|
Произведения Виктора Некрасова
Яков Свет
 |
Яков Михайлович Свет.
Фотография из архива семьи Свет |
Свет Яков Михайлович (19 января 1911, Санкт-Петербург — 18 февраля 1987, Москва) — писатель, историк, инженер-геолог. Кандидат геолого-минералогических наук (1945). Исследователь истории Испании и Латинской Америки. Член Союза писателей СССР (1974), член Литфонда СССР (1977).
Родился в семье адвоката Михаила Яковлевича Света. Семья жила неподалеку от Литейного проспекта.
В 1920-х годах из-за Гражданской войны, голода и разрухи семья переехала на Украину, в Енакиево Екатеринославской губернии. Учась в украинской школе, Яков Свет овладел украинским языком, а на прогулках по терриконам, научился распознавать различные минералы и начал коллекционировать камни. В 1926 году он вместе с родителями из Енакиево переехал в Киев.
В Киеве Яков Свет познакомился Виктором Платоновичем Некрасовым после того как они оказались соседями по дому № 24 на улице Кузнечной (Горького). Вместе они издавали «Газету будущего» (в единственном экземпляре). На страницах газеты они писали про войны на Аляске, высадку на Марс и другие приключенческие и детективные истории. В 18 лет Яков Свет работал техником-геологом в Волынской экспедиции.
В 1930-х годах, переехав в Москву, он участвовал в составе комплексной изыскательской партии ГИПРОЗОЛОТО. В 1931 году Яков Михайлович поступил и в 1936 году окончил Московский геолого-разведочный институт им. С. Орджоникидзе, специальность инженерная геология. С 1935 по 1939 год он работал в Институте геологических наук Академии наук СССР (младшим научным сотрудником).
В 1939 году призван в Красную Армию в инженерный полк. На маньчжурской границе он был очень тяжело ранен. Из-за состояния здоровья был комиссован из армии в 1943 году.
По возвращению в Москву Яков Свет в 1945 году в аспирантуре Института геологических наук АН СССР защитил диссертацию на степень кандидата геолого-минералогических наук (на испанском языке). В 1949 году Яков Михайлович поступил на работу в издательство «Иностранная литература». В это же время он публикует различные статьи по морской тематике в Большой Советской энциклопедии, Детской энциклопедии, Дипломатическом словаре, а также пишет предисловия и комментарии к художественным произведениям различных латиноамериканских и испанских писателей.
Книги:
- По следам путешественников и мореплавателей Востока: Очерки. Государственное издательство географической литературы, 1955. — 184 с.;
- Фернандо Магеллан. Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1956. — 37 с.;
- За кормой сто тысяч ли. — Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1960. — 188 с.;
- Мореплаватель туманного Альбиона. — Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1963. — 78 с.;
- Последний инка. — Детская литература, 1964. — 541 с.;
- История открытия и исследования Австралии и Океании. — Изд-во Мысль, 1966. — 388 с.;
- В страну Офир. Мысль, 1967. — 228 с.;
- Севильская западня. (тяжба о колумбовом наследстве) — Молодая гвардия, 1968. — 304 с.;
- После Марко Поло. — «Наука», 1968. — 238 с.;
- Алая линия. М. Детская литература 1969;
- Колумб. (серия Жизнь замечательных людей) — Молодая гвардия, 1973;
- Одиссея поневоле: необыкновенные приключения индейца Диега на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском — Мысль, 1974. — 180 с.;
- Джемс Кук. — Мысль, 1979. — 108 с.
