Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

Послесловие Виктора Некрасова к книге
Николаса Бетелла «Последняя тайна». — Лондон : Стенвалли, 1977, 256 с.

Под названием «Преступление...» было опубликовано в газете «Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк) 23 октября 1977, № 24395, а под названием
«Изменники» Родины» напечатано в газете «Русская мысль» (Париж)
16 февраля 1978, № 3191

(увеличить)

(увеличить)

* * *



Вот прочитана книга. О событиях, которых не знал и узнал только через тридцать лет... Через тридцать лет...
И это первое, что страшно. Нужно было оказаться на Западе, чтоб узнать о трагедии Лиенца, о тысячах загнанных английскими и американскими прикладами на смерть русских.
И второе — эти самые приклады, штыки...
Будем говорить прямо — да нас, советских офицеров и солдат, «власовец» был враг. Мы его ненавидели и презирали хуже немца, фашиста. На войне с ними не встречался, там, где пришлось воевать, их частей не было. Но, боюсь окажись они среди тех тысяч немецких военнопленных, которые прошли мимо наших сталинградских землянок, вряд ли с ними говорили бы по-доброму. Немецкая шинель, в руках немецкий автомат, стрелял в своих — значит, враг!
Сталин брал еше круче — попал в плен (как, почему — неважно), значит предатель, изменник Родины. Он своего сына не пожалел.
В плен можно сдаться, в плен можно попасть. Это разные вещи. Бывали и просто перебежчики. Бывали и герои. Был в плену де Голль, Черчилль, Тухачевский... Но в ходе всей истории войн пленный считался лицом пострадавшим, его, освобожденного, встречали с радостью, с цветами. Пленные Порт-Артура, когда их вернули из Японии, встречены были в Петербурге всеобщим ликованием, они шли по Невскому, как герои. Только советский военнопленный был избит и брошен в лагерь. На Западе этого понять не могут. Да и мы-то не очень понимали, хотя ко многому должны были привыкнуть...
Ну, а те, что взяли винтовку в руки и стреляют в тебя? И их чуть ли не миллион? Что это значит? Миллион людей (кто подсчитывал, может больше, может меньше...) воюют против своей Родины?
И тут возникает вопрос — что такое Родина? Березки, ручейки, родное небо, песни? Или нечто большее?..
Может, надо придумать другoe слово вместо Родина? Как назвать страну, в которой ты родился, а, значит, любишь, но которая обманула тебя? Обещала все — счастье, свободу, раскрепощенный труд, — а вместо этого заткнула тебе рот и связала по рукам и ногам. В буквальном и переносном смысле.
Возникает вопрос — именно теперь, не тогда, тогда было не до вопросов — что мы защищали, когда воевали с немцами? Свои дома, хаты, семьи, свою жизнь? Или систему? И то, и другое, и третье. Воюя с фашизмом и победив его, мы утвердили на земле другую диктатуру, в чем-то даже более жестокую и бессовестную. И мы несем за это ответственность — мы, герои и рядовые войны, водрузившей знамя над Рейхстагом.
Это — мы. А они? Ваньки и Петьки, стрелявшие в своих же Ванек и Петек? Один из сложнейших и до конца не выясненных вопросов, трагедий этой войны. Миллионы людей воюют против своих... Кровь холодеет...
Мы любим жонглировать цифрой 20 миллионов... Двадцать миллионов положили на «алтарь Отчизны», человечества. Страшная цифра. Но о чем она говорит?
Вспомним первые дни «блицкрига» — несостоявшегося, но в первые дни все же «блиц». Полная неподготовленность, уничтоженный генералитет, авиация наполовину (а может и больше!), разбомбленная на аэродромах, неграмотные Ворошиловы и Буденные, руководящие армиями, фронтами. Виноват ли в этом солдат, народ? Виноват ли он в том, что с винтовкой образца 1891 года, обливаясь или не обливаясь кровью, попадал в руки врага? А там, за колючей проволокой, голодный и избитый, задавал себе вопрос — что я пытался защищать, держа эту самую винтовку в руках?
Я не берусь судить. Я не имею права. Я одна сторона. Но я пытаюсь разобраться. Я представляю себе картину — немецкий лагерь, голод, издевательства, побои, никакого Красного Креста, который мог бы тебя защитить и впереди почти верная смерть. И тебе говорят — надень ненавистную тебе эту форму и иди прокладыватъ дороги, строить укрепления, подвозить боеприпасы. Так тебе говорят... А нет, смотри — и твоему соседу пулю в лоб. Какой выбор? И ты идешь. Жить-то хочется... А может, где-то и через фронт перебежишь?
