Произведения Виктора Некрасова
Ариадна
(Об А. П. Чехове)
Эссе
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 14 августа 1987 г., № 27487
(увеличить)
Однообразие начал моих рассказов может вызвать уныние.
Опять Париж, вечер, кафе. Только не весна, а лето. И на этот раз не бульвар Сен-Жермен, не элегантное «Аполлинер», а другое — «Дюпон», возле метро «Конвенсьон». Опять же пиво. Но автор, посасывая его, не вспоминает Сталинград, умиляясь при виде кирко-мотыги, которой орудует возле молоденького платана садовник, а читает Чехова.
Кафе «Дюпон», Париж, угол рю де ля Конвенсьон и рю Вожирар, февраль 2016.
Фотография Виктора Кондырева
В этом занятии есть нечто идиллическо-ностальгическое и идущее вразрез с окружающим. Кафе на сей раз в силу каких-то причин, не помню уже каких, выбрано не тихое, а угловое, с множеством столиков на тротуаре и достаточно болтливыми соседями. В основном молодежь, нормально-веселая, смеющаяся. Есть и одинокие пожилые парижане, пьющие что-то свое обычное. Проносятся машины, автобусы. Полицейские и «скорые помощи» с обычным своим завыванием, к которому тоже привыкаешь.
Итак, «Дюпон», пиво и восьмой том собрания сочинений А. П. Чехова (Гослитиздат, 1956 г.) — повести и рассказы 1895-1903 гг.
И выяснилось вдруг, что я никогда не читал рассказа «Ариадна». Искал «Дом с мезонином» и натолкнулся вдруг на «Ариадну». Не читал.
Любить Чехова не так уж и оригинально. И тянет к нему довольно часто — то просто из любви к нему самому (а этот любимый мною писатель был не любим моей интеллигентнейшей и суровой тетей Соней — она считала его унылым), то после прочтения, допустим, «Детей Арбата» А. Рыбакова или «Собаки Баскервилей». (На старости лет я полюбил литературные «коктейли». Помню как-то летом взял с собой на юг три книги — «Дар» В. Набокова, «Оливера Твиста» и книгу Э. Лимомова про его харьковскую, окраинную юность. «Дар» — потому что никогда не читал, а люди умные считают его лучшей книгой этого писателя, Диккенса — потому что с детства его не любил и решил примириться, а Лимонова — просто потому, что я киевлянин, а он харьковчанин, — вроде соседи. В результате: с Диккенсом так и не помирился, «Дар» одолел с трудом — я вообще не люблю хороших стилистов, в том числе и Бунина, а в общем-то не любимого мною Лимонова прочел залпом — свое! Но это так, к слову.)
Так вот, как бы на смену Рыбакову и Конан-Дойлю взялся я за Чехова. Успокаивает. В конце 20 века приятно читать про конец 19-го. И с наслаждением и какой-то естественной завистью читаешь про ленивых, томящихся от скуки помещиков, про их запущенные имения с барскими домами (с мезонинами и без), про дмитриев дмитриевичей гуровых, полюбивших «даму с собачкой». И вот теперь — про своенравную, самовлюбленную, хитрую, обожающую только успех Ариадну.
В этом по-чеховски прекрасном рассказе есть все — и все по-чеховски печально и в общем-то неустроенно. Но меня в рассказе заинтересовало другое — легкость, с какой герой и рассказчик Иван Ильич Шамохин передвигается по Европе. Ариадна, вечно что-то фантазирующая и придумывающая, уезжает в Италию. Как, почему и с кем — другой вопрос. Но вдруг она соскучилась по Шамохину и написала, чтоб он срочно приехал к ней в Италию. И истосковавшийся по ней, влюбленный в неё Шамохин взял да и поехал. На странице 79 так и читаем: «Неизвестность мучила меня, отравляла мне дни и ночи. Я не выдержал и поехал...» Вот так — не выдержал и поехал.
И я вдруг подумал, как хорошо, что Чехов так рано, в 1904 году, умер. Даже Русско-Японская война не коснулась его. Мать моя все изумлялась, почему так странно лечили его от туберкулеза — ненавистная Ялта и никогда, нигде, ни слова о рентгене. А ведь знаменитый Вильгельм-Конрад Рентген изобрел свои так называемые Икс-лучи еще в 1895 году. И все это почему-то прошло, не задев легких Чехова, мимо...
И опять-таки подумал я: а что было бы, доживи Антон Павлович до незабываемого 1917 года? Где, в каких краях он оказался бы? Из великих классиков только Короленко жил — он умер в 1921 г. — и очень мешал жить советской власти.
А Чехов? А Ариадна? Как это она без виз и консульств вызывала к себе в Рим любимого человека?
И «Три сестры» мне вспоминаются. «В Москву, в Москву...» твердили, мечтали сестры... А что было бы на самом деле? Вершинина как царского офицера поставили бы к стенке, дом у сестер реквизировали бы, а попади они в Москву — свою мечту — где б они там оказались? В лучшем случае, в коммуналке...
Чехов устами своих героев мечтал и верил, что через пятьдесят лет все изменится к лучшему. А тут вот прошло почти сто лет со дня, когда написаны были «Дама с собачкой», «Дом с мезонином», «Ариадна», — а в том же «доме с мезонином» автор-художник в споре со старшей сестрой Лидой говорит о тяжести жизни и невзгодах «простого народа», не подозревая даже, что к середине двадцатого века народ этот сопьется так, что доктору Чехову трудно было бы даже вообразить...
А кости самого доктора, где б они покоились? Сейчас над ними маленькая часовенка на Новодевичьем кладбище. А мог бы оказаться где-то рядом с Осипом Мандельштамом на «Второй речке» под Владивостоком...
Вот какие странные и невеселые мысли роились в моем мозгу, когда я читал нечитанную мною «Ариадну» в парижском кафе «Дюпон» возле станции метро «Конвенсьон».
Короче — лучше все-таки умереть относительно молодым от чахотки, чем классиком и великим писателем от руки Сталина.
И все же я читаю и перечитываю Чехова, и при всем при том становится спокойно на душе... Помещики — ленивые, бездельники, а что-то симпатичное и дорогое твоему сердцу в этом есть...
Ну, а Чехов? Ответа нет...