Переписка Виктора Некрасова

«Постепенно опарижаниваюсь…»

Письма В. П. Некрасова к В. Л. Кондыреву (1970-1987)

Журнал «Звезда», 2004, № 10

Публикуемые письма Виктора Платоновича Некрасова (4 (17) июня 1911 — 3 сентября 1987) относятся к первым полутора годам его эмигрантской жизни, начавшейся 12 сентября 1974 года, когда, вынужденный покинуть СССР, он с женой Галиной Викторовной вылетел в Швейцарию. Письма адресованы сыну жены, Виктору Леонидовичу Кондыреву (род. в 1939 г.), по профессии горному инженеру, жившему тогда на Украине, в Кривом Роге.
В апреле 1976 года В. Кондырев, благодаря настойчивым хлопотам В. Некрасова, тоже получил возможность выехать с семьей на Запад. Сейчас он живет в Париже, работает техническим переводчиком.
Литературные опыты В. Кондырева отмечены премией им. Владимира Даля, полученной им в 1985 году за книгу «Сапоги — лицо офицера».
Публикацию писем В. Некрасова имеет смысл предварить фрагментом написанных в 1987 году шуточных воспоминаний В. Кондырева об их первой, почти случайной, встрече (на момент которой Виктор Платонович еще не был мужем Галины Викторовны и, соответственно, не знал своего будущего пасынка):
«...Витька открыл записную книжку. Есть! «Некрасов В». Виктор, а по отчеству? Неизвестно, ну да и хрен с ним! Он подбежал к будке, набрал номер и вспомнил вдруг о Боге. «Господи, хотя бы дома был, Господи, а то писатели эти знай по курортам шастают, Господи!» — молитвенно пришептывал, считая телефонные гудки. На четвертом трубку сняли: «Да!» — «Здравствуйте, это сын Галины Викторовны, помните ее? Я вот в Киев случайно попал, да уехать не могу, не одолжите ли на билет?» — «Ну, зайди. Часам к восьми, — писательский голос звучал даже как-то друже-любно. — В Пассаж, номер 15. Ты знаешь, что такое Пассаж?» — «Знаю, знаю, спасибо, извините, если бы не такая ситуация, я бы не позволил себе...» — «Ладно, заходи».
«Витька застал писателя на пороге, закрывающего на ключ дверь. Рядом стояла маленькая старая женщина в пенсне, по-дореволюционному в длинном платье и соломенной шляпе. Писатель бойко поглядывал и, спускаясь по лестнице, расспрашивал — где живете? как мать? а где отец? Внизу приостановились. «Ты извини, мы на концерт идем. Сколько тебе нужно?» Сердце заухало, ярко представилась суета возле гастронома, от приступа наглости заложило уши. Деловым, в меру просящим голосом Витька сказал: «Тридцать рублей, если можно...» И потупил глаза, — дескать, обстоятельства заставляют потревожить, что поделаешь, так бы никогда не посмел... Писатель достал деньги, можно сказать — даже пачечку, отсчитал и протянул: «Держи. Если негде будет спать, приходи». Мама писателя приветливо улыбнулась, покивала головой, да-да, приходите, вам решительно нечего стесняться... Витька расшаркался по-кавалергардски, уверил ее, что непременно, спасибо великое. С достоинством пожал руку писателю, мол, благодарю еще раз, в ближайшее время верну... «Ладно, ладно, валяй, веселись!» — ответил тот с улыбкой. И они медленно пошли в сторону Крещатика, под руку, чинные, все в белом, но писатель почему-то в ветхих сандалетах без носков. Витька же боком-боком, через скверик, в магазин «Вино», и взял стакан роскошного портвейна «Пино-гри»...
Знакомство состоялось. Судьба осталась довольна. Но откуда было знать ей, простой провинциальной судьбе, о чем шептались, перестраиваясь, планеты? Откуда было знать им, Витьке и его судьбе, что в эти минуты все начало поворачиваться по-другому, по немыслимой, невероятной, фантасмагорической траектории, по какой-то поразительной, нерукотворной кривой, с грядущими кошмарными потрясениями и неземными радостями...» («Континент», № 55).
Обстоятельства появления этого мемуара, как рассказал автор, были печальны: «Я писал его в альбомчик, который торопился составить, чтобы развлечь В. П. Он умел оценить такие вещи — «хохмочки» и полушутки. Нашел предлог — четверть века нашего знакомства — и очень торопился, чувствовал, что жизни ему осталось не надолго. После всплеска июльской надежды, после первой серии облучений, когда ему стало явно лучше, он в августе как-то сник, плохо ему было, видимо, и тоскливо (он не жаловался и мне не разрешал заговаривать о болезни). Последние пару недель он совсем не выходил из кабинета, лежал в полутьме. Я через день возил его на облучение, вот и все развлечения. И когда я успел к концу августа принести этот текст, он сказал что-то вроде: «Положи на письменный стол. Потом посмотрю». Посмотрел ли, нет ли, откуда мне знать… Через три дня его забрали в больницу, а через неделю он умер».

