Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

Десять лет во Франции

Очерк

«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 9 и 16 декабря 1984 г., №№ 26652, 26658

 
(увеличить) (увеличить)
 

Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает очерк «Десять лет во Франции»,
6 декабря 1984 г.



До какого-то времени я делил свою жизнь и жизнь своих друзей на две половины — до войны и после войны. Теперь я, во всяком случае, свою делю на две неравных по количеству лет части — шестьдесят с гаком лет дома и десять лет здесь, во Франции. Да и не только по годам неравные. Почему-то гораздо более существенному...

В прошлом октябре минуло ровно десять лет с того дня, когда поезд Лозанна — Париж въехал под стеклянные своды Лионского вокзала. Среди пассажиров находилась несколько взволнованная пара — я, прильнувший к окну, в десятый раз пересчитывающая чемоданы моя жена и мохнатая собачка Джулька. На перроне нас встречала незнакомая приветливая дама, тут же отвезшая нас в парижский пригород Фонтенэ-о-Роз, к Синявским, где нам была отведена комната. В углу небольшим Монбланом высились уже прибывшие по почте книги из Киева.

Так началась наша парижская жизнь. Сначала у Синявских, потом в уютном домике крохотного городишки Марлотта, затерявшегося среди королевских лесов Фонтенбло и, примерно через год, небольшая квартира в самом центре Парижа, на рю Ла Брюер.

Постепенно стали вживаться. Что это значит? Когда через полтора года приехали сюда сын с женой и 9-летним внуком, это были люди из совсем другого мира, за границей никогда не бывавшие и ни слова не знавшие по-французски. Теперь для 17-летнего Вадика французский это "его" язык, сын Витя зарабатывает переводами с французского, Милка, его жена, преподает в двух версальских лицеях, правда, русский язык.

Ну, а я? Казалось бы должен был бы врасти, распуститься пышным цветом, скорее и прекраснее всех остальных, включая жену. Оснований было много — до пяти лет прожил в Париже, первые слова произнес на французском языке, вернувшись в Киев и ухватившись за русский язык, долго еще по-парижски картавил. Забывая постепенно французский, Францию и все французское продолжал обожать. Почему я знаю имена всех французских президентов, начиная с Тьера и Мак-Магона, вплоть до Мильеранна, сменившего на этом посту Пуанкаре? Да потому, что броненосцы, дредноуты, крейсера и миноносцы моего флота на даче в Ворзеле (вырванные из забора доски, а на них — из глины бронированные башни, из веточек трубы и пушки) носили имена всех этих, сменявших друг друга Феликсов Форов и Сади Карно. В батальных полотнах своих, на театральных листочках изображал я победоносных французов и бегущих в панике немцев, журнал, который мы издавали со школьными товарищами, назывался "Зуав", а к какому-то из маминых дней рождения ей преподнесен был портрет Наполеона Третьего — почему этого, а не его великого дяди, неясно. Много волнений и сомнений вызывала у меня Крымская кампания прошлого века. Не знал, за кого болеть. Читая "Капитана Сорви-Голова" Луи Буссенара, болел за него, а оказавшись потом на самом Малаховом кургане, гордился Нахимовым, Корниловым, солдатом Кошкой.

И вот, через полстолетия, я оказался в том самом Париже, Париже моих любимых Мопассана, Марке, Утрилло, городе, ставшем для меня праздником, который всегда со мной и... И вот тут-то я делаю паузу. Надо сосредоточиться.

Больше шестидесяти лет я прожил в России, на Украине, в Советском Союзе. Школа, профшкола, институт, театральная студия, театр. Киев, Владивосток, Киров (бывшая Вятка), Ростов-на-Дону. Оттуда пошел на войну. В 1944 вернулся с нее раненым, стал инвалидом Отечественной войны. Затем журналистом-газетчиком и, наконец, писателем. Тридцать лет, со Сталинграда, был членом Коммунистической партии. В 1974 году исключили. Без малого тридцать лет состоял в Союзе писателей. Когда исключили — не знаю, официально нигде не было объявлено. Узнали об этом, когда я уже был во Франции, мои друзья от знакомых секретарш. Советского гражданства лишен на пятый год моей эмиграции, в 1979 году. Сообщение об этом агентства Рейтер прочитал в Токио, в японской газете "Джапан Таймс". И как ни странно, не разрыдался...

Сейчас я — французский гражданин. В паспорте моем, в "Карт насьональ д'идантите", кроме даты, места рождения и роста, 1 м 71 см, написано: "Насьоналитэ франсэз" — национальность французская. Вот так-то — на 73-м году жизни стал французом.

Но стал ли я французом? Вот в чем вопрос! Вписался ли, вжился ли, окунулся ли с головой во французскую жизнь, быт, привычки, интересы?