Признаюсь, не очень-то я верю в то, что люди брали немецкий автомат в руки, чтоб воевать против Сталина. Были и такие, но думаю, что очень немного. Возможно, что сам Власов даже вероятно. Но в массе своей... Раскулаченные родители, голод, нищета, вранье. Стоит ли так уж всем из кожи лезть, чтоб защищать это? А тут говорят тебе — строй дороги, укрепления, ну, а потом и автомат дали, воюй против Сталина, он твоих родителей посадил. И ты взял автомат в руки, — может, действительно, все дело в Сталине и никто кроме Гитлера не отважился выступить против нeгo...
Одним словом, кто кому изменил, кто кого предал — ты Родину или она тебя? Вопрос вопросов. И нет на него пока ответа. Нет еще такого Трибунала, который сказал бы нам, кто же в конце концов виноват. И в чем? А двадцать миллионов остаются двадцатью миллионами. А кроме того, еше много миллионов...
Кто виноват? И в чем?
В Нюрнберге судили прeступников. Главные — Гитлер, Геббельс — отравились. Геринг, уже на процессе, тоже. Других повесили. Третьи, отсидев свое, пишут мемуары. Старого больного Гесса до сих пор охраняют в пустой тюрьме Шпандау часовые победителей, а записки его (он все пишет и пишет), торжественно, не читая, уничтожают четыре коменданта — английский, американский, французский и русский. А кто-то где-то скрывается в Аргентинах и Уругваях. А кто-то (я тогда молокососом был, ничего не понимал) работает в ГДР-овских канцеляриях, а внуки его шагают гусиным шагом на парадах вдоль берлинской стенки...
Ну, а другие преступники? Тот, к слову, который подписывал пакт с Риббентропом? Тот самый пакт, который воткнул нож в спину истекающей кровью Польше, который делил Балканы, выдавал немецких коммунистов Гитлеру, в силу которого до самого последнего дня, до 22-го июня, шли эшелоны с советской нефтью туда, откуда летели уже самолеты, чтоб бомбить твои города... Он, Молотов, во все услъшание с трибуны Верховного совета в 1939 году сказавший, что с идеологией (национал-социалистической, уже не фашистской!) оружием бороться нельзя, он, Молотое подкрепивший матом подпись Сталина под смертным приговором Якиру, он, Молотов, руки которого (только ли руки?) вовеки не отмыть от крови миллионов, он мирно гуляет по улице Горького, ходит в Ленинскую библиотеку, а по ночам, очевидно, спит — таких не одолевает бессонница, и никаких мальчиков кровавых в глазах...
Молотов, Каганович, Маленков... Вожди, руководители, верные ученики и последователи: саженные, без каких-либо морщин, портреты их висели вдоль всего ГУМа, во всех городах и селах страны — где они, чем занимаются и о чем думают? Их простили. Доживайте свой век, гуляйте по дорожкам своих дач, копайтесь в огородах, забытые и вычеркнуые из всех энциклопедий. К вам мы милосердны, вы все же свои, хоть и уничтожали свой же народ. Спокойно, хладнокровно, без автомата в руках, одним росчерком пера...
А те? Что были с автоматами?
Книга, которую ты только что прочитал, посвящена именно им, тем, с автоматом или без автомата, но воевавшим против нас, Красной армии. Я не стыжусь этого слова, наоборот — горжусь. Это она, обливаясь потом и кровью, вытянула войну, какая бы она там ни была, со своим началом и концом, с предательством Сталина и жестокостью Жукова, с невиданными пopажениями и беспримерными победами, со слезами радости освобожденно-покоренных и изнасилованными немками. A la guerre comme a la guerre (на войне, как на войне) — кто это сказал, но это, увы, так...
И вот война кончилась. Bpaг разбит, во прахе. Победители ликуют, пьют, радуются, обнимаются, стреляют в воздух... Лагеря пустеют, ворота их открываются, все смешивается и опять-таки обнимаются, целуются, радуются.
Я не освобождал, не покорял тогда Германию, я свое уже отвоевал, с парализованной рукой лежал в госпитале, вернее, бродил, попыхивая трубкой, под сенью, киевских каштанов и тополей. И так же, услышав голос Левитана и залпы салютов, обнимался, пил и целовался. Пил и целовался, и не знал, ничего не знал — ни в мае, ни в июне, ни в июле сорок пятого и еще тридцать лет не знал, что же происходило там, на освобожденной, кровью завоеванной земле...
Тридцать лет...
И вот, оказывается...
До сих пор я говорил о том, что мне близко, о чем-то родном. Запутанном, непонятном, противоречивом, может где-то даже неразрешимом (трибунал неподкупных и кристальных — где он, когда?), но своем. Сейчас я попытаюсь вникнуть в чужое. В чужую душу...
В душу Идена, в душу рядового Ирландского или Шотландского полка королевских стрелков...
