Произведения Виктора Некрасова
Добрая память
(«Сквозь смерть» Кирилла Померанцева)
Рецензия
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 7 декабря 1986 г., № 27274
(увеличить)
Как-то так сложилась жизнь, что стали вдруг пoпулярны мемуары. И в газетах я читал, что на них вдруг повысился спрос, да и от многих друзей слыхал: «Надоело читать про придуманную жизнь, хочется про то, что было на самом деле». Вот и меня тоже потянуло к воспоминаниям. Особенно о жизни, о которой почти ничего не знал, а сейчас сам стал ее своеобразным продолжением. Речь идет об эмиграции, в частности, парижской.
Сейчас я читаю только что вышедшую книгу Кирилла Померанцева об эпохе, когда русских на Западе, особенно в Париже, было куда больше, чем сейчас, когда издавалось много русских газет, когда встречались и часами сидели и спорили русские изгнанники в монпарнасских кафе, в которые никто уже теперь и не заглядывает. Исключение, пожалуй, только я и Кирилл Дмитриевич Померанцев, с которым мы иной раз встречаемся в кафе на авеню Ваграм и я всегда с интересом слушаю его рассказы. И вот, собрал он сейчас в небольшую книжечку свои воспоминания, разрозненно печатавшиеся в свое время в «Русской мысли», и я залпом их прочел.
В очень хорошем предисловии к этой книге, которая называетсяя «Сквозь смерть», Борис Филиппов, говоря об объективности и субъективности воспоминаний данного автора, приводит высказывание Герберта Уэллса: «Биографию человека должен писать его заклятый враг»», ибо ведь зло и порочное своего ближнего, — комментирует Филиппов, — мы помним (да и видим) куда крепче и дольше, чем то, чем этот наш ближний был хорош». Заканчивает же он свою статью словами: «Нет, биографии "других" может и должен писать необязательно злой враг. Иначе невыносимо бы было жить на свете... Книга К. Померанцева написана вопреки заповеди Уэллса. И в этом ее большая ценность ..».
Я абсолютно согласен с Филипповым. К тому же, Померанцев — мемуарист не только спокойно благожелательный, но и с очень цепким и зорким глазом и крепкой памятью. И при хорошей портретной живописи всегда чувствует и передает атмосферу эпохи. А это не менее важно, чем сам портрет.
Каждая из двадцати трех глав этой книги посвящена какому-нибудь определенному лицу. Все они литераторы, никого из них нет уже в живых, о двух третях я никогда и не слыхал и только с двумя встречался — это Твардовский и Сурков. Кроме них двоих, все остальные в этой книжке эмигранты, все из так называемой «первой волны».
«К сожалению, — говорил мне позднее Померанцев, — литературой я стал заниматься только после войны, поэтому настоящих «китов» вы в моей книжке не найдете — ни Бунина, ни Тэффи, ни Куприна, ни Саши Черного, но поверьте, и эти, более молодые и менее знаменитые, свой небольшой вклад в русскую литературы тоже внесли. (Из китов у Померанцева есть только Георгий Адамович и Георгий Иванов). И все они, ей-Богу, люди интересные».
Прочитав книжку, я понял, что это действителыю так. Да, интересные, и жизнь их была интересной, хотя отнюдь не легкой, в большинстве своем даже тяжелой. Сравнивая с нашей нынешней, могу сказать — им было труднее, чем нам. Но было у них другое, очень важное и существенное, чего нет, к сожалению, у нас. Они встречались, не могли друг без друга. В монпарнасских кафе или где-нибудь в Пасси, или друг у друга дома, устраивая «среды», «пятницы», а у самого Померанцева — «четверги». Собирались за чашкой чая, за стаканчиком вина Терапиано, Величковские, Смоленский, Иванов и другие, читали стихи, рассказы, спорили, дискутировали, обижались, обижались частенько друг друга, но... на следующей неделе опять встречались, опять спорили, опять обижались, — а в общем дружили. Все это, увы, в прошлом.
Виктор Кондырев, Кирилл Померанцев, Виктор Некрасов, Париж, 1976
Не всем Померанцев одинаково симпатизирует, но ни о ком во всей книге ни одного дурного слова. Как у Станиславского — «ищи в злом хорошее». И Кирилл Дмитриевич умеет это хорошее находить. Даже в Алексее Суркове, хотя сразу почувствовал его определенную функцию при А. Твардовском. С самим же Александром Трифоновичем у него установились самые теплые отношения, и вообще описан он с большой любовью и очень точно, что довольно трудно для человека из другого мира...
Почему же книжка так невесело озаглавлена — «Сквозь смерть»? «Да просто потому, — объясняет в своем введении Померанцев, — что со смертью человека отпадает его телесная оболочка и его душа становится ощутимее душами близким ему людей. И тогда, начинаешь чувствовать свою вину перед умершим: то поторопился, то был недостаточно внимателен, там просто не понял. Но если задуматься — то ведь иначе и не могло быть: при жизни душа не могла быть так близко — мешала «перегородка» тела.
Сказано умно и тонко. Потому и книжка получилась умной, тонкой, и очень доброй.
Анжела Роговская, Кирилл Померанцев, Париж, 1977.
Фотография Виктора Кондырева
Кирилл Померанцев, Булат Окуджава, Вадим Котленко, Наталья Горбаневская,
Виктор Некрасов, у Натальи Ниссен, Париж, 1979.
Фотография Виктора Кондырева