Произведения Виктора Некрасова

Плач по Киеву

Статья для радиопередачи

10 марта 1983 г.

Публикация Виктора Кондырева

Рукопись и машинопись хранятся в отделе рукописей
Российской Национальной Библиотеки (Санкт-Петербург),
фонд № 1505, ед. хр. № 437, 3 л.

Хочется мне сегодня поговорить о Киеве. О своем родном городе Киеве. И слово мое будет печально. Дошли до Парижа несколько номеров журнала «Украина». Посмотрел я на кое-какие фотографии и стало мне грустно. В прошлом году отпраздновал Киев свое кем-то придуманное 1500-летие (говорят, придуманное в пику тем, кто хочет отмечать тысячелетие Крещения Руси) и к юбилею, слыхал я, почистили его, помыли, позолотили купола. И киевские «письменники» на перебой, захлебываясь, писали, где только можно, о том, какой он древний и вечно юный (ни один из них не обошелся без этого, стертого пятака, как метко окрестил когда-то все банальное и пошлое Аверченко). Как он, город-герой, вырос, похорошел, как, зализав все раны войны, и сменив меч на орало, включился в мирный, созидательный труд. И сколько в нем теперь заводов, фабрик, всяких там НИИ, университетов, библиотек, ну, и т.д.
Всё это так. И заводов стало больше, и НИИ, и университетов. И сам он стал больше. В дни моей юности не было в нем и полумиллиона, а сейчас за два перевалило. И метро есть. И ещё многое чего, о чем и хочется мне сегодня поговорить...
Никогда Киев архитектурой своей не славился. София, Лавра, Михайловский монастырь, Кирилловская церковь, Андреевская, если хотите, Университет. Вот и все. Никаких ансамблей, Сенатских или Дворцовых площадей, петербургских першпектив. Но было в нем другое — некий шарм, уют, некрикливость. Лениво разлегся он по своим холмам, оброс садами и парками, улицы его, часто крутые, сползающие к Подолу, тонули в тени каштанов, лип, кленов. И не было в нем столичной помпезности, монументальности, а была какая-то, пусть даже и провинциальная, соразмерность и гармоничность. И Крещатик не был Невским, а был Крещатиком, с не очень красивой Думой, но такой симпатичной в начале своем Царской площадью, ставшей потом III-го Интернационала, Сталина, а теперь Ленинского Комсомола. Когда она была ещё Царской, стоял на ней памятник Александру II (сейчас бронзовый царь-освободитель грустит во дворе Русского музея), но даже потом, став и Сталина, и Ленинского Комсомола, не потеряла площадь своеобразного своего уюта, и сохранилась на ней круглая клумба посередине, и здание Филармонии (бывш. Купеческого Собрания), и двухэтажный, николаевского ампира, домик налево от подъема на Владимирскую горку. И примыкавшие к ней Купеческий и Царский, ставшие Пионерским и Первомайским, сады всё разрастались и разрастались. И не коснулись площади перемены тридцатых годов, когда перенесли столицу из Харькова. И последующая оккупация тоже не изменила её облика.
Борьба с ней началась сейчас. Кому-то показалось, что Музею Ленина на Владимировской улице в здании бывшего Педагогического музея тесно. Нужно построить новое. И выбрано было то самое место, у подножия Владимирской горки, где стоял двухэтажныйй ампирный домик. Его снесли и на его месте соорудили нечто громоздкое, нелепое, чужое, насмерть задавившее всю площадь. Но этого оказалось мало. Чуть правее Филармонии, выше фонтана, появившегося на месте свергнутого Александра II, начиналась и, плавно закругляясь, в тени (каштанов тянулась и обрывалась над Днепром, Подолом аллея, любимое место вечерних прогулок. Где-то посередине была концертная раковина, а в конце эспланада — любуйся заднепровскими далями...




Киевский филиал Центрального музея В. И. Ленина

Изменились ли дали, не знаю, думаю, что тоже, появились, очевидно, новые массивы, но Днепр остался Днепром, со своими пляжами, Трухановским островом, пешеходным мостом... Но вот бывшему Купеческому, ставшему Пионерским, саду пришлось плохо. Уютную аллею расширили, выпрямили, каштаны посрубали и воздвигли посереди парка какую-то нелепую, высоченную полуциркульную арку (считается, что это радуга), а под ней два громадных, мускулистых, полуголых парня символизируют воссоединение Украины с Россией. Справа тоже что-то полуголое — по фотографии я не понял, что это, очевидно, какой-нибудь героизм...




Монумент в честь воссоединения Украины с Россией

Но главный героизм не здесь. Он за Лаврой, над мостом Патона. Все тот же скульптор Вучетич, (ныне покойный), которому сталинградский Мамаев курган обязан своей стометровой Матерью-Родиной, выбрал крутой холм-обрыв над Днепром, где был когда-то Цепной мост, а ныне имени Патона, и поставил там ещё одну Мать-Родину. Сто не сто, но метров шестьдесят, наверняка, в ней есть. Я не поклонник сталинградской Родины, само собой разумеется, но в ней есть какой-то силует, динамика, порыв. В Киеве же, дама сия в каком-то римском хитоне и в воздетых кверху руках её, в одной меч, в другой щит. Слыхал я, что собираются её позолотить, а может, и сделали это, не знаю, но и это не беда, хотя и стоящая копейку. Поразило и ужаснуло меня другое.




Родина-мать

Весной прошлого года, проводилась в Милане пользовавшаяся большим успехом выставка, посвященная искусству Италии времен Муссолини. Называлась она «Annitrento», «Тридцатые годы». И, вот, попался мне в руки толстенный каталог этой выставки. И на странице 84-й обнаружил я две фотографиии, повергшие меня в тоску и печаль. Это изображения двух монументальных скульптур — одна Афина-Паллада, скульптора Мартини (1934 г.), другая — Миневра-Армада (вооруженная Миневра), работы Мессина (1939 г.).
И с ужасом понял я с кого содрал, беззастенчиво, почти ничего не изменив, свою киевскую Мать-Родину, уважаемый наш Вучетич. Та же статуарность, та же хламида, те же складки, те же воздетые руки, тот же щит в левой руке, только в правой у тех копье, у нашей — меч... То в фашистской Италии, а это в стране победившего социализма.
Таким стал мой родной Киев. И подъезжая к нему поездом из Москвы, первое, что ты увидишь за куполами Выдубецкого монастыря, это гигантскую фашисткую то ли Минерву, то ли Афину, считающуюся почему-то Матерью-Родиной, а за ней уже Лаврскую колокольню...
Что ждет Киев впереди? Не хочется и думать.