На это отвечу прямо — парижанином стал с первого же дня, французом — нет. Пока, во всяком случае. Меня мало интересует все, что происходит в Бурбонском дворце — французском парламенте. Ни одна из партий мне не близка, даже иногда их путаю, акции французского правительства и не только при нынешнем Миттеране, но и при Жискаре, в основном, скорее не одобряю (тут я более или менее француз — большинство не одобряет), а вот все, что происходит по ту сторону Берлинской стены интересует кровно. Может быть, только несгибаемость польского народа радует, а остальное — судьба Сахарова, Афганистан (пятый год уже, и все кровь, кровь, кровь) и все та же ложь, и фанфары, и треск барабанов, и осточертевшее "Партия и народ — едины" во всех газетах, на всех стенах домов, на устах бесчисленных марковых, чаковских и расулов гамзатовых — все это бесит меня, в далеком от всего этого, разъеденном своими заботами и инфляцией, прекрасном моем Париже...

Да, телом, влезающим в автобус, бродящим по выставкам, сидящим в кафе, — я здесь. Душой же, сердцем — там, в московской кухне, среди — увы — редеющих рядов московских, киевских, ленинградских друзей, на симпатичной верандочке моего фронтового связного Валеги, на далеком Алтае, на станции Бурла...

И все-таки... Недавно показывали по телевидению торжественную церемонию у Триумфальной арки, которая происходит каждый год 11 ноября, в годовщину победы над Германией, в ту, Первую мировую войну. А в этом году еще и 70-летие со дня победы на Марне. И вот, когда отгремела "Марсельеза" и президент Республики, возложив венок на могилу Неизвестного солдата, подошел к старенькому парижскому такси, одному из тех, что мобилизованы были в 14-м году для переброски подкреплений на Марну, и вокруг этого красненького "Рено" выстроилась пехота в голубых шинелях, красных кепи и шароварах тех лет — я вспомнил свое детство.

Точно такие же солдаты в голубых шинелях и красных кепи занимались шагистикой возле нашего парка Монсури, где я кормил уток в пруду, а потом, конечно же, мы, дети, бежали к солдатам, и они во время перекура брали нас на колени и кормили конфетами. И вспоминая эти далекие-далекие дни своего детства, я понял, что где-то я все-таки немного француз...

Ну, а об остальных радостях и горестях минувшего десятилетия — в следующий раз.

Итак, десять лет во Франции. Прекрасной, зажиточной стране. И не просто во Франции, а в Париже, лучшем городе мира, а я городов, разных и тоже прекрасных, за эти десять лет повидал немало. Не так уж и плохо как будто. Работаю, пишу, разъезжаю по всему свету — от Аляски до Новой Зеландии, от Гавайских островов до Восточного Берлина... Читаю что хочу, от Солженицына и Гроссмана до родной «Правды» (ну как не прочесть собственными глазами эти замечательные десять строчек про удовлетворение просьбы некоей Аллилуевой С. И. о восстановлении ее в гражданстве?). Хожу в кино на что хочу. Вот и сегодня собираюсь на американский фильм «Москва в Нью-Йорке», вероятно, антисоветский, а завтра пойду на советский, 25-летней давности, «Летят журавли» с молодыми Баталовым и Самойловой... Могу в течение одной минуты соединиться по телефону с Сингапуром, Таити, островом Святой Елены и спросить: «Ну, как у вас? У нас все дождь, дождь, черт знает что...» А захотелось вдруг лососины или свежей клубники и через пять минут уже на столе, магазин в нашем же доме... Короче, не жизнь, а сказка.

Для человека, приехавшего из Москвы, я не говорю уже о Ярославле или Рыбинске, виноват, Щерба... т.е. Андроповске — и подавно... Сказка-то сказка, говорю я себе, но есть в ней, как и во всех сказках, и злые волшебники, и ведьмы, и Соловьи-Разбойники, и Змеи Горынычи. А есть и то, чего ни в русских Афанасьева, ни в шотландских или ирландских народных сказаниях нету, — монополии, профсоюзы, умирающие от голода эфиопские детишки — кожа да кости, — вьетнамские беженцы на утлых своих джонках, ну и всякие хомейни, каддафи и прочие террористы.

Что и говорить, с этими последними бедами, мы, живушие в Париже, непосредственно не сталкиваемся — И мы знаем о них из газет, смотрим по телевидению, — но к другим, к менее страшным явлениеям привыкаем с трудом, а то и совсем не привыкаем.

Я знаю людей, которые, проживши достаточное количество лет на Западе, так и не полюбили, так и не вросли в него. Спятившая, на мой взгляд, Светлана Аллилуева, через 17 лет соскучившаяся по своим детям, ничего хорошего на Западе не увидела и двинулась домой. Двоих советских солдат, Игоря Рыкова и Олега Хланя, бежавших к афганцам и оказавшихся потом в Лондоне, просто охмурили за поллитрой соответствующие товарищи, уговорили, что дома их ждет и снисхождение, и семья, и работа... Вадим Делоне, так рано ушедший от нас в прошлом году, был из другого теста: в Москву не собирался, но жить без нее не мог. В Париже все было ему чуждо — и распорядок жизни, и незадеваюшие его интересы, да и сами французы, оказавшиеся отнюдь не такими общительными, как мы думали. Но это Вадим, слишком русский, несмотря на своего прапрадеда, коменданта Бастилии, убитого санкюлотами, Вадим, так и не ставший парижанином.

