Произведения Виктора Некрасова
Черты его характера
(к 100-летию И. В. Сталина)
Cтатья
«Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк), 16 декабря 1979 г., № 25067
(увеличить)
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью «Черты его характера»
(к 100-летию И. В. Сталина),
18 декабря 1979 г.
Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения
1879 год – год рождения двух людей, сыгравших в моей жизни существенную роль. Один, вернее, одна — самая светлая. Самая добрая, веселая, любимая всеми, кто её знал — моя мать. Другой — Иосиф Виссарионович Сталин.
С именем матери связано все самое радостное в моей жизни. С именем Сталина — всё самое мрачное.
Мне было тринадцать лет, когда умер Ленин. Смерть эта меня потрясла. Сейчас трудно даже сказать, почему. В годы гражданской войны я, мальчишка, отнюдь не был на стороне победившего класса. Ни в «юных спартаковцах», ни в «юных ленинцах» никогда не состоял. А вот смерть Ленина потрясла. Весь день 21 января простоял я на улице, отморозил уши, а придя домой, повесил в столовой громадный портрет Владимира Ильича, несколько озадачив этим родителей. О том, что на смену ему пришел Сталин, я ничего не знал. Узнал позднее.
Когда умер Сталин, мне было 42 года, и весть о его смерти тоже потрясла. Но уже по-другому. Мы с приятелем, услышав по радио сообщение о его смерти, наполнили стаканы и поздравили друг друга.
Но сколько раз — давайте признаемся — подымали мы эти самые стаканы, бокалы, кружки «за того, который»?
Любя? Боясь? Преклоняясь? Обожествляя? Отдавая должное?..
Знал ли я, вступая в партию зимой 1943 года, в Сталинграде, что была когда-то коллективизация, со всеми её жертвами, что были тридцать седьмой и тридцать восьмой годы?
Меня, мою семью эти лихие годы почему-то миновали. До сих пор теряюсь в догадках — и «бывшие», и тетка за границей, и непрекращающаяся переписка, и деньги на Торгсин — но, так или иначе, все происходило на моих глазах, и обо всем я знал. И вот вступил в партию. А через полгода, на Донце, под Голой Долиной, размахивая пистолетом, во все горло кричал: «За Родину! За Сталина!», пока немецкий осколок не пресек это патриотическое извержение.
Что же это?
Любовь? Боязнь? Преклонение? Обожествление?
Победа ослепляет. После 19 ноября 42-го года — начала разгрома немцев под Сталинградом — мы почувствовали себя победителями. И это вселило, укрепило — называйте, как хотите, — в нас веру в то, что партия и правительство, Верховный главнокомандующий, что-то в этом деле понимают. Накопили, собрали где-то — а мы и не знали — такую вот силищу и дали немцам, как тогда говорили, «дрозда». Чуйков – Чуйковым, Жуков — Жуковым (тогда мы впервые услыхали это имя), но без Верховного главнокомандующего никак все-таки не обойдёшься. И мы поверили. Поверили и отошли куда-то далеко и коллективизация, и тридцать седьмой год, и засияла перед нами заря окончательной победы, победы над самым страшным, что создано было человечеством — над фашизмом, над Гитлером. Торжество правды и справедливости!
Прошли годы… Фашизм как будто раздавили. Побежденных давным-давно, более тридцати лет тому назад, осудили, повесили и прах их развеяли по ветру. Другие пишут мемуары или досиживают свой век под усиленной охраной в пустых стенах Шпандау. Иные — не менее, а может быть, и более виновные в кровавых делах — тихо копаются пенсионерами в подмосковных огородах…
Ну, а главные виновники, главные преступники?
Труп одного после долгих поисков нашли по вставным зубам, сожгли и пепел тоже развеяли по ветру. Труп другого сколько-то там времени пролежал в Колонном зале, пока обезумевшая Москва топтала друг друга (Ходынка померкла), потом торжественно был водворен в мавзолей Ленина, и очень скоро, совсем не торжественно, тайно, ночью, выдворен. Один, бесноватый фюрер, как назывался он в те годы, всеми признан преступником, и никто (кроме Иди Амина, тот остался верен) не пытается заикнуться о нем как о великом человеке. Другой же… В Тбилиси, на каждом шагу — в витринах, у чистильщиков сапог, таксистов его портрет, в Гори — памятник и музей со всеми подарками великому вождю (кстати, закрытый сейчас на ремонт, в связи с приближающимся юбилеем). А в Пекине, в столице страны, которая по населению в четыре раза больше нас, на аэродроме — я сам видел — портрет «отца и учителя» по-прежнему в ряду великих основоположников.
Кто же он?
