Произведения Виктора Некрасова
Двадцать лет «Ивана Денисовича»
А. Солженицына
Статья для радиопередачи
Написана 28 ноября 1982 г.
Опубликована в газете «Новое Русское Слово» 25 декабря 1982 г.
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью «Двадцать лет «Ивана Денисовича»
А. Солженицына».
Август 1945 года вошел в историю человечества как месяц величайшей трагедии — шестого числа этого месяца была взорвана над Хиросимой первая атомная бомба. Погибло сто сорок тысяч человек. Через семнадцать лет, в декабре 1962 года взорвалась другая бомба, жертв не вызвавшая, если не считать одной — советской власти. Она этой бомбы смертельно и надолго испугалась. Называлась она «Один день Ивана Денисовича». Отцом этой бомбы был Солженицын.
Мысленно переношусь в слякотные ноябрьский дни 1961 года. Помню примчавшегося, с блестевшими лихорадочно глазами Твардовского. «Пол-литра на стол!», — скомандовал он и с момента её появления (потом появилась и вторая) говорил только он и только об одном: о «Щ-864», так назывался тогда «Иван Денисович». И о её авторе, простом рязанском учителе, то ли физики, то ли математики, которого он еще не видел, но вызов которому уже послал. Твардовский был человеком строгим и требовательным, угодить ему было нелегко, А тут он просто пылал от восторга, не давал никому слова вставить, торопливо листал рукопись, чертыхался, когда не смог найти нужного места, а найдя («Ну, налей-ка еще!»), начинал и не мог уже остановиться. Уходя, в дверях уже сказал: «Ничего вы еще не понимаете! Прочтете – поймете! Такого еще не было! До самого Никиты доберусь, но вещь опубликую!» Через год «Иван Денисович» появился на свет. Усилиями Льва Копелева (это он принес рукопись в редакцию), Анны Самойловны Берзер (первая прочла, ахнула и ловко подсунула в нужный момент Твардовскому, сказавши: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь!»), самому Твардовскому «верхнему мужику», как назвал его в своем «Теленке» Солженицын, а потом и «верховному мужику» — Никите Сергеевичу.
С пахнувшим еще, как говорится, типографской краской свеженьким одиннадцатым номером «Нового мира» приехал я в Париж в декабре 1962 года. «Тут же отнеси Сартру!» — приказано было мне в Москве. Успев только бросить чемодан в гостиничном номере, я сразу же бросился к нему, хотя и не был с ним знаком. Торжественно вручил заветный номер журнала, а на утро (до сих пор не могу понять, как это получилось), купив в киоске «Пари-матч», обнаружил в нём отрывки из вчера только привезенного мною «Ивана Денисовича». После этого говорят, что чудес не бывает.
Долго еще по стране звучали и носились по стране раскаты разорвавшейся «иванденисовской» бомбы, всё шире и шире расходились круги. Кто-то ворчал, кто-то был недоволен («зачем ворошить прошлое?»), но в основной массе читательской публике царил восторг и упоение. «Наконец-то! Дожили! Осиновый кол в спину всех Бабаевских, Грибачевых и Софроновых!» А я, к тому же, гордился тем, что первое издание «Ивана
Денисовича» на французском языке сопровождено было лентой-бандеролькой с моими словами: «После этой книге писать по-старому нельзя. Просто неприлично».
Когда меня иной раз спрашивают о значении этого события, я только руками развожу — да неужели вам самому не понятно?! Впервые в советской литературе заговорили о самом главном, о самом страшном (а оно, увы, и было самым главным), о том, о чем говорили только за пол-литрой и то полушепотом. А теперь, пожалуйста, во весь голос, и где — в «Новом мире», в лучшем журнале!
И второе, не менее существенное. Никита, оказывается, не только самодур и кукурузник, а в чем-то, вроде, и разбирается. Понял, наконец, что от вранья мы задыхаемся, что без настоящей и истиной правды не может существовать литература, короче, засияли перед нами необозримые, прекрасные дали, небо покрылось алмазами…
Увы, не долго это длилось. Темные силы, как это обычно и бывает, взяли верх. Пробитую Солженицыным щель, в которую ринулась лагерная тема прочно заткнули кляпом, а самого Солженицына обозвали «литературным власовцем» и выгнали вон… А до этого и уж слишком зарвавшегося Никиту. Одного заграницу (испугались заразы), другого на пенсию, в подмосковную дачу, где он, бедняга, принялся за мемуары, по-моему, очень интересные.
О дальнейшем говорить сегодня не будем. Никиту более или менее забыли, Солженицын продолжает вязать свои «узлы» в тиши вермонтских лесов, писательская братия России и прочих «республик свободных» стареет и редеет, кого выдворили, а кто в лучший из миров ушёл. Бабаевских и прочих Софронвых что-то не очень слышно, Чаковский с Кожевниковым по-прежнему редактируют свои уважаемые печатные органы, стали Героями Соцтруда, а подросшее и подрастающее поколение иной раз радует удачами и думаю в этом им очень помог Иван Денисович Шухов, Щ-864, двадцатилетие которого мы сегодня празднуем.