- Исторические переводы:
- Джеймс Кук. Плавание к Южному полюсу и вокруг света. Сокращенный перевод с английского. М.: Географгиз, 1948 г.;
- Путешествия Христофора Колумба: дневники, письма, документы. — Гос. изд-во географической литературы, 1950. — 532 с. (комментарии и послесловие Якова Света, переиздана — М.: ООО «Издательство Эксмо», 2008);
- «История Испании» Рафаэля Альтамира-и-Кревеа. В 2-х томах. М., 1951. — Издат. иностранной литературы, 1951;
- Джеймс Кук. Первое кругосветное плавание капитана Джеймса Кука. Плавание на Индевре в 1768—1771 г. М.: Географгиз, 1960 г. (вступительная статья, комментарии и послесловие Якова Света, переиздана — М.: ООО «Издательство Эксмо», 2008);
- Второе кругосветное плавание капитана Джеймса Кука. Плавание к Южному полюсу и вокруг света в 1772—1775 г. М.: Мысль, 1964 г.;
- Третье кругосветное плавание капитана Джеймса Кука. Плавание в Южном океане в 1776—1780 г. М.: Мысль, 1971 г.;
- Также в 2009 году в московском ООО «Издательство Эксмо» были переизданы книги Антонио Пигафетты «Путешествие Магеллана» со вступительной статьей Якова Света (ранее опубликована — М. : Государственное издательство географической литературы, 1950) и книга А. О. Эксвемелина «Пираты Америки» с предисловием Якова Света (ранее опубликована М. : Мысль, Гл. ред. географич. лит., 1968).
Владел испанским, португальским, английским, французским, итальянским и староитальянским языками.
Награжден медалями За доблестный труд в Великой Отечественной войне (1946), «800-летие Москвы» (1947), «Ветеран труда» (1986).
Дети: Андрей Яковлевич Лобанов (09.11.1939—07.10.2014), Виктория Яковлевна Енюкова (14.01.1944), Алексей Яковлевич Зенкевич (29.03.1950).
Яся Свет
(«Светлое, безмятежное…»)
Маленький портрет
Статья "Яся Свет" ("Светлое, безмятежное...") опубликована в сборнике призведений Виктора Некрасова "В родном городе", Харьков: Фолио, 2018. — 508 с. (Библиотека киевлянина). Составитель, автор предисловия и примечаний — Александр Немец, создатель сайта "Памяти Виктора Платоновича Некрасова". В книге использованы фотографии из личного архива Виктора Кондырева.
-
* * *
-
* * *
Началось все с того, что кто-то постучался во входную дверь — звонков тогда и в помине не было. Стук был какой-то чужой, нерешительный. Принято было дергать дверной разболтавшейся ручкой или стучать кулаком, а тут робкий стук пальчиком. Я пошел открывать. В дверях незнакомый господин. Именно господин, из того разряда, который на языке тех лет назывался «дорежимный». Воротничок, галстук — тогда это было не в моде, ходили, в основном, во френчах и толстовках, — бородка, пенсне. Такими мы представляли себе приват-доцентов или присяжных поверенных.
— Судя по дощечке на дверях, я попал именно туда, куда надо. Вы не сын женщины-врача, фамилия которой здесь указана? — он провел пальцем по дощечке, где были написаны мамины часы приема, которого никогда не было.
Витиеватость фразы мне не понравилась.
— Да, сын, — сказал я.
— Тогда вы-то мне и нужны. Направил меня сюда Герасим, здешний швейцар.
— Слушаю вас, — как можно вежливее сказал я.
И тут, не входя даже, он сообщил, что недавно с семьей приехал в Киев, поселился в нашем доме, и так как у него есть сын приблизительно моего возраста, он поинтересовался у Герасима, у кого здесь, в доме, есть интеллигентные дети. Герасим и направил его к нам, в семнадцатую квартиру. Эта фраза мне тоже не понравилась — «интеллигент» было тогда словом ругательным.
— Так вот, можно ли моему сыну Ясе к вам прийти? Я сказал, что можно, и он в тот же день пришел.
Друг другу мы не понравились. Мне он показался излишне вежливым, воспитанным, с притворной, неестественной улыбкой. Для него же, как выяснилось потом, я оказался слишком развязен и болтлив.
