Произведения Виктора Некрасова

О фильме «Холокост»
(реж. Марвин Дж. Чомски, США)

Статья для радиопередачи

9 марта 1979 г.

Беседа Виктора Некрасова и Анатолия Гладилина
на «Радио Свобода» на тему «Воспоминание о
настоящем» (О фильме «Холокост»),
23 марта 1979 г.

«HOLOCAUST» — a novel of survival and triumph by Gerald Green. A Bentam Book. 1978. Джеральд Грин. ХОЛОКОСТ. Роман. М., ДААТ/Знание, 2000.

«Холокост» всех всколыхнул. Не лучший из фильмов о страшном пошлом, но что-то с чем-то как-то неожиданно совпало, пересеклось, не могу пока разобраться, что и с чем, и фильм вдруг прозвучал, задел, напомнил. Один словом, всколыхнул. Меня он тоже задел. Я тоже возвращаюсь к прошлому. Впрочем, не так к тому, страшному, сорокалетней почти давности, а к тому, что последовало за ним. А последовало нечто тоже страшное, хотя там не было ни жертв, ни крови.

Я вспоминаю Бабий Яр. Опять же не тот хладнокровный расстрел, может быть, самый чудовищный за всю историю человечества (ничего нового рассказать о нём не могу), а тот, свидетелем чего был я сам. Как старательно пытались вытравить из памяти человеческой всё, что касалось и напоминало об этих трагических событиях. Если вы сейчас приедете в город Киев, где все это произошло тридцать восемь лет тому назад, в первые же дни немецкой оккупации. Гид «Интуриста» обязательно поведет вас, после визита в Софию и Лавру, на киевскую окраину Сырец. Там покажет он вам довольно внушительный и эффектный памятник, изображающий могучих, мускулистых, полуголых, гневных людей, изваянных из камня. И объяснит: «На этом месте немецко-фашистские варвары уничтожили около ста тысяч ни в чем не повинных советских граждан». «Евреев?» — спросите вы. «Стариков, женщин, детей, всех национальностей», — не глядя в глаза ответит гид. Да, здесь расстреливали не только евреев. За два года оккупации, в этом овраге, погибли многие — уж очень он понравился гитлеровцам, этот овраг. Но основная масса, семьдесят тысяч, расстреляны были двадцать девятого и тридцатого сентября и первого октября 1941 года. И это были евреи, только евреи… Варфоломеевская ночь — детская забава по сравнению с тем, что произошло на этой окраине Киева в те три, памятные всем дня.

Памятные, говорим мы теперь. А года два-три тому назад никакой гид вас сюда бы не привел. Ну, может быть, если б вы очень уж настаивали. Тридцать же лет тому назад здесь просто была свалка. Крохотная, покосившаяся табличка, запрещавшая выбрасывать мусор, и грозившая штрафом в 300 рублей, торчала в море всякого хлама — каких-то ящиков, ржавых вёдер, корыт, кроватей, полусгнившего тряпья, а внизу, по дну оврага, ползали люди, в поисках золотых коронок, колец, сережек… И только каждую осень, в конце сентября, приходили сюда, на поросшие кустарником обрывы, другие люди, и молча стояли среди всего этого хлама, вытирая слезы.

«А чего приходят? Что вспоминать? Героев? Здесь нет героев! Люди сами, добровольно пришли, вот их и расстреляли. Сами виноваты, нечего было идти!». Да, говорилось именно так. И много лет спустя мне самому твердили это же самое мои партийные вожди, когда я заикнулся было о памятнике. «Кому памятник? Трусам, добровольно пришедшим на расстрел? Понимаете ли вы, что вы говорите! Нет, забыть! Стереть с лица земли! И названия, чтоб не было! Есть Сырецкий Яр, и всё! Нет Бабьего Яра! Нет, и не было! Забыть!»

И его замыли. Мощные насосы в течение долгих месяцев яростно заполняли овраг жидкой смесью песка и глины. В устье оврага соорудили две земляные плотины. И не стало оврага. Исчез Бабий Яр. На месте его появился пустырь, бурьян. Но и этого кому-то показалось мало. Решили на месте пустыря разбить парк, с танцевальными площадками, буфетами, ресторанами — наш народ любит веселиться!

Но не успели… Вторая трагедия обрушилась на Бабий Яр. Плотину прорвало и вся масса незастывшей еще смеси песка и глины мощным, высотой в десять метров валом ринулась, сметая всё на своем пути на Куренёвку, одну из окраин Киева. Затоплена была Кирилловская улица, трамвайный парк. Количество жертв старательно скрывалось. По слухам, около шести тысяч, местные же жители упоминают цифру шестьсот человек. Точно никто не знает. В газетах, конечно, ни строчки. Только «Правда» дала на следующий день репортаж из Киева о том, как киевляне провели свой выходной день. И мирную фотографию Подола, района, куда входит Куренёвка. Это произошло весной 1961 года.

