то уж волнуют новозеландцев. Не докатились до них наши тревоги. А то, что докатывается, вызывает довольно неожиданную реакцию. Мне рассказывали, что один из членов парламента, кажется, консерватор, потребовал от правительства наложить эмбарго на экспорт шерсти в Советский Союз. Почему? А потому, что из этой шерсти делаются свитера для советских солдат в Афганистане!!! Ничего себе? То, что она дальше руководящих жен не идет, им и в голову прийти не может.
— Ну, как там все же в Новой Зеландии?
— Как везде, — отвечаю я. — Те же супермаркеты — все есть, кроме, разве что, русского кваса (кстати, пойди найди его в нашем «Гастрономе»), те же «Тоёты» и «Датсуны» (даже больше, Япония рядом), те же пробки в «часы пик», те же «Плэй-бои», тот же «Честерфилд» и «Кемэл», та же пленка «Кодак» (нет дыры в тех джунглях Камеруна или Соломоновых островов, где б ее не было, только у нас фоторепортерам под расписку и по знакомству), ну, и тот же английский язык, навсегда и отовсюду вытеснивший прекрасный, красивейший язык — язык королей, король языков — французский. Ни в одном аэропорту тебя не поймут — только английский.
Да, так же, как и везде! Как и Австралия — сытая, благополучная, благоденствующая страна. Ну, и так уж положено в этих сытых странах, о чем-то спорят, что-то не поделили между собой консерваторы с лейбористами. Где-то из подворотни тявкают коммунисты — раз-два и обчелся.
Одним из главных вопросов на всех моих выступлениях, если не считать обязательного о бойкоте Олимпиады, был — как я отношусь к изгнанию советского посла, пойманного на горячем, в момент передачи им солидной суммы представителю компартии? Мое одобрение встречалось всегда аплодисментами. Перед самым отъездом я узнал еще об одном выдворении. На этот раз дамы, советницы довольно высокого ранга — стибрила что-то в супермаркете. Кажется, пару мотков шерсти — советские дамы очень на них падки.
Я не видел советского посольства в Веллингтоне — мне не показывали, — в Канберре же я его зачем-то даже сфотографировал. Вернее, крышу и флаг, виднеющиеся из-за забора. Это поразительно — до чего неприветливы здания наших посольств. Глянешь на другие — в той же Канберре — в каждое хочется зайти. Среди лужаек, на холмах, видные издалека, а индонезийское окружено сотнею Будд, очевидно, из разряда доброжелательных, советское же — за забором, перед ним будка, в ней часовой. В Париже еще хуже. На смену старому, еще царскому на рю Гренель, отгрохали сейчас нечто мрачное и отталкивающее на бульваре Ланн. Циклопический бункер, готовый выдержать любую осаду. Так и кажется, что из каждого окна глядит на тебя пулемет. Вот такое бы американцам в Тегеране.
Итак — все, как у всех. Нет, не все. Чтоб это понять, надо сесть в самолет. А я, прилетев из Мельбурна в Окленд поздно вечером, раненько утром летел уже в Данидин. Новая Зеландия — это два крупных, не считая мелких островов — Северный и Южный. Так вот, Окленд на севере Северного, а Даниндин на юге Южного — иными словами, в первый же день я пролетел над всей страной.
Немыслимо зеленая. Зеленее Англии. Много дождей, влаги. В Австралии жара, здесь дождь. И наоборот. Мне повезло — я приехал после дождей. Они промыли воздух. Зеленые холмы, стада овец, дальние горы, пласты облаков над долинами (по-маорийски Новая Зеландия — Страна облаков) — все четкое, ясное, казалось даже, что видишь море за хребтами.
Данидяне — жители города Данидин — скромно хвастаются, что их университет самый южный в мире. Ну что ж, а я самый южный русский, читавший в нем лекцию. После лекции обед, камин и ночевка в славной семье Филиппа Тэмпля, писателя и изысканного фотографа. Листая его книги, я завидовал ему и тем, кто карабкался по ледникам юга, до которых я так и не добрался.
Утром я летел уже на север. Через Крейсчерч (на ужине, в кругу русских, сквозь Олимпиаду и Афганистан продираться со своими литературными новостями) — в Веллингтон, столицу.
В силу непонятных мне обстоятельств никаких университетов в Веллингтоне у меня не было, зато запланирован был оперный театр. Господи, когда ж я был в последний раз в опере? Вспоминал, вспоминал и вспомнил — без малого двадцать лет назад — «Фауст» в парижской Гранд-Опера. Нужно же — забраться на край света, чтоб слушать Пуччини, «Богему». Мы со Степой малость всхрапнули, но в общем остались довольны. И музыкой, и актерами, и маленьким уютным залом с золочеными ложами и публикой, которая заполнила его до отказа. А я-то думал, что телевизор подорвал все планы зрелищных предприятий.
Степа — самое для меня примечательное на этих далеких островах Южного полушария. Степа — он же Стив Мардер — американец, уроженец Филадельфии. А жена русская, Галя. Я у них провел две ночи и три дня. Конечно же, угощали борщом (по возможности, везде в этих краях угощают борщом — «А у нас будет борщ. Вы любите?»). Немножко выпили. Говорит по-русски Стив куда лучше, чем Галя. Но это не так уж и удивительно — из России ее увезли совсем маленькой, шаталась потом по свету — но вот то, что все непристойные и матерные русские выражения Стив знает куда лучше и больше, чем я, — это повергло меня в изумление. Оказывается, тема его ученой диссертации «Русская блатная музыка» (музыка это не музыка, просто язык, оказывается). У Стива гибель книг на эту тему, словарей, исследований, трудов о русской каторге, современной «фене». Мне стало стыдно своей отсталости, и только словом «поц», которое он не знал, хотя оно давно уже обрело свое равноправие среди коротких, выразительных русских слов — я как-то реабилитировался.