Мы минут десять постояли на балконе, рассуждая о красотах Киева и его достопримечательностях, Было нам лет по пятнадцать, ходили мы в коротких штанишках и сандалиях, и бронзовый цвет моих колен определил следующую тему — Крым, откуда я только что приехал. Выяснилось, что в Крыму Яся никогда не был, а я каждое лето отдыхал в Алуште, что плавать он не умеет, — у них в Енакиеве, на Донбассе, откуда он приехал, речки нет, — стало ясно, что говорить больше не о чем. Так и не перейдя на «ты», мы расстались.
Что может быть бессмысленнее искусственных знакомств, — подумал я и вскоре об этой встрече просто забыл.
Через месяц-другой, когда все мальчики моего возраста готовились к вступительным экзаменам в профшколе — была тогда такая промежуточная трехлетняя институция между семилеткой и вузом, — ко мне забежал вдруг Яся — нет ли у меня угольника?
Пока я искал угольник, завязался разговор — сначала о профшколах (он поступал в торгово-промышленную, а я в железнодорожную, строительную), — выяснилось, что ни то, ни другое нас не интересует, а любили мы...
Как ни грустно в этом признаться, но оба мы относились не к разряду драчливых забияк, а любили Жюль Верна и Луи Буссенара, книги о приключениях и путешествиях, я к тому же собирал марки и кормил дафнией двух рыбок, живших в банке от варенья, а он увлекался географией и склонен был к литературным упражнениям.
Географией когда-то и я увлекался и, когда учился в старшем подготовительном классе гимназии Хорошиловой, добился разрешения ходить в первый класс на уроки географии. Добытая мною тогда «Новая карта Европы» с расчлененной Австро-Венгрией и впервые появившимися Польшей и Чехословакией, сразу же привлекла внимание Яси, и, думаю, именно она послужила первым толчком к нашей последующей дружбе.
Думаю, эта дружба была самым светлым пятнышком моей жизни. В ней не было никакой корысти, просто мы не могли друг без друга, каждый из нас был составной частью другого.
Возраст... Абсолютная безмятежность. Как и на что живем — черт с ним! Родители где-то работают, что-то зарабатывают. С голоду не умираем. На дворе — нэп, все дорого, но все есть. Видимость какого-то благополучия. По сравнению с предыдущими годами — шик, блеск! На углу Крещатика и Фундуклеевской есть даже казино, — чем не Монте-Карло! — а в кино заграничные фильмы — смотрим, как на Западе разлагаются, немного завидуем, но гордимся, что у нас этого нет — мы строим новую жизнь. В истинность социализма верим, хотя не очень понимаем, что это такое, но все трудности преодолеть готовы. Мы искренние, чистые, честные, к тому же нам шестнадцать-семнадцать лет — лучший из всех возрастов.
И решили мы с Ясей издавать собственную газету. Причем не обыкновенную, а газету будущего. Называлась она «Радио», и события, описанные в ней, происходили в... 1979 году! Почему именно этот год — не помню, но разнообразие их и неожиданность были потрясающие.
Был ли это первый самиздат? Нет. Еще в школе мы с друзьями — было это в 1923 году, а нам по двенадцать лет — издавали — нет, не газету, а журнал. Назывался он почему-то «Зуав» — потом, очевидно, из патриотических побуждений переименован в «Маяк», и вышло, если не ошибаюсь, пять номеров. Один из них, спаренный (№№ 2 и 3), хранится у меня в Париже, другие — у моего живущего сейчас в Ленинграде сверстника по имени Шура.
Журнал во всех отношениях был аполитичный. В основном приключенческий. А ля «Всемирный следопыт». Состоял из начал так никогда и не законченных романов с захватывающими названиями: «В стране браминов», «Остров в огне», «Тайна бандитов», «Приключения трех моряков», «Дуэль», «Приключения Фрикэ Легира», ну и всякие — «По белу свету», «Война и техника», «Забавный уголок»...
На обложке моего спаренного номера изображен французский бородатый зуав, в феске и красных шароварах, над ним — два пересекающихся знамени — красное и трехцветное французское (общество «Дружбы», что ли?), шпага и винтовка. Под заголовком написано: «Еженедельный журнал, 5 апреля 1923 года».
Лучшее в журнале — это, конечно, концовки, за которыми было ожидание — «Продолжение следует...» Вот некоторые из них:
«...Он выхватил кинжал и занес его над Налиндрой со словами: "Теперь ты от меня не отделаешься!"» («В стране браминов».)
«...В один миг Фрикэ схватил и втащил в комнату индейца». («Приключения Фрикэ Легира».)
«...Один из полицейских подошел и сказал матадору: "Именем короля вы арестованы. Следуйте за мной!"» («Остров в огне».)
«...Мины все вышли, — воскликнул один из матросов весь бледный. А неприятель был на расстоянии 40 саженей». («Медуза».)
Вот такой был наш «Зуав». Редколлегия состояла из пяти человек — Вики, Вали, Бори и двух Шур. Они же и авторы, они же и читатели. Причины прекращения издания не помню — очевидно, наступившее лето...
В противоположность аполитичному «Зуаву» наша с Ясей газета «Радио» была весьма политична. Был в ней и литературный раздел — что-то загадочное под названием «Авто 257—454», но остальные события — всемирного значения,
В основном шла война — между Советским Союзом и англо-американской коалицией, именовавшейся «англо-амами». Бои шли почему-то в Аляске, а линия фронта проходила где-то возле Ситхи. Побед особенных не было, поражений тоже, война, в основном, позиционная. Сопровождавшие военные сводки фотографии вырезывались из французского журнала «Иллюстрасьон» за 1916 год, периода Вердена.
Другим не менее важным событием был полет на Марс. Как, что и на чем — не помню, но выяснилось, что на красной планете жизни нет, но каналы все же были обнаружены.
Третьим событием были раскопки в Киеве, на Макарьевском спуске, где обнаружена была стоянка первобытного человека.
Сам Киев рисовался нам чем-то вроде Нью-Йорка, но пределом нью-йоркости было сто трамвайных линий — дальше наша фантазия не шла.
Газета состояла из четырех страниц размера «Правды». Выходила в одном экземпляре. Бумага, довольно толстая, покупалась в писчебумажном магазине Симоненко-Парфененко (бывш. Теуфель), и текст писался карандашом, печатными буквами, под линейку. Заголовок делался мной, готическим шрифтом вроде английского «Таймса».
Номеров вышло штук пять или шесть. Затем опять же помешало, видимо, наступившее лето. В каждом номере была передовая. Одна из них называлась «Политический вопрос в Персии», но что именно тогда в стране происходило — не помню. Шел «1979 год», но о Хомейни что-то не упоминалось.
Последний номер был самым сенсационным. Посвящен он был не более и не менее как убийству Председателя Совета Народных комиссаров — Николая Вильямовича Синежукова! Вот так-то... Короли и президенты выразили свое соболезнование, а на первой странице в траурной рамке был портрет дорогого Вильямыча. Мы долго искали подходящую фотографию убитого вождя и почему-то вырезали и наклеили физиономию английского лорда Грэя из журнала «Грэфик». Скажем прямо — породистые черты английского аристократа не очень-то вязались с привычными чертами кремлевских деятелей. Как и почему пришла нам в голову такая фантазия — до сих пор ума не приложу.
Как, где и при каких обстоятельствах произошло само убийство — не помню. Имя убийцы тоже забыл, но так или иначе он пойман не был, и след его простыл.
Вот таким был последний увидевший свет номер нашей газеты будущего. Как пережил он все последующие «тридцать седьмые годы» — объяснить можно только везением. Обысков у нас в те годы почему-то не было, а такой вид самиздата вряд ли был бы одобрен.
Подшивка мирно дожила до прихода немцев и погибла в огне сожженного немцами дома № 24 по Кузнечной улице, где мы тогда жили... Думаю, что это был лучший из всех выходов, хотя мама и переживала гибель столь ценного раритета...
 |
Яков Михайлович Свет.
Фотография из архива семьи Свет |
Дальше наши пути с Яськой Светом надолго разошлись. Он переехал в Москву, женился, переженился, увлекался геологией, географией, стал писать, и думаю, что по истории Христофора Колумба и открытия Америки — нет ему равного.
Пересеклись наши с Яськой пути уже после войны. И произошло это в связи с моими «Окопами Сталинграда».
Живя в Киеве, я послал ему один экземпляр в Москву. Для проталкивания. Он рукопись переплел в шикарный том, а в судьбе ее приняла горячее участие его соседка по Сивцеву Вражку, некая, имеющая к литературе отношение, дама Мирра Соловейчик. Вот она-то и развила активную деятельность, ходила по редакциям и в конце концов столкнулась с критиком Владимиром Борисовичем Александровым, которого и можно назвать крестным отцом романа «Сталинград», превратившегося позднее в повесть «В окопах Сталинграда».
Но это уже другая история, в которой главную роль играли А. Т. Твардовский и редактор «Знамени» — Всеволод Вишневский.
С Яськой же мы потом встречались то в Москве, то в домах творчества. Последний раз отдыхали вместе с ним в Ялте. Сохранилась у меня фотография, где мы где-то в середине 60-х годов сняты на террасе, почему-то вместе с Самуилом Маршаком.
А последний раз виделись где-то уже перед самым моим отъездом. Чего-то там выпили, по-моему, сухого вина, вспоминали прошлое, повеселились, погрустили и о будущем не говорили.
 |
 |
Обложка книги Якова Света
«Христофор Колумб» с автографом
для ВПН, 1973.
Из книг Сергея Израйлевича |
Титульный лист с автографом.
Из книг Сергея Израйлевича
|
Недавно я узнал о его смерти. Смерти, может быть, самого близкого моего друга. Потому что дружба пятнадцати—семнадцатилетних — самая прочная из всех, как бы часто она потом ни прерывалась. Прерывалась, но не проходила. А это тоже важно.
Отрывок
из путевых заметок Виктора Некрасова
«По обе стороны океана»
<...>
Был у меня тогда друг, звали его Яська. Мы издавали с ним газету будущего — 1979 года. Называлась она «Радио». Выпустили мы что-то номеров десять или двенадцать. К сожалению, вся «подшивка» погибла: сожгли немцы вместе с домом, в котором мы жили. С тех пор прошло более тридцати лет, до семьдесят девятого года осталось уже не так долго, но сейчас, вспоминая те дни, трудно удержаться от улыбки: до чего же действительность обогнала все наши детские мечты и фантазии. Единственное, в чем мы обогнали ее (впрочем, до семьдесят девятого года все же еще довольно далеко), это в космических полетах — на Марс мы уже летали. Но на грешной Земле все оставалось на уровне двадцатых годов — даже метро не прорыли, а транспортную проблему Киева решили простым увеличением трамвайных линий до ста номеров. Тогда это нам казалось громадным прогрессом. Войны велись тоже по старинке — в семьдесят девятом году мы воевали с англо-амами (англичанами и американцами), из-за чего воевали — не помню, но сражения, развернувшиеся на Аляске, как две капли походили на бои в Шампани и у Вердена, тем более что иллюстративный материал мы вырезали из старой «Нивы» и французского «Иллюстрасьон».