А через пять лет опять пришли люди, все того же 29 сентября. И пришло их много, может быть, несколько тысяч, ведь прошло, оказывается, уже 25 лет с того самого дня. Двадцать пять лет! И ни памятника, ни камня — пустырь, бурьян… А под ним кости…

И обращаясь к плачущим, растерянным людям, друзья мои, я пытались сказать что-то о том, что не может не быть здесь памятника, он будет, обязательно будет. Но появилась вдруг милиция и попросила всех разойтись. «Не положено! Расходитесь! Чего собрались! Идите по домам! А вы, товарищи, которые что-то там снимаете, отдайте нам пленку, так будет лучше!» И отобрали пленку. А директора киностудии потом сняли с работы.

Ох, сколько мне потом вспоминали эти несколько слов, произнесенный на этом «сборище сионистов»! И зачем, и почему, и кто дал право, и почему не посоветовался… Я говорил одно: «Да, не мне, а вам надо было выступить в этом день. Не мне, а вам надо было сказать людям — позор, что нет памятника, но он будет». И — чудо из чудес — кому-то наверху, из тех, кто поумнее, стало ясно, что это действительно позор. И появился вдруг посреди пустыря и бурьяна камень—– серый, полированный гранит. И надпись — «Здесь будет сооружен…» Более того, каждое двадцать девятое сентября возле камня стали сооружать трибуну, и секретарь Шевченковского райкома партии с этой трибуны сообщал собравшимся сюда, старательно оцепленным милицией, передовикам производства и прочим трудящимся о том, на сколько процентов выполнен план фабриками и заводами этого района за последней квартал. За ним поднимались другие и тоже говорили о своих успехах. А кто-нибудь, желательно с еврейской фамилией, обязательно упоминал о зверствах сионистов в далеком Израиле. Потом исполняли гимн, объявляли митинг закрытым, все начинали расходиться. А тех ребят, что тащат зачем-то венок с бело-голубой лентой или непонятными на ней для русского человека буквами, просили проследовать в эту самую, здесь неподалеку находящуюся машину, а если будете упрямиться — поможем! И так каждый год… Думаю даже, что Гитлер вместе с Геббельсом не могли бы придумать подобное. На месте несуществующего Бабьего Яра соорудить памятник существующему неистребимому антисемитизму.

… Вы знаете, я не видел этот памятник. Я видел множество фотографий, которые мне прислали из Киева. Я не скажу, что он бездарный, в нём даже какая-то экспрессия есть, но к той трагедии он не имеет никакого отношения.

Насчет памятника… Была еще одна попытка. Вероятно, после этого «сионистского сборища» и появления маленького камня, объявлен был конкурс, о котором я даже писал в свое время, была моя статья. В программе конкурса было сказано, что должны быть показаны гнев, сопротивление и несгибаемость жертв. В Бабьем Яру, к сожалению, не было «несгибаемых», это были старые, больные, оставшиеся, брошенные на произвол судьбы старики и старухи, дети еврейского происхождения, поэтому их в эти три дня и расстреляли, как евреев. А в памятнике ничего этого нет. Здоровые, молодые, красивые, мускулистые ребята. Махни плечом — вся оккупация разлетится!..

Я рассказал эту печальную, но такую наглядную, закрепленную на века в камне историю вовсе не для того, чтобы открыть кому-то глаза на нечто, происходящее совсем рядом. Они открыты уже давно, глаза. Но сетчатка ко многому привыкает, как сетчатка советского человека, глядящего и не видящего окружающего его всю жизнь, с младенчества, лозунги. Просто я воспользовался фильмом «Холокост», чтоб тоже что-то вспомнить. И напомнить. Еще раз. Напомнить, что самая страшная форма антисемитизма — это насаждаемая сверху, и что только в одной стране на всем свете это сохранилось до сих пор. И эта страна — Советский Союз. Гитлер ненавидел евреев, считал, что они основное зло. И он их уничтожал. Кремлевские старики немногим больше любят евреев, но они ведь не фашисты, они самые прогрессивные! Попытайтесь заговорить на эту тему с кем-либо из кремлевских старцев. Они только иронически улыбнутся и скажут: «Что вы нас, русских, спрашиваете! Поговорите с евреями!», и переадресуют вас к Арону Вергилесу, редактору журнала «Советиш геймланд». Видите, у нас даже журнал еврейский есть. Или к Александру Чаковскому, редактору «Литературной газеты», или к Герою Советского Союзы Драгунскому — вот, они вам всё и расскажут! И они действительно расскажут, и не разу даже не поперхнутся. И о новой конституции тоже расскажут, и очень подробно, и может быть, даже вспомнят о Бабьем Яре. Фотографию мускулистых ребят покажут. Ну и уж обязательно сообщат, какой процент у нас был Героев Советского Союза, а ныне лауреатов Государственной премии. Да. — возразят мне, — но у вас нету газовых камер, печей, Освенцимов. Нет, этого у нас нет. Но у нас есть Эдуард Кузнецов, еврей, которого приговорили к расстрелу и, не помилуй Франко своих террористов, расстреляли бы, только за то, что хотел уехать в другую страну. Только хотел, преступление он не успел совершить. Того самого самолета, на котором собирался улететь, даже не увидел.

