Произведения Виктора Некрасова
«Патроны для расстрела» Гелия Снегирева
Мемуарные заметки
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 25 марта 1984 г., № 26428
(увеличить)
Только через пять лет после смерти Гелия Снегирева вышла его книга(*). На украинском языке, в Америке. Хорошая книга. И мне хочется от имени всех друзей покойного Снегирева принести глубокую благодарность всем, кто ее сделал. А сделали ее — и с любовью сделали — Олекса Веретенченко, Василь Гришко, Марьян Дальний, Григорий Костюк и Надия Светлична. Спасибо им. Вышедшая книга воссоздает весь облик такого, казалось нам, жизнерадостного, жизнелюбивого, малость легкомысленного, но веселого парня, который к концу своей жизни доказал всем нам, что он вовсе не таков, — он бесстрашно восстал против могущественной системы, против советской власти и за это был убит.
Книга состоит из трех разделов. Первый — самиздатский, диссидентские произведения и документы. В него входит лирико-публицистическое исследование "Патроны для расстрела" (в русской публикации журнала "Континент" за 1977 год оно называется "Мама моя, мама"), рассказ "I чого оце я ляпаю?", открытые письма советскому правительству и президенту США Картеру и, наконец, тюремные записки и стихи под названием "Как на исповеди". Второй раздел озаглавлен "Литературное наследство и архив писателя". Туда входит рассказ "Роди мне три сына", напечатанный в № 6 "Нового мира" за 1962 год, и еще два нигде не опубликованных рассказа. Третий раздел — воспоминания друзей о Снегиреве. Все подобрано и отредактировано очень внимательно и, повторяю, с большой любовью, а переводы с русского Василя Гришка сделаны на очень высоком профессиональном уровне. Ему же принадлежит и прекрасно написанная вступительная статья "Феномен Снегирева".
Хочу привести несколько заключительных абзацев из этой статьи, которая к тому же является первым серьезным разбором творчества Снегирева.
"На украинском диссидентском горизонте, — пишет Василь Гришко, — имя Гелия Снегирева неожиданно вспыхнуло, как некая неведомая звезда, поразившая всех своим удивительным блеском, и сразу же, сияя, промчавшаяся, подобно метеору, и исчезнувшая, оставив после себя загадочный огненный след... Всего два года прошло со дня появления "Патронов для расстрела" до трагической гибели Снегирева, но за этот короткий промежуток временя он своим творческим горением, своими отчаянно смелыми "открытыми письмами" всколыхнул сознание и совесть всех, до кого донесся его голос гнева и протеста. Всей своей такой короткой, но необычайно интенсивной творческой деятельностью, насыщенной энергией самоотверженной борьбы за правду — одинокой, бесперспективной, самоубийственной борьбы — Снегирев обессмертил свое имя в памяти всех, кому дорога идея правды и борьбы за нее. В истории же украинской освободительной борьбы ему обеспечено особое место, ибо поразительно это явление в украинском диссидентском движении 70-х годов, которое и позволил я себе окрестить "феномен Снегирева".
Так заканчивает свою статью Василь Гришко.
Пять лет прошло со дня смерти Снегирева. И почти десять с того дня, как мы расстались с ним на киевском аэродроме в Борисполе. И сейчас, листая его книгу, разглядывая фотографии такого знакомого, такого родного лица — он что-то пишет за письменным столом, он со своими детьми, он дурачится со мною в Ялте, — мысленно воссоздаю его биографию, его жизнь, последние годы... и самые серьезные — прошедшие уже без меня.
Здоровый, веселый, жизнерадостный парень, что-то там пишущий на украинском языке и не очень этим хвастающийся. "Так, — говорил, смеясь, — чтоб оправдать свое пребывание в Союзе писателей". Член партии, даже партбюро. Родной дядя — влиятельнейший из влиятельных литературных боссов Вадим Собко. На киностудии, где Гелий работал, всеми любим. Друзьями тоже — заводила, заядлый охотник, не дурак выпить... Короче — свой в доску. И вдруг написал рассказ "Роди мне три сына"... Мало того, что рассказ оказался хорошим, но его принял и напечатал Твардовский. Это почище какого-нибудь ордена, вроде "Дружбы народов". И мы, друзья его, переглянулись — "Ай да Геляша, не так-то он прост..." Но могли ли мы тогда думать, могли ли предположить, что вырастет наш Геляша в фигуру, о которой будут говорить и писать как о человеке, как о писателе занявшем особое место в истории украинской литературы — украинской культуры? А жизнь показала, что это так...
Свои "Патроны для расстрела" (до чего же провидческое название!) он начал писать уже после моего отъезда, о его замысле я ничего не знал. А вещь эта знаменательная и, конечно же, обратившая на себя внимание всех органов, от правительственных до КГБ-шных. Повестью своей или исследованием, как он его назвал, он разоблачил всю, казалось бы, покрытую пылью времени, историю СВУ (Союза Освобождения Украины), Союза, который никогда в природе не существовал, сфабрикован был советской властью для организации одного из первых процессов на Украине в 1931 году, чтоб расправиться с украинской интеллигенцией. И расправились. Лучшие представители украинской культуры были осуждены и погибли в лагерях.
Снегирев прикоснулся к этим позорным страницам истории советской Украины случайно — его мать имела косвенное отношение к тем событиям, — и, окунувшись в старые газеты и документы, ахнул... Липа! Чудовищная, сфабрикованная липа! Стоившая жизни замечательным людям. Перевернув пуды старых газет и встретившись кое с кем из уцелевших, сел за работу. И появилась на свет Божий "Мама моя, мама" ("Патроны для расстрела").
Этим он решил свою судьбу. Не кто-нибудь, а он сам.
Нужно сказать, и об этом Василь Гришко обстоятельно пишет в своей статье, что исследование это вызвало ненависть не только властей на Украине, но и определенной прослойки в украинской эмиграции, которая свою карьеру делала, представляя себя последователями и продолжателями "великого дела", никогда не существовавшего СВУ. Бесстыдные самозванцы эти печатно выступили против Снегирева, объявив его ни больше ни меньше как агентом ГПУ...
Вот такие вот волны поднял Снегирев своими "патронами".
Последней каплей оказались "Открытые письма". Советскому правительству — бросил ему в лицо свой паспорт и отказался от гражданства — и Джимми Картеру — не верьте им, взывал он к нему, они врут, ни слова правды, врут все, от начала до конца! Письма написаны были блестяще, ярко, темпераментно, и они, конечно же, по достоинству займут положенное им место в украинской словесности. Но они и решили все. Дни свои Снегирев закончил под стражей. Сначала в тюрьме, лотом в больнице. Им, этим последним дням, посвящена его исповедь. Ее нельзя читать без слез...
Так и прожил свою жизнь Гелий Снегирев. Ко дню гибели ему исполнился всего 51 год. Мог еще работать и работать... Не дали. Таким в нашей стране работать не полагается. Их или высылают, или убивают. Снегирева убили.
___________________________
(*) Издание Общественного комитета по наследству Г. Снегирева и журнала "Hoвi днi" 1983. Торонто — Нью-Йорк.