Потом газета нам надоела, мы выдохлись, и на смену ей пришла «кругосветная железная дорога» Москва — Владивосток — Нью-Йорк — Париж — Москва. Через Берингов пролив построен был мост, а через Атлантику, которая в те годы не была еще пересечена Линдбергом, поезда переправлялись на быстроходных океанских паромах. На больших листах бумаги, оставшихся от нашей газеты, мы составляли расписания этой самой железной дороги. Были у нас и экспрессы, и курьерские, и скорые, и ускоренные, и почтовые, и даже товаро-пассажирские поезда. Расписание составлено было по всем правилам — станции, где находились буфеты, обозначались перекрещенными вилкой и ножом, а спальные вагоны — маленькими кроватками. До конца мы его так и не довели — преодолели Сибирь, Аляску, Канаду, добрались до Чикаго — и тут подвернулось лето, каникулы, Днепр, лодка — вещи, куда более соблазнительные. Сейчас, тридцать с лишним лет спустя, сидя в мягком кресле «The Executive», я невольно вспомнил о нашем незавершенном труде. Когда несколько дней спустя мы приехали в Чикаго, я тут же на вокзале купил расписание «Огайо−Балтимор рэйлуэй» Чикаго−Нью-Йорк, запечатал его в конверт и отправил в Москву уже не Яське, а Якову Михайловичу — геологу, историку, полиглоту, человеку, несмотря на его солидный возраст, не потерявшему чувства юмора, — а вдруг ему захочется довести до конца прерванное почти сорок лет тому назад такое нужное, большое дело. Увы, по непонятным для меня причинам пакет до адресата так и не дошел: юмор, очевидно, на границах не в почете.
<...>
Отрывок из повести Виктора Некрасова
«Саперлипопет, или Если бы да кабы,
да во рту росли грибы...»
13
 Писательская карьера, судьба…
О'Генри первый свой рассказ написал в тюрьме, на какой-то конкурс, в подарок своему сыну. Было ему сорок лет. Сервантесу пятьдесят пять, когда он начал своего «Дон Кихота» в севильской тюрьме. Стивенсон выпустил первую книжку про какое-то Пентландское восстание 1666 года пятнадцатилетним мальчиком и только через восемнадцать лет прогремел на весь мир «Островом сокровищ». Александр Дюма начал с никем не замеченного водевиля «Охота и любовь» и лишь в сорок два года воздвиг памятник самому себе «Тремя мушкетёрами». Виллергие, Лорд Р'Оон, Орас де Сент-Обен, Альфред Кудре, Эжен Мориссо, граф Алекс. де Б. — псевдонимы посредственного очеркиста, ставшего впоследствии великим Бальзаком. Математик, профессор Оксфордского университета Чарльз Латуидж Доджсон писал между делом, чтобы позабавить свою племянницу, и превратился в Льюиса Кэрролла, автора переведённой на все языки мира «Алисы в Стране Чудес». Мопассана без конца муштровал и не выпускал на свет божий Флобер. Бабеля тиранил Горький.
Мне повезло — я попал в руки Владимира Борисовича Александрова. Но до этого была цепь довольно забавных взаимопереплетающихся событий.
— Как вам нравится, — жаловалась моя строгая тётка знакомым. — Керосин стоит бешеные деньги, а мой племянник завёл керосиновую лампу со стеклом, при коптилке, видите ли, ему неудобно, и целыми вечерами пишет своё гениальное произведение.
Знакомые сочувствовали, а со временем, когда «гениальное» это произведение увидело свет, попробуй они хоть что-нибудь критическое по поводу него сказать — тётка горло перегрызла бы.
Так или иначе, но оно было закончено, перепечатано, в Киеве отвергнуто всеми издательствами и отправлено в Москву Ясе Свету, пусть там покажет кому надо. Но в руки оно ему попало не сразу и не прямо.
Откатимся года на два назад. Баку. Госпиталь. Приходит на моё имя открытка. Написана она некой незнакомой мне дамой по фамилии Соловейчик. Из Дербента. Там, на вокзале, некий раненый, услышав, что она едет в Баку, попросил зайти в эвакогоспиталь номер такой-то, в Чёрном городе, и передать привет от такого-то. «В Баку я не поехала, — заканчивает она свою открытку, — фамилию раненого забыла, но привет передаю. Желаю скорого выздоровления. Мирра Соловейчик».