Все, о чем я рассказываю, давно уже всем известно — и не только дома. Но не все ещё всем понятно. Многие задают вопрос: «Как же это так получилось? Большинство из тех, особенно в верхушке, что делали революции, были евреями — почему же их теперь все так не любят?»

Во-первых, не все — и это очень существенно — а в определенной среде. Во-вторых, и верхушка уже не та, а из этой самой среды.

Многие со мной не согласятся, считая, возможно, что я, как русский человек, пытаюсь что-то смягчить, но я со всей категоричностью утверждаю, что корней того самого животного антисемитизма, который организовывал погромы и процессы «врачей-убийц», в самом народе нет. Когда я говорю «народ», я подразумеваю крестьян, рабочих. Есть ироническое отношение, немножко зависти, «пробивные они, всего добьются, не то, что мы, раззявы...», но ненависти, лютой, животной, нет. Она в мещанстве, в той самой ограниченной, узколобой, полукультурной среде, из которой-то и вышли наши нынешние руководители. Сталин не был ни крестьянином, ни рабочим, ни интеллигентом, но это он наградил высшей наградой Лидию Тимощук, инициатора «дела врачей» и не настигни его вовремя смерть, евреям бы несдобровать — все оказались бы в Сибири.

Те, кто делал революцию (хорошие они или плохие — это уже другой вопрос) в основной своей массе были интеллигентами. И евреев среди них было много. Царский режим, с его процентными нормами и прочими ограничениями, сам их толкал в революционное движение. Со временем это самое движение, превратившись в то, во что оно превратилось, довольно лихо с ними расправилось. Нынешние же вершители к революционному движению (опять-таки, хорошее оно или плохое — другой вопрос) никакого отношения не имеют — за редким исключением, это малообразованные, полуграмотные, жестокие, патологически трусливые. Как все мещане. Нувориши. Отсюда и все происходящее. С евреями, в частности.

Что с ними делать? Бить, гнать, терпеть? Аллах его ведает... Ни жечь, как Гитлер, ни гнать в Сибирь, как мечтал Сталин, как-то теперь не к лицу, не те времена, да и польза от них кое-какая, да есть, башковитые, все-таки, ребята. Что с ними делать?

О выходе из этого положения, может и не самом остроумном, но все-таки каком-то, я вычитал недавно в статье Марка Поповского, писателя, лучше других разбирающегося в делах советской науки. Некто Гурий Марчук, Председатель Сибирского отделения Академии Наук СССР, объехав недавно подведомственные институты и лаборатории, распорядился (конечно, устно, на бумаге такое не положено): «Работающих евреев не выгонять, новых не принимать!» Таково, очевидно, последнее слово государственной мудрости в этом щекотливом вопросе. Тоже и с эмиграцией. Положа руку на сердце, хотелось бы выгнать всех к чертовой матери, ну, а как быть с этой самой проклятой «утечкой мозгов»? Мозги-то у них, гадов, действительно, варят...

А «мозги» уезжают. Один за другим. И многих из них я видел в Израиле. Работают, приносят пользу стране, которая, правда, и не вскормила их, но не преследует, не клеймит позором на собраниях и не заглядывает тебе в разные отверстия, когда ты пересекаешь границу — не засунул ли ты туда бабушкино колечко, оно ведь не бабушкино, оно народное.

Я могу рассказать забавную, интересную, маленькую деталь из своей биографии. В 1929 году мне была подарена книжечка, маленькая, которая называлась «Об антисемитизме». И подарена она мне была не больше, не меньше, как Анатолием Васильевичем Луначарским, который знал меня здесь, в Париже, маленьким мальчиком. Потом вот, уже двадцатилетним, я с ним встретился, и он подарил мне эту книжку. Я не понял тогда, почему мне надо было это дарить, и только уже когда антисемитизм развернулся в полную ширь, уже после войны, я её перечитал. Там конечно ничего не говорится о том, о чем обычно спрашивают (что среди евреев было много выдающихся руководителей, которых тоже убивали). Там говорится только о том, что антисемитизм — это оружие контрреволюционеров. Отсюда я могу сказать, считая этих людей революционерами, что контрреволюционеры убили революционеров…