В Ялте, еще до конца войны, высокими договаривающимися сторонами было принято решение, что после победоносного окончания войны все военнопленные будут возвращены на Родину. Решение, как будто бы, разумное. Для западного человека, во всяком случае. Но это для западного. Для советского или, как здесь иначе говорят, «подсоветского» мера разумности была более чем под вопросом. Возвращение домой означало смерть, в лучшем случае — лагерь. Как для военнопленного, так и для сражавшегося против. Разницы не было никакой. Или почти никакой. Для Сталина всякий, оказавшийся по ту сторону фронта, был врагом.
Слишком многое он увидел. Даже угнанный на работы в Германию. Увидел он там, на ферме ли, на заводе ли, другую, непохожую жизнь — ни к чему это, за решетку его. Логика простая — слишком много знаешь, начнешь еще болтать, сравнивать...
В мозгах западного человека, тем более солдата, уложиться это, не могло. Конечно же военнопленный хочет как можно скорее к себе домой, угнанный на работы — не менее, это же так ясно. Что же касается воевавших против, ну, тут, конечно, наказания им не избежать.
В жизни все оказалось куда сложнее. Солдаты столкнулись с живыми людьми. И кое-что стало проясняться. Не все сразу, но постепенно, исподволь, вникая в чужую жизнь, психологию.
Большому начальству там, в Лондоне, все было более или менее ясно. Сталин требует, значит надо выполнять, А то, того и гляди, рассердится, не вернет наших, попавших ему в руки, военнопленных. В этом может и была какая-то логика, но...
Влезть в душу английского министра, скажем прямо, нелегко. И все же... Читая книгу Бетелла, видишь, что кое-кто из английских политиков понимал, что выполняя волю Сталина, людей посылают на гибель. Лорд Сенборн, например, тогдашний министр военной экономики, высказал свой резкий протест против решения военного кабинета — выдать всех русских военным властям. В своем письме Черчиллю и Идену он писал: «Если их вернут в Россию, они будут расстреляны, а их семьи лишены прав и репрессированы». Что-то шевелилось в его душе. Шевелилось и у Черчилля. В письме Идену, он, мудрый и прожженный, ненавидивший и все же помогавший Сталину, писал: «Даже, если мы пойдем на какой-нибудь компромисс, надо пустить в ход машину всевозможных проволочек. Я думаю, что на долю этих людей выпали испытания, превосходящие их силы». (Речь шла о тех, воевавших и не воевавших, кто знал, что их ждет дома и отказавшихся возвращаться). Иден тоже знал, но в сердце этого утонченного, рафинированного аристократа не шевельнулось ничего. «Если этих людей не вернут в Россию — куда они денутся? Нам они не нужны!» Коротко и ясно. И некое резюме: «Мы не можем себе позволить сентиментальности в этом...». И не позволил. И добился своего. 4 сентября 1944 года военный кабинет правительства Его Величества «после короткой дискуссии» одобрил предложение Идена. Судьба 3750 советских военнопленных (тогда их было всего лишь столько), а затем и всех остальных, освобожденных после войны, была решена... Их погнали на верную смерть. Русские никогда не забудут этого. Не простят Идену. Это он их убил.
Наступил сорок пятый год... Победа! Европа запружена войсками, людьми. Победившие, побежденные, освобожденные! Одни туда, другие сюда. Кто чего хочет, не ясно. Кто домой, кто, упаси Бог, только не домой. Одни пить и веселиться, другие скрыться, третьи просто вдоволь поесть, есть такие, кто под шумок и пограбить...
Как навести порядок?
И начали наводить. Из Лондона и Вашингтона приказы — всех русских, советских — в лагеря, а потом, хотят они этого или не хотят — домой!
Май, июнь, июль... Самые страшные месяцы... Не буду повторяться, книга прочитана.
Лиенц... Не лучшая, чтоб не сказать позорная, страница в истории Англии. Ее будут стараться поскорее перевернуть, но вырвать не удастся, она останется...
Стараюсь влезть в шкуру английского солдата. Возможно, даже уверен, что его коробила немецкая форма на русских казаках, более того, он осуждал их действия во время войны. Но, сойдясь с ними ближе, он постепенно стал понимать истоки ненависти. Были ли они, казаки, когда-то оплотом самодержавия или нет, его не интересовало, английские томми видели сейчас перед собой людей, старых, молодых, их жен, матерей, детей... Одни когда-то воевали с большевиками, другие узнали что такое коллективизация, третьи ничего еще не успели узнать! И вот, как выяснилось, всех их — и баб, и старух, и детей — всех их надо обмануть... Кормить, поить, улыбаться и, упаси Бог, не проболтаться... А потом, невзирая ни на что, силком, штыком, прикладом...
Насколько мне известно, в уставе нынешнего западногерманского бундесвера есть положение, по которому солдат имеет право не выполнить приказ, если он нарушает какие-то человеческие нормы. В нашем уставе этого не было. Приказано — выполняй. В английском уставе, очевидно, тоже. Выполняй, как бы глуп, бессмыслен, бесчеловечен он ни был бы.
