Произведения Виктора Некрасова
Русские художники
на выставке в Западной Германии
Статья для радиопередачи
27 сентября 1983 г.
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью «Русские художники
на выставке в Западной Германии»,
3 октября 1983 г.
Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения
В маленьком немецком городке Люнебурге, недалеко от Гамбурга, 18 сентября открылась выставка четырех русских художников, которых принято называть нон-конформистами. Я на том вернисаже был, мёд-вино пил, но кроме того произнес несколько напутственных слов. Как утверждают местные жители, такого количества публики люнебургская галерея до сих пор не видела. Собралось человек двести, а то и больше. Кто же они, эти художники? Назову – Валентин Воробьев, Александр Леонов, Эдуард Зеленин и Игорь Шелковский. Что их объединяет? Национальность, возраст и эмиграция. Все четыре русские, родились в самые страшные годы — в 37-м и 38-м. Смерть Сталина встретили пятнадцатилетними мальчиками, художниками стали в дни так называемой оттепели. Потом все четверо эмигрировали, приблизительно одного и того же возраста — лет сорока. Живут во Франции. Что их разъединяет? Очевидно, взгляд каждого из них на искусство, на свое место в нем. Когда мне было двадцать лет, я тоже занимался искусством, всё старое хотелось ниспровергать. А новое я только видел в лаконизме и целеустремленности боготворимого нами Ле Корбюзье. Сейчас, через пятьдесят лет, я умиляюсь старыми русскими помещичьими усадьбами с колонами и благословляю тех, кто не дал осуществиться «Плану Вуазен», — перестройки центра Парижа, — моего бывшего кумира. К чему придут с возрастом четыре русских художника, живущих в Париже — не знаю. Кандинский начинал с рыцарей, Малевич тоже не с «Черного квадрата». Искусство вещь сложное, каждый воспринимает его по-своему. Хрущев считал скульптуры Эрнста Неизвестного «искусством педерасов» (как он произносил), тесно смыкаясь в своей оценке с другим знатоком – Гитлером. Тот организовал в свое время выставку «деградирующего искусства». Ленин не любил и не понимал Маяковского и Мейерхольда. Вагнер и Рахманинов (по разным, правда, причинам) долгое время были запрещены в Советском Союзе. Имя Солженицына не упоминается ни в одном советском энциклопедическом словаре. Тем не менее, искусство продолжает жить, плюя на словари и запреты.
Не берусь разбираться в тонкостях генезиса каждого из выставленных художников. Но одно мне ясно. Они родились и начали свою творческую жизнь в стране, где табу — главный регулятор искусства и ложь именуется правдой. В таких условиях работать художнику трудно, если он настоящий художник. К тому же, молодости свойственен дух непокорности и противоречия. Всё это привело к эмиграции. И попали эти четыре художника на Запад, где никаких табу, где всё можно. Но как ни странно, четыре русских парижанина не испугались, попав в мир, где всё разрешено. Не растерялись. Каждый остался самим собой.
Леонов наиболее абстрактен и беспредметен из всех четырех. У Воробьева яркий, интенсивный свет переплетается с динамикой фигур. Композиции Шелковского возвращают меня к юности, к Татлину, Малевичу, к графике Черникова.
Но ближе и понятней остальных мне Эдуард Зеленин. Его творческого лицо, на мой взгляд, наиболее своеобразно и наименее похоже на то, с чем сталкиваюсь на парижских выставках.
Главное, встречаясь с художником и знакомясь с его картинами, ни в коем случае не спрашивайте, что он этим или тем хотел сказать. Ответом будет или Ниагара непонятных терминов или определений, в которых вы утонете, или косноязычное мекание и вякание, в лучшем случае, молчаливое пожатие плечами. Нет, вопросов не надо. И я их не задаю. Зеленину, с которым я хорошо знаком, я вопросов тоже не задаю. Мне не надо знать, почему у его мадонны нет лица, и у младенца тоже. И для чего внизу какой-то лопнувший плод граната. Я воспринимаю все в целом, в свете, в реальности одного и в реальности другого. Почему лопнуло или надгрызено его яблоко, а оттуда просвечивают какие-то цветные полоски? Или почему так много церквей, маленьких, больших, откуда-то выглядывающих или еле видимых, точно в тумане? Если б мне захотелось бы или была бы возможность задавать вопросы, я перво-наперво спросил бы у Микеланджело, почему у его Джулиано Медичи в капелле Сан-Лоренцо во Флоренции на спине маленькая маска усатого человечка? Ведь о его существовании узнали только, когда вынули скульптуру из ниши для реставрации. Значит, так Микеланджело захотелось и всё! Спорить мы не станем…
Я, человек консервативного, правда, склада, требую от искусства немногого — изящества (слово на русском языке забытое) и гармонии. Будь это портрет, натюрморт или пейзаж. Всё это у Зеленина есть. Пусть я не знаю, что и почему именно это делают женщины на одной из его картин, но мне доставляет удовольствие смотреть на их развевающиеся юбки. Подвернись мне такая фантастическая возможность, как заказать мой портрет любому из известных мне художников, я заказал бы его Гольбейну, а не Зеленину. Но и Пикассо я тоже не заказал бы… Нет, Зеленин не портретист, и не пейзажист. Он просто художник. Со своим видением и пониманием того, что он делает. А делает он, слава Богу, много, и последние его, лубочный работы уже в другом ключе – с весельем, юморком.
Кое-кому из Западных критиков хочется утверждать, что русские нонконформисты ничего нового им, этим критикам, не сказали. Я не разделяю этой точки зрения. Четыре выставленных на этой выставке художника, на мой взгляд, достаточно убедительно это доказывают.