Произведения Виктора Некрасова

«Городской пейзаж» Г. Семенова
в «Новом мире» № 8

Рецензия для радио

14 сентября 1983 г.

Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью «Городской пейзаж» Г. Семенова
в «Новом мире» № 8», 23 сентября 1983 г.

Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения

Давно не держал я в руках «Новый мир». Лето, Америка, Русская школа в Вермонте, другие меридианы, другие заботы… Но вот передо мной опять этот журнал, в котором когда-то я печатался, а теперь отношения какие-то странные: я его вижу, а он меня нет… Итак, читаю номер восьмой «Нового мира» за 1983 год. В оглавлении Георгий Семенов. Я сначала испугался, думал, что Юлиан. Повесть «Городской пейзаж». Слава Богу, без продолжения — 130 новомирских страниц. Для меня немало — читаю я медленно. Начал с опаской, как всегда, сталкиваясь с малоизвестным мне автором, боюсь разочароваться. Но тут с первых же страниц почувствовал некую общность. Оказывается автор, как и я в свое время, любил вскакивать и соскакивать с трамвая на ходу (площадки-то были открытые), и в заплывах своих – он на Москва-реке, я на Днепре – норовил проплыть как можно ближе к проплывающему пароходу. Короче, я ощутил доверие к новому для меня автору и рад признаться, что повесть мне понравилась. Хорошая повесть. А что значит хорошая? Первый определитель для меня — интересно ли читается? Да, интересно, говорю. Второе — полюбил ли я или, точнее, свыкся ли я, сблизился ли с героями, небезразлична ли мне их судьба? Нет, не безразлична. Свыкся, интересуюсь тем, чем все закончится, хочется, чтоб хорошо. Значит, полюбил. И третье, для меня существенное. Не выдрющивается ли автор, не усложняет свой язык, не злоупотребляет ли длиннотами, метафорами, затянутыми пейзажами, тормозящими действие рассуждениями. Георгий Семенов, признаемся, не лишен этого греха. Но мы простим этот грех. Чехов в своих письмах Ольге Леонардовне тоже малость выдрющивался, но меньше, от этого мы его не любим.

Итак, «Городской пейзаж». Самое трудное и неинтересное, это пересказывать содержание. В данном случае оно не сложно. Действующих лиц мало — два очень дружных брата (первая глава так и называется «Братская любовь») Фёдор, или как его все называют Феденька, Луняшин и его брат Борис. Затем их жены, у Бориса — Пуша, у Феденьки первая, с которой он расходится, Марина и вторая, Раиса, в просторечии Ра. Есть и матери, и дети, и под конец некто Василий Евгеньевич, персонаж эпизодический, но сыгравший в повести самую, что ни на есть, зловещую роль. Начинается повесть с того, что Федор Луняшин друг обнаруживает, что не любит свою жену, носящую прохладно-водянистое имя Марина. А она, Марина, почему-то ненавидит, а может, просто ревнует, своего мужа к Борису, его брату. Так или иначе, но все кончается разводом. На этом заканчивается первая глава, и мы знакомимся во второй с некой Ра Клеёнышевой, красивой, самоуверенной, решительной и в то же время несколько растерянной семнадцатилетней девицей. Внезапно вспыхнувший роман с неким красавцем Владом вскоре не без скандала гаснет и на пути у неё вдруг совершенно неожиданно возникает Феденька, одинокий, тоскующий, разбитый. И вот, как говорили в старину, они полюбили друг друга и поженились.

И началась новая жизнь. Ра оказалась прекрасной хозяйкой, отлично и с любовью готовит, Отремонтировала кухню, превратила её в любимый и уютный уголок. Им хорошо. И все дружат, полюбили друг друга, и никто не ревнует Феденьку к любимому его брату Борису. Феденька лингвист, преподает где-то английский, Борис работает на киностудии. А Ра ожидает прибавления. Вскоре оно появляется — кто бы мог подумать! — в виде близнецов, и не двух, а трех! Жизнь несколько усложнилась, но все же продолжается, с взаимными гостеваниями, обедами, семейными торжествами. Этому, этой жизни, как принято говорить, двух средних, нормальных, в меру интеллигентных семей, и посвящена повесть. Есть и несколько растянутые застольные споры, и просто размышления, есть и вспыхнувшая вдруг тяга Бориса к жене своего брата, но, в общем-то живут, едят (здесь, по-моему, допущена некоторая идеализация советского стола), работают, растят детей, рассуждают не очень банально, одно место меня, правда, смутило, но об этом под самый конец. И всё было бы хорошо, если б не появился в этой, в общем-то, устоявшейся жизни некий малосимпатичный субъект Василий Евгеньевич. И несимпатичен он нам не только внешностью своей, повадками — мелко суетливый, не глядящий в глаза какой-то «манный», по определению Бориса, а еще и потому, что только благодаря ему, мы узнаем, что добрый, гостеприимный, широкий, обожающий своего брата (заодно и его жену), умеющий доставать всякого рода закуски, заморский вина и коньяки, Борис, просто напросто взяточник. И некую сумму вручает ему в переходе на Калининском проспекте этот самый, «маннообразный» Василий Евгеньевич, тут же растворившийся. Бориса хватают двое молодцов и тащат в милицию.

И всё, казавшееся на первый взгляд таким мирным и благополучным, хотя и с некоторыми перебоями и заусенцами, завершается трагедией. Бориса осуждают и всё разваливается. «Казалось даже, что будто обои в комнатах поблекли, как если бы их обрызгали ядовитым средством. Пахло затхлым сигаретным дымом, пеплом и окурками, которые забывала выбрасывать из пепельницы Пуша, прикуривавшая сигарету от сигареты. Она научилась курить с катастрофической быстротой, привыкнув к этому, как только женщины умеют привыкать». Одна лишь вина была у этих дорогих ему людей, — думает растерянный, раздавленный Борис, — они любили его. И вот приходится теперь платить за эту счастливую, безоглядную любовь тоской и слезами…

На этой невеселой, тоскливой ноте и заканчивается повесть о любви и дружбе, и немного о ревности. И о преступлении. А от себя автор на последней странице говорит: «Странное и тревожное чувство испытываю я, закончив свое повествование. Сбылось ли то, о чем я думал, начиная рассказ? Или только бледная тень легла на светлый лист бумаги?»

Очень хотелось бы мне сказать полюбившемуся мне автору, что сбылась. Но все дело в том, что я не очень-то знаю, о чем он думал, начиная рассказ. Писатель-то он советский… По себе знаю, как непросто излагать свои думы, которые за углом подкарауливают разные там редакторы и цензоры. И скажу прямо, несколько смутил меня ответ Феденьки (страница 119-я) на вопрос жены, заинтересовавшейся, что говорят по телевидению? «Ну, что там в мире? Опасно, напряженно?» И тут неглупый наш Феденька, который, как мне казалось, кое-что понимает в жизни, отвечает вдруг передовицей из «Правды»: они, мол, всегда хотели, чтоб мы жили на задворках Европы, а мы всегда жили по-своему. Они, это, очевидно, американцы, и прочие гады-капиталисты. Они хотели бы подавить все наши мечты, и сейчас хотят, но ничего с нами поделать не могут и бесятся от этого, и боятся нас, и от страха могут укусить, а мы говорим, не бойтесь, мы вас бить не будем, давайте торговать...

Не мог так ответить Феденька, с которым мы сдружились на этих страницах. Но не будем винить автора за это, он все же живет не в Париже, как мы, а в Москве…