Стив чудный парень, и я его полюбил, жалею, что мало у них пробыл — очкастый, застенчивый. Очень волновался, переводя выступление заезжего гостя на веллингтонском телевидении — вспотел, но перевел отлично. Любит все русское, много читал, но как и где применять блатной его энциклопедизм, ума не приложу. Разве что радовать меня и советских морячков, нечасто заходящих в Веллингтон? Не жену же отчитывать.
Стив Мардер и ВПН, Новая Зеландия, апрель 1980
 |
 |
| ВПН и Галина Мардер, Новая Зеландия, апрель 1980 |
ВПН и Стив Мардер, Новая Зеландия, апрель 1980 |
Может быть, благодаря Стиву и Гале полюбился мне Веллингтон. А может, лезущие в гору домики, серпантины гористых улиц и дорог, порт, опять же залив, восходящее над ним солнце. Не знаю. Но уезжать не хотелось.
Рано утречком Стив усадил меня в автобус Веллингтон — Окленд. Мы обнялись и расстались. Я рад, что смог потом из Парижа послать ему подарок — «Москва — Петушки» В. Ерофеева. Это он поймет.
От Веллингтона до Окленда рейсовым автобусом одиннадцать часов. Я был не то что обижен, но несколько озадачен - почему не самолетом? Но ей-богу ж, не прогадал. Нет, это не наш какой-нибудь Киев — Житомир — давка, мат, чудовищные тюки, озверелые лица торговок. Просторный, с громадными зеркальными стеклами автокар. Я сидел на месте № 1 и все одиннадцать часов не отрывался от сплошного стекла спереди. Не спал, не читал — смотрел.
То матовая, то блестящая, немыслимо гладкая с белой полосой посередине, с зарослями золотистого ковыля по бокам и дальними вулканами неслась мне навстречу дорога. И ничем она, новозеландская, не отличалась от других. Разве что американские чуть пошире, западногерманские чуть чище и глаже, на французских и испанских встречаются иногда и заплаты, а на второразрядных дорогах даже нечто вроде выбоин и ухабов...
Ухабы...
Дорога! Ох, дорога! — каждый метр с боя...
Владимир Тендряков... «Ухабы». Одна из лучших его вещей.
«Вася Дергачев хорошо знал ее капризы. Эту лужу, на вид мелкую, с торчащими из кофейной воды бугристыми хребтами глины, нельзя брать с разгона. В нее нужно мягко, бережно, как ребенка в теплую ванну, спустить машину, проехать с нежностью. На развороченный вкривь и вкось, со вздыбленными рваными волнами густо замешанной грязи кусок дороги следует набрасываться с яростным разгоном, иначе застрянешь на середине, и машина, сердито завывая, выбрасывая из под колес ошметки грязи, начнет медленно оседать сантиметр за сантиметром, пока не сядет на дифер...»
Поражаешься, не перестаешь поражаться... Месяцами кружатся вокруг Земли (самочувствие прекрасное!) герои-космонавты, какой-то там год скучает на Луне луноход, ракеты одна за другой за тысячи километров бухаются в акватории, а дороги...
Один весьма приличный и прогрессивный западный немец как-то признался:
— Что там ни говори, — параноик, убийца, — а ведь все-таки ему мы обязаны нашими автострадами и «Фольксвагенами»...
— Как мы своему — лучшим в мире метро, — парировал я.
И мы, несясь со скоростью сто пятьдесят километров в час, стали превозносить достоинства своих диктаторов. Один все же любил поглаживать кошечек, другой был обворожителен со своими секретаршами, третий писал трогательные письма своей дочери, и метро, действительно, самое чистое и бесперебойное в мире... Эх, взялся бы он за дороги.
Нет, этого никогда не будет! Никто не возьмется. Не нужны дороги. Хорошие. Торопитесь куда-то, пользуйтесь услугами «Аэрофлота». Дорога, машина — это свобода. Сел и поехал — не углядишь. Куда? Зачем? Сиди дома, смотри телевизор, на худой конец, пей — государству доход, тебе иллюзия свободы...
Ох, дорога! Каждый метр с боя!
Где-то посреди пути в Окленд нас пригласили в ресторан. На длиннющем столе аккуратненько разложено было все, о чем только можно мечтать, Не буду перечислять всех осетрин и лососей, но, подойдя к столу, я со щемящей грустью представил себе того самого везде и всюду воспетого простого советского человека перед всем этим изобилием нежно-розового, золотистого, хрустящего, поджаренного, тающего во рту. Господи, будет ли у нас когда-нибудь, ну, не лососина, а просто-напросто хлеб с колбасой встречать путника где-нибудь на остановке между Киевом и Житомиром или Конотопом? Ну, хотя бы в Нежине... Какие огурчики там были, прославленные, нежинские — вдоль поезда, на перроне ряды баб с ведрами: «берiть свеженькi, малосольнi...»
В Окленде я был уже на последнем издыхании. Меня, видимо, пожалели, выступлениями не утомляли, было только два. Зато возили на какие-то горячие источники, где по горло в теплой водичке обсуждали все те же афганские события, где-то на травке перекусили, вечерком попили чайку, и мое новозеландское турне закончилось.
Через день я летел уже из Мельбурна в Лондон.
<...>
Лист из фотоальбома ВПН за 1981 год.
Приезд Галины Мардер в Париж