Ну а я, в Париже проведший свое детство и надеющийся из него отправиться к Престолу Господню? Врос ли, вжился ли в эту, новую для меня жизнь? И если да, то чем я доволен, а чем нет?

С детства нас учили, что капитализм плох, а социализм или сияющий коммунизм недалекого будущего хороши. «Зрелый» или «развитый социализм» я познал сполна, в капитализм только врастаю. Могу на собственном опыте сказать, что в обеих формациях жить можно.

В первой, стиснув зубы, не высовываясь, не вступая в дискуссии с начальством, голосуя, за что положено, осуждая, что положено, а если хочешь жить — умно воруй.

В другой системе, как нам всю жизнь доказывали, загнивающей, свои пороки. Магазины, правда, набиты до отказа, были б только деньги, очереди — только в кино, думать и говорить можешь о чем угодно, и за участие в демонстрациях против решений правительства тебя никто не осудит, если ты не бьешь витрины и не поджигаешь машины. Одним словом, свобода! Но и она, к сожалению, имеет свои издержки.

Я не говорю уже о терроризме, которого в тоталитарных странах практически нет, но демократия устроена так, что Жорж Марше может с трибуны нести любую околесицу и никто ему не заткнет рот, и компартии в буржуазных странах отнюдь не считаются «пятой колонной», которой они фактически являются, а мирно себе существуют, иногда входя даже в правительство. Есть и другие беды. И безработица (правда, неплохо оплачиваемая), и инфляция (но меньше от этого почему-то не покупают), и проблема молодежи — кончает парень университет, а устроиться негде (уезжать на остров Реюньон, учить негров что-то не хочется, далеко...), и наркотики — одним словом, есть о чем задуматься. И Миттерану, и миссис Тэтчер, и Рейгану, несмотря на его триумфальную победу.

Ну а мне, есть о чем задуматься? Есть. О чем же? Пиши, о чем хочешь, — «Континент», или «Грани», или «Время и мы» всегда тебя напечатают. Да и французы и немцы не раз тебя издавали. Все это так. Но пишу-то я на русском языке и для русских людей. А они-то, мои читатели, те для кого, собственно, и пишу, далеко, за Берлинской стеной. И читать меня в той стране, в которой прожил всю жизнь, — преступление. Мой старый и любимый друг, недавно побывавший в Париже, хотел повезти домой мою последнюю книжку, — жена скандал устроила и не разрешила.

Дома в свое время я привык к тиражам в сотни тысяч экземпляров, а здесь жалкие какие-нибудь две тысячи (на русском языке), и тебя уже поздравляют с успехом. Соответственно и гонорары. На них могут жить здесь только писатели ранга Жоржа Сименона или Анри Труайя, отстукивающие на своих машинках по два романа в год.

Вот это-то — для кого ты пишешь, кто тебя читает? — пожалуй, единственная по-настоящему сложная проблема моей жизни здесь, сегодня... Рассказываю обо всем этом по радио, пробиваясь сквозь глушилки, а многие ли меня услышат?

«А я тебя слышал, — радостно сообщает мне приехавший москвич, — в Переделкино!» А другой в Ялте или где-то в Гаграх. И сразу становится легко на душе... Да, ты запретный плод, а мы знаем, как он сладок... Утешает.

Ну, а француз, твой читатель, или немец? Что ты о нем скажешь? Снисходителен, — скажу я. К величайшему моему изумлению, «В окопах Сталинграда» переиздавались в Англии три раза, во Франции даже четыре (оказывается, прошедшей войной все еще интересуются), но вот последние вещи, написанные уже здесь, хотя и тепло, как говорится, встречены критикой, но, ей-Богу же, наши русские проблемы, а я из них не вылезаю, не так уж волнуют французов, у него и своих полно: бензин дорожает, сын серьгу в ухо воткнул, слава Богу, еще петушиного гребешка на голове, как все хиппи, не носит; 15-летнюю дочку что-то все на кисленькое тянет, не беременна ли уже?..

Ладно... Пора закругляться. Подведем итог. Доволен ли я прожитым десятилетием? На чужбине, оторванный от друзей? Отвечу кратко — да, доволен. Считаю, что партия и правительство за заслуги мои наградили меня Парижем. И за это я им благодарен. А по друзьям тоскую. И очень... Кое-кто из них появляется в Париже. Ну, а те «невыездные»? Верю, что встречу еще. Где и когда, не знаю. Но верю!
 


2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter