Произведения Виктора Некрасова
Собор нашего времени
(о романе «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана)
Рецензия
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 1 августа 1982 г., № 25889
(увеличить)
Передача на «Радио Свобода», посвященная
книге Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
В передаче участвуют Виктор Некрасов и
Ефим Эткинд, 14 января 1984 г.
|
|
| Василий Гроссман |
Случилось так, что моя судьба и судьба романа под названием «Жизнь и судьба» Вас. Гроссмана в свое время пересекались. Роман этот я прочитал только сейчас, а судьбы наши пересеклись двадцать с лишним лет тому назад в здании ЦК КПСС на Старой площади в Москве, в кабинете очень важной шишки по части литературы тов. Поликарпова.
Роман этот, впервые появившийся на свет не дома, а на Западе в 1981 году, закончен был 20 лет тому назад — в 1960 году. Отдан был тогда же автором в журнал «Знамя», откуда переправлен в ЦК, оттуда на Лубянку и в результате арестован. Явившиеся к Василию Семеновичу товарищи потребовали от него все имеющиеся экземпляры и копирки. Самого автора не арестовали — времена все же были либеральные — но высокопоставленный деятель ЦК, принявший Гроссмана, кажется, сам Суслов, сказал ему: «Ни о каком возврате и напечатании романа не может быть и речи, и напечатан он может быть не раньше, чем через 200—300 лет». Каким образом он попал на Запад, неизвестно, но так или иначе попал и опубликован, как видим, несколько раньше, чем предполагал тов. Суслов.
«Жизнь и судьба» — продолжение, вторая часть опубликованного в 1952 году в «Новом мире» романа «За правое дело». Через три с половиной месяца после его появления, почти сразу же вслед за делом «врачей-убийц», он был уничтожен в «Правде» одним из выдающихся антисемитов от литературы Мих. Бубенновым. Приложила к этому делу руку с двойным подвалом в «Известиях» и Мариэтта Шагинян, а добил Гроссмана журнал «Коммунист» статьей под названием «Роман, искажающий образ советских людей». На этом жизнь и судьба самого писателя могла бы круто измениться, но тут, вовремя, умер Сталин и, переделав все же по указанию партийной критики первую часть, Гроссман взялся за вторую. Ту самую, которая подверглась аресту.
Что же это за роман, который поверг в такой ужас советских руководителей? Ведь это не документ, подобный солженицынскому ГУЛагу, изобличающий действительными фактами власть, а художественное произведение с вымышленными героями. Неужели и оно так опасно?
Да, опасно! Да, герои вымышлены, но жизнь не вымышлена.
— Вас. Гроссман написал антисоветский роман! — заявил мне тов. Поликарпов, когда я сидел в его кабинете.
— Нет, — сказал я, — Гроссман не может написать антисоветского романа, это исключено.
А вызван я был специально из Киева, чтоб воздействовать на В. С., убедить его — вы его друг, он послушается вас – никому этот антисоветский роман не показывать.
Мне сейчас трудно вспомнить, когда именно я был вызван, но думаю, что сразу же после сдачи романа в журнал «Знамя» и до самого факта ареста.
В связи с этой формулировкой «антисоветский» мы с Поликарповым даже малость поцапались. Он возвысил на меня голос, я тоже, он стукнул кулаком по столу, я тоже стукнул и сказал что-то вроде того, что немцев в Сталинграде не испугался, так его, штатского, за письменным столом, и подавно. (В скобках должен сказать, что эту, в пылу спора родившуюся, фразу я взял себе на вооружение и она в каких-то случаях очень помогала).
Теперь, прочитав роман, я понял, что он действительно антисоветский. Нет, не антисоветский — это слишком было бы примитивно — это роман антитоталитарный. Даже не разоблачительный, — убийственный. Пригвождающий к позорному столбу обе эти якобы противоположные, враждебные, а по существу тождественные формы тоталитаризма — фашизм и коммунизм. Разница лишь в том, что у них борьба во имя нации, расы, а у других во имя класса.
Хотя у первых партия называлась национал-социалистическая, немецкая, рабочая, а у вторых был тост за великий русский народ, но и у тех, и у других знамя было революционное, красное и Первое мая – праздник труда. И методы достижения победы сходные — насилие, ложь, страх и кровь. Может быть только формы самого насилия где-то не совпадали – там газовые печи под музыку, здесь мордобой и «конвейер» под родной мат.
Ну как тут не понять Суслова? Разрешить этот роман, значит плюнуть себе в физиономию. Труднее понять Гроссмана — неужели он, отдавая свое произведение Вадиму Кожевникову, хоть на минуту мог подумать, что его напечатают?
Одна «жизнь и судьба» Виктора Штрума чего стоит. Судьба крупного физика, сумевшего устоять, когда выдающееся его открытие было в пух и прах раскритиковано, и сдавшегося, достигнув опять высот славы, когда ему предложили подписать письмо против невинных людей. Судьба этого человека, раздавленного советской системой, написана с такой силой, что только она одна, линия Штрума, могла повергнуть в ужас шайку кремлёвских старцев.
Но таких линий, судеб в романе не одна, их множество. Батальонный комиссар, идейный большевик-ленинец Крымов, раздавленный пытками Лубянки. Командующий танковым корпусом полковник Новиков, блестящий, умный офицер, отстраненный от должности, потому что разумно, но вопреки приказу начальства, на 8 минут позже начал отлично проведенную операцию прорыва. Отчаянный, смелый, но малость анархиствующий сержант Греков, которого только героическая его смерть спасла от трибунала. Нет, всех линий, судеб не перечислишь. Их там много, они так между собой переплетаются, что порой теряешься в них, не успеваешь проследить – в целом же это великое историческое полотно о Сталинградской битве, эвакуации, немецких лагерях, газовых камерах, солдатских блиндажах, верных и неверных женах, гибнущих мальчиках, пьянках, Ставках Верховных Главнокомандующих, Паулюсе и Чуйкове, верности и предательстве, о счастье и горе — одним словом о жизни. И судьбах.
Хорошо сказал о Вас. Гроссмане его друг Б. Ямпольский в своих воспоминаниях:
«Я часто видел его в годы его великого творения. Большие, сильные, рабочие руки его держали молот и долото, но не хрупкое, обмокнутое в чернила перо. Он, казалось, строил в это время грандиозный Собор, и эта книга его, не увидевшая свет, и была Собором, величественным, современным, суровым и светоносным, святым Собором нашего времени».