Что ж, томми выполнял свой долг. Он солдат. Приказано применить силу и он применял. Потом, правда, через много лет, признавался, что это были самые худшие его минуты на войне... Утонченнейший же, рафинированнейший лорд Эйвон, он же Антони Иден, увы, ни в чем не признался. Даже через тридцать лет, будучи спрошенным по поводу всех этих событий, он лаконично ответил, что «не может помнить всех сопутствующих обстоятельств», в получив копию своего ответа в Кабинете, отказался его прокомментировать. Даже через тридцать лет ничего в его сердце не шевельнулось. И отошел он, очевидно, в лучший из миров, не испытывая никаких угрызений совести.
Но были и другие англичане. Были...
Осуществлением операции в Лиенце (а мы скажем, расправой над двадцатью тысячами казаков, среди которых было четыре тысячи женщин и две с половиной тысячи детей...) руководил командующий 5-м британским корпусом генерал-лейтенант Чарлз Китли. Он до сих пор считает, что поступил правильно, что другого выхода не было — эта останется на его совести. Но не все его офицеры были того же мнения. Майор Дэйвис, связной офицер между англичанами и казаками — это он, фактически, проводил «операцию» в Лиенце — вспоминая эти страшные дни, признается во многом. Да, он полюбил этих людей, даже подружился кое с кем из них, а потом... Потом скрывал правду, обманывал и в конце концов «провел операцию». Обо всем этом он говорит сейчас с горечью и нескрываемым чувством вины. На его глазах казак застрелил свою жену и двух детей, а потом застрелился сам. С ужасом вспоминает об этом Дэйвис. И все же, приказ есть приказ. И он солдат...
Джон Григ — лейтенант 46-го разведывательного полка, охранявший 1000 казаков в Ньюмаркете, недалеко от Лиенца — тоже был солдатом. Но он нарушил приказ. Он сообщил казакам, что их ожидает. Половина их бежала. «Тогда я не колебался и теперь не стыжусь этого», — так говорит он сейчас, через тридцать лет.
Бригадир Р. Фурбрайс — связной между советской миссией и военным министерством, спас одного человека, только одного, но все же спас. Как он сам говорит, поддавшись эмоциям, «сделал» советского военнопленного поляком, хотя тот был русским. На том свете это ему зачтется.
Упоминает Ник. Бетелл имя еще одного офицера, отказавшегося выполнить указание: это подполковник Г. А. Н. Бредин, командир 2-го батальона лондонских ирландских стрелков. Его солдаты без всякого рвения выполняли обязанности конвоя эшелонов с военнопленными и подполковник так и заявил своему начальству: «Ситуация серьезная, солдаты на грани того, чтоб сказать — мы не хотим подчиняться вашим приказам, мы не повезем этих людей туда, где их сразу же скосят пулеметы...». Лондонский батальон был заменен другим подразделением.
И, наконец, еше один солдат. Имя его неизвестно. О нем с благодарностью вспоминает казак Георгий Шелест. Простой «липовой» бумажкой, которую он нацарапал, охраняя мост, этот солдат спас жизнь трем человекам — отцу, матери и девятилетнему малышу.
И, возможно, еще и еще были такие солдаты.
На маленьком кладбище в Лиенце покоятся тела двадцати семи самоубийц. Это те, кто предпочел смерть возвращению на Родину.
История когда-нибудь разберется. Ясно одно — счастливые, радостные дни весны Победы сорок пятого года для десятка тысяч русских, и не только русских, стали началом (а для кого и концом) трагедии. Не многие остались живы. А те, кто остались, расскажут...
Может, с кем-нибудь из них сведет меня судьба. И не только с жертвами. Я хотел бы встретиться с генералом Бредином, бригадиром Фурбрайсом, лейтенантом Григом и с тем безвестным солдатом, который охранял мост. Я крепко пожал бы им руки и сказал бы, нет, не Антони Иден, лорд Эйвон, олицетворяют для меня Англию, а именно вы, нарушившие приказ и подчинившиеся своему сердцу. Вероятно, я плохой солдат.

 

* * *


Книга закончена. С тяжелым чувством переворачиваешь последнюю страницу. Задумываешься. Война есть война. На войне убивают. Убивают врага, вооруженного с головы до ног. Но когда убивают и гонят на смерть безоружного, будь oн в чем-то даже и виноват, это уже не война с ее жестокими, но все же законами. Это истребление. Другими cловами — преступление.

14 октября 1977 г.     


     

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                

                                                                                                                                            


 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter