Произведения Виктора Некрасова
Он опять поднимает голову
(об антисемитизме)
Статья
«Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк), 18 января 1985 г., № 26685
(увеличить)
Он — это антисемитизм.
До пика 1953-го года он, правда, еще не дошел — главный вдохновитель тридцать с лишним лет как в преисподней — но к тому все идет. Докатываются до меня, сюда, в Париж, глухие раскаты чего-то очень страшного из Москвы. Пока что это еще не правительственные акции, но некоторая подготовка к ним.
Я получил письмо из Москвы. Не по почте. Очень подробное. От друга, который не соврет. В нем рассказ о вечере памяти Геннадия Шпаликова в Доме кино — весьма значительном вечере. Десять лет прошло со дня его трагической смерти, а память о нем, талантливом, беспутном, не влезающим ни в какие рамки, не померкла, а напротив — он стал фигурой в какой-то степени мифической, тенью далеких, вольных, какими они теперь рисуются, шестидесятых годов. Фильм «о жизни» без его песенки или стихов почти немыслим.
И вот на вечере, где один за другим выступали его друзья, люди хорошо знавшие и любившие его, вдруг — дальше цитирую письмо — «встал Коля Бурляев, маленький бледный гном в костюме бутылочного цвета и стал рассказывать, что Геннадий, как он его назвал, хотя и знал он его мало и плохо, виделся раз десять, не больше, завещал ему, мол, свою лиру. Никто ничего не понял, слушали молча. Тогда он попросил позволения прочесть стихи. Правда, не Геннадия, а другого поэта, но думает, что Геннадий был бы им рад. И начал читать постепенно крепнувшим голосом не слишком талантливые зарифмованные строки о неких иноверцах, которые споили русского богатыря, о шинкарях, поработивших Россию, и так далее и тому подобное, практически прямым текстом. Самое поразительное было то, что никто и бровью не повел. Я, — пишет мой корреспондент, — был единственным, кто ходил по фойе и возмущался, а все шарахались от меня, как от глупого, бестактного ребенка...».
Я позволил себе привести слова моего друга, достаточно известного писателя, потому что знаю, что лишнего он никогда не скажет, а Колю Бурляева мы оба полюбили, когда он был еще школьником и снимался в «Ивановом детстве». Зловещая трансформация этого когда-то милого мальчика в воинствующего антисемита более чем настораживает.
Неладное происходит и во МХАТе по этой части. Иначе, как травлей Олега Ефремова это не назовешь. Вызванный тов. Зайцевым (первым замом министра культуры Демичева), он узнал от него, что предполагается назначить в театр нового художественного руководителя — Гончарова. Объясняется это, мол, естественной сменой поколений, хотя Гончаров лет на десять старше Ефремова. Оказывается, было письмо из театра о том, что в нем захватили власть люди определенной национальности и они губят русское искусство... К чести Ефремова надо сказать, он ничуть не испугался и прямо сказал Зайцеву, что он как русский интеллигент не допустит никакого антисемитизма в стенах театра.
Все это не сплетни, а, к сожалению, факты, известные пока лишь небольшому кругу лиц, поэтому и позволяю себе о них говорить вслух — они должны быть известны всем.
Антисемитизм поднимает голову... И милые когда-то мальчики делают это не за свой страх и риск, им подсказывают, их подталкивают. И это-то и страшит.
Я перелистываю страницы маленькой книжечки, которую мне, двадцатилетнему юноше, преподнес в свое время А. В. Луначарский. Очевидно, ом предчувствовал, что она мне пригодится. И пригодилась. Несколько строчек из нее я прочел в Бабьем Яру в день 25-летия со дня массового расстрела евреев. Первую и последнюю фразу из нее же я приведу и сегодня. Называется эта книжечка «Об антисемитизме».
«К чему сводится сущность антисемитизма? Прежде всего, это самая выгодная маска, какую только может надеть на себя контрреволюционер». С этого начинается брошюра, кончается же абзацем: «Мы призываем к братскому союзу все 74 народа, которые живут у нас в СССР. Мы всем дали равные права. И евреи, которые являются культурным народом, должны помочь этой нашей работе. Тогда исчезнут эти жалкие местечки с фантастическими людьми, которых описывали Перец и Шолом-Алейхем, и выйдет на первый план еврей-пролетарий, крестьянин, интеллигент-трудовик, преданный революции, наш брат, наш друг, которому мы открываем объятья и говорим: — Не бойся никакого шипения антисемитов. Пока крепко стоит рабоче-крестьянская власть, волос с твоей головы не упадет».
Так думал, так писал в 1929 году один из основоположников советской власти, друг Ленина (правда, не Сталина, тот прогнал его послом в Испанию и даже на похороны не пришел) Луначарский. Не дожил Анатолий Васильевич, к своему счастью, до страшных дней «дела врачей» и Лидии Тимашук, а доживи, интересно, чтобы он сказал насчет волос, не упавших с головы Бабеля, Мандельштама, Михоэлса, Зускина, и многих, многих других. И к какому разделу — тоже интересно — революционеров или контрреволюционеров отнес бы он Ягоду, Ежова, Берия и самого отца народов? А что бы он сказал по поводу специально собравшегося партбюро, на котором поносили на все корни его ВиктОра, которого он пас когда-то в парижском парке Монсури, за то, что тот позволил себе процитировать несколько строк из его книжки в день поминовения ста тысяч убитых в Бабьем Яру евреев? И не посадили ли бы вас самого, Анатолий Васильевич, в те веселые годы за эту самую книжечку?
Ни один волос не упадет! Да, пока ещё не падают. И слово «жид» с трибуны не произносят (это жаргон базаров, трамваев и очередей в «Гастрономе»), но его вполне заменило в свое время слово «космополит», а теперь «сионист». И генерал Драгунский перед всеми телекамерами очень убедительно, рассказывает о том, откуда все зло идет и кто его носитель, а товарищ Арон Вергелис, редактор еврейского журнала «Советиш геймланд» захлебывается от восторга, описывая, как хорошо живется евреям в Советском Союзе... А процентная норма при поступлении в институт существует до сих пор, и на дипломатическую работу евреев не принимают, и «отказников» судят и бросают в тюрьму, где, кстати, не знаю, как обходятся с их волосами.
Но, может быть, если и не самое страшное, но очень меня огорчившее, хотя и пора бы к этому привыкнуть — это молчание зала, когда милый когда-то мальчик читает с трибуны стихи о тех, кто спаивает русскою богатыря. Да зa эти стихи тот же Шпаликов дал бы ему просто по физиономии, этому милому мальчику. А зал молчит. И вспоминается галичевское:
Промолчи, промолчи,
промолчи!
Вот как просто попасть
в богачи.
Вот как просто попасть
в первачи.
Вот как просто попасть
в палачи.
Промолчи, промолчи,
промолчи.