Может, вовсе и не преступник, и напрасно мы поставили его рядом с Гитлером? Очевидно, напрасно, если в статье, специально написанной к его юбилею (смотрите настольный календарь за 1979 год, издание Политиздата, тираж – миллион четыреста тысяч экземпляров) черным по белому написано: «Один из виднейших деятелей коммунистической партии Советского Союза, советского государства, международного коммунизма и рабочего движения, теоретик и пропагандист марксизма-ленинизма. Вместе с другими руководящими деятелями партии, активно участвовал в осуществлении ленинского плана национально-государственного строительства, социалистической индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, культурной революции, укрепления обороноспособности страны… Вел борьбу против троцкистов, правых оппортунистов, буржуазных националистов…».
Правда, только «один из видных» и «вместе с другими руководящими деятелями партии», а в предпоследнем абзаце сказано: «Наряду с положительными сторонами, имели место теоретические и политические ошибки, отрицательно сказались некоторые черты его характера». Нет, как видим, не преступник.
Гитлер – преступник, это точно, он сжигал людей в печах, уничтожал евреев, хотел покорить весь мир. А Сталин… Очевидно то, что к началу войны наша армия была обезглавлена, и пришли мы в себя только через полтора года, на берегу Волги, это и есть «активное участие в деле укрепления обороноспособности страны». А ГУЛАГ — понятие, ставшее во всем мире нарицательным – тоже только участие, правда, активное, «в деле проведения коллективизации, индустриализации страны»? А умерщвление друзей и соратников, тех самых «других руководящих деятелей партии», с которыми он вместе активно участвовал во всем выше перечисленном — что это? Черты характера или теоретические ошибки?
Да, как это ни чудовищно, но накануне этого самого столетия нас пытаются убедить, что да, черты характера, что десятки миллионов погибших по его прямому указанию всего лишь «постепенное отступление от ленинских принципов коллективного руководства и норм партийной жизни». Вот так это называется!
Когда умер Ленин, со всех плакатов, из всех громкоговорителей нас убеждали, что он-то умер, но дело его живет. А Сталин? Как там с его делом? Живет! Увы, живет! Что-то в силу определенных обстоятельств изменилось – террор стал помягче, пытки поизящнее, следователи покультурнее и более начитанные, да и население ГУЛАГа несколько уменьшилось, но… Что бы там ни было, а партия никогда не ошибалась! И культ личности — цитирую опять календарь — «не изменил и не мог изменить социалистическую сущность советского строя».
Очень точно сказано — не изменил. Изменились только эпитеты. Тот был «великим и гениальным корифеем всех времен и народов», последующий — «дорогим и любимым Никитой Сергеевичем», а нынешний, хоть и не корифей и не гениальный – но без его участия еще не известно, чем кончилась бы война, и целину, оказывается, он поднял, и писатели у него учатся, как надо писать.
Нет, не ошибается календарь, сущность системы осталась та же. Ложь осталась ложью, обман — обманом, воровство – воровством, а 260 миллионов как благодарили с утра до вечера, так и благодарят – об этом каждый день в «Правде» читаем. И длится это уже 62 года.
И – как ни трудно в этом признаться, - но к тому, что сущность системы не меняется, меняются только детали, причастны мы все. Все те, кто, любя или не любя (нет, не любя – боясь, любили его только два человека: жена и дочь, одна застрелилась, другая — сбежала), так вот, любя или не любя, подымали тост «за того, который», шли в атаку с его именем на устах, писали поэмы и оды — и не будем кривить душой, — кто из тех, кто в свое время получая Сталинские премии, с гневом отверг её? Никто! И получали, и гордились еще тем…
И, может быть, именно поэтому, в преддверии юбилея, на все времена, всем народам запомнившегося столетия наши взоры обращаются к тем немногим, кто не склонил головы. И в первую очередь – к трижды Герою Социалистического Труда, Андрею Дмитриевичу Сахарову.
Я с гордостью произношу это имя. Его голос звучит по всему миру, к нему прислушиваются, а он предостерегает. Всех! Он не призывает ни к войне, ни к бунту, ни к вооруженному восстанию – хотя все это ему и не прочь приписать бы – он только взывает к уму и совести людей. И тех, и других. Образумьтесь, пока не поздно!
И сколько бы мне ни говорили, что Сахаров один, а тех — много, что он безоружен, а у тех и танки, и ракеты, и советский Калашников в руках каждого террориста, сколько бы мне об этом ни говорили, я знаю только одно: нет в необъятном нашем Союзе человека, который не знал бы имени Сахарова. А те, у кого эти самые ракеты, и танки, и бьюики, и мерседесы, и виллы на черноморском побережье — те этого имени просто слышать не могут. Боятся! Хотя и Герои Советского Союза.