Прошло два года.
Как выяснилось, на бандероли с рукописью я по ошибке написал не ул. Веснина, 28, кв. 7, а кв. 17 (до войны я жил в 17-й квартире). И надо же, чтоб в том же самом доме, где жил Яся, в 17-й квартире жила та самая Мирра Соловейчик, к тому же имеющая какое-то отношение к литературе. «А не лежал ли он когда-нибудь в Баку, ваш Некрасов?» — спросила она, занеся бандероль. «Лежал», — ответил Свет, и с этого момента не он, а она, дама энергичная, с литературными связями, взяла шефство над рукописью.
Побегать пришлось ей много, безуспешно, везде отказы, пока злополучное произведение не попало в руки того самого, ныне, увы, покойного, Владимира Борисовича Александрова, критика, одного из образованнейших людей на свете, заядлого холостяка, народника и денди одновременно, знатока утончённых блюд, а заодно и напитков, что нас особенно и сблизило.
Дальше всё пошло как по маслу. Твардовский, Вишневский, «Знамя», растерянность официальной критики, Сталинская премия, успех, издания и переиздания, деньги…
Увы, почти никого из тех, кто стоял у моей литературной колыбели, не осталось в живых. Ни Твардовского, ни Вишневского, ни Толи Тарасенкова и Туси Разумовской, первых редакторов по «Знамени», ни Игоря Александровича Саца, «личного» моего редактора и друга, ни Мирры Соловейчик, ни Владимира Борисовича, которому я обязан не только тем, что он меня «открыл», но и тем, что, открыв, приобщил к тому, чем так щедро одарила его природа — к его уму, культуре, благородству и порядочности. Господи, как мало осталось людей с такими задатками…
Итак, волею судеб, Зевеса или расположения светил мечта жизни осуществилась. Пошёл в тётку — та в десятилетнем ещё возрасте писала в своём лозаннском дневнике: «Одна мечта — стать писательницей!» Мечта в какой-то степени осуществилась — её воспоминания, «Минувшее», опубликованные в 1963 году «Новым миром» (ей было тогда 82 года!), одобрены были самим Корнеем Чуковским. «Здорово! В Москве только и разговора, что о Вашем «Минувшем»!» — писал он ей, и это было высшим орденом, который тётя Соня с гордостью носила до последних своих дней.
Писательская карьера и мне не давала покоя. Единственное в моей жизни «Полное собрание сочинений» увидело свет (в одном экземпляре!) в 1922 или 1923 году. Состояло оно из шести томов. Страницы были пронумерованы, через каждые десять или двенадцать значилось — глава такая-то. Текста, правда, не было, считалось, что со временем я восполню этот пробел. Безжалостные варвары, немецко-фашистские оккупанты, сожгли этот раритет вместе с домом и шкафом, где он хранился, — маленькие, сшитые нитками странички, с обязательным на каждой обложке «Издательство Деврiенъ, Кiевъ, 1922 г.» (в те годы я был ещё монархистом, носил в кармане карандаш и на всех афишах приписывал «ъ»).
Я горько оплакиваю эту потерю. До нового собрания сочинений вряд ли доживу, но так или иначе мечта детства осуществилась — в графе «профессия» я мог писать уже не «журналист» (после демобилизации, засыпавшись на экзаменах в аспирантуру в свой собственный, Строительный институт, стал вдруг газетчиком — «Радянське мистецтво», по-русски «Советское искусство»), а «член Союза писателей СССР».
Так я стал советским писателем.
- Виктор Некрасов «По обе стороны океана»
- Виктор Некрасов «Саперлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы…»
- Евгения Зенкевич «Когда я думаю о Викторе Некрасове»
- Произведения Виктора Некрасова, связанные с киевской тематикой
|
|