1

20.9.74 [Лозанна]

Ну, что ж, Витька... Скажем прямо, — предпочел бы бродить по <...> лозаннским улицам с тобой, а не со слегка уже остое..невшим мне дядюшкой¹ и даже со старушкой². Он мил необычайно (ей-богу!), но выслушивать его антиам сентенции просто сил нет. О чем ни заговоришь, он все к этому гнет... Но не надо на него клепать (одергиваю сам себя) — он старается сделать для нас все, что возможно, и, хотя иногда это вызывает улыбку, делает это от всей души. Внешность обезьянья, брови почище тех³, но под ними добрейшие глаза, и вообще он добр, но копеечку, сантимчик считает. Впрочем, это здесь делают все, а у него для этого есть основания. Пенсия 1400 фр., не ахти что, а сбережений, думаю, у него немного. Уважаем здесь дядюшка очень — в магазинах с ним ручкаются и провожают до дверей, в офиц. учреждениях (местный ОВИР, кантональный сенат, франц. консульство) любезны, предупредительны и знают о всех его заслугах. А их много. Все мосты и туннели без него не обходятся. Но палат каменных с этого не построил — обратно же поц⁴.
Мать… в своем краешкостульном репертуаре. В основном все «неловко». Приехал М⁵, повез ее в Женеву (а я к Набокову⁶), завел в магазин — выбирайте свитерок. Растерялась и выбрала какой-то голубой, кот. теперь клянет. «Почему не серый, как ты хотела?» — «Ну, знаешь ли, неловко...» Он, оказывается, фр. на 10 был дороже (троллейбус. билет стоит 90 с.) Здесь все говорят о дороговизне. Мать с азартом включилась в этот треп. Слово «дорого» не сходит с ее уст, хотя выясняется, что какие-то штанишки стоят 5 фр. Эх, Милка⁷, тебя бы сюда. «Березки» и «Каштаны»⁸ — мерзкие сельпо. Но бог с ними, с тряпками. Сегодня я стоял перед довольно захудалым магазином игрушек. Все для Вадика⁹ , все для Витьки¹⁰. Вот скоро поедет в Союз один мой друг — пошлю с ним всякие индейские и ковбойские наборы, не шикарные, но вполне пристойные. А как насчет солдатиков оловянных? Пушек? Танков? Самолетов?
Часа два провел сегодня в книжном магазине. Тебе, Витька, заходить туда нельзя. Нельзя и все... География, путешествия, картинки, карты, путеводители — горы. По искусству — Монтбланы¹¹ . Все виды С. Дали от 60 фр. до 150 — в золотом переплете. «Скиры»¹². Маленькие Эрнсты¹³ и другие сюр. Я крепился, но размахнулся все же на 3-ю и 4-ю часть, ан нет — дядя преподнес за 34 фр. Мать закатила истерику, я выстоял. Писчебумаж. магазин. Скотчи, клеи, письм. наборы. Купил тебе календарик.
Но хватит о материальном...
Планы. На недельку уезжаем в Женеву. Обнаружился там приятель (русский, советский), сын Переца Маркиша¹⁴ , с отд. 3-комнатной квартирой. Хотим отдохнуть от лозаннской суеты. Каково? И здесь, оказывается, суета. То мы в гости, то к нам гости, то ОВИРы, то консульства, то мать заткнула себе в ухо ватку и не может вытащить — поехали с ней в больницу, посмотрели оба (!) уха — ничего... Короче, во вторник в Женеву. Потом на 10 дней в Париж (визу дают пока только на этот срок, более длительная оформляется). Вижу — вы с Милкой переглядываетесь. Даже писать как-то неловко...
О Набокове отдельно — дошли друг до друга.
Мая¹⁵ звонит каждый день — устраивает мои француз. дела.

__________________________

¹ Николай Алексеевич Ульянов («дядюшка», «дядя Коля») (1881 — 1977) — муж сестры матери В. Некрасова, инженер-геолог, входил в партию эсеров, эмигрировал из России до 1917 г. По его приглашению В. Некрасов в сентябре 1974 г. выехал с женой в Швейцарию.

² Галина Викторовна Некрасова («мать», «баба-Галя», «Галка») (1914 — 2000) — жена В. П. Некрасова, мать В. Л. Кондырева, актриса.

³ Намек на характерную черту внешности Л. И. Брежнева.

⁴ На идиш «поц» — бранное слово, буквально соответствующее русскому матерному слову из трех букв. В переносном значении — растяпа, никудышный человек. Здесь употреблено в добродушно-шутливом смысле.

⁵ Об этом знакомом В. Некрасова сведений нет.

⁶ В Монтре, где В. В. Набоков (1899 —1977) жил с 1960 г. Об этом своем визите В. Некрасов рассказал в очерке «Беседа в „Гранд-отеле”», опубликованном в 1986 г. в нью-йоркской газете «Новое русское слово». Разговор в холле гостиницы продолжался, по словам В. Некрасова, час с небольшим и касался преимущественно советской литературы, причем Набоков намеренно демонстрировал свою слабую заинтересованность этим предметом («Почему-то особое удовольствие доставляло ему путать (а делал он это, не сомневаюсь, сознательно) названия советских журналов. Но по сентенциям его, отдельным замечаниям, в основном, критическим, я понял, что и интересуется, и следит…»).

⁷ Мила Григорьевна Кондырева (род. в 1946 г.) — жена В. Л. Кондырева, преподаватель русского языка.

⁸ «Березка», «Каштан» — система закрытых «валютных», магазинов в РСФСР и на Украине.

⁹ Вадим Викторович Кондырев (род. в 1967 г.) — сын Виктора и Милы Кондыревых.

¹⁰ Имеется в виду адресат письма.

¹¹ В. Некрасов транслитерирует французское написание слова (Montblanc).

¹² Книги швейцарской фирмы, специализирующейся на изданиях по изобразительному искусству.

¹³ Макс Эрнст (1891—1976) — немецкий художник-сюрреалист.

¹⁴ Симон Перецович Маркиш («Сима», «Симка») (1935 — 2003) — филолог-классик, профессор Женевского университета. Сын еврейского поэта П. Д. Маркиша (1895 — 1952).

¹⁵ Мария Васильевна Розанова-Синявская («Мая») (р. 1929) — издатель, публицист, жена А. Д. Синявского. У Синявских, в парижском пригороде Фонтене-о-Роз, Некрасовы жили первое время по приезде в Париж.

2

26.9.74 [Женева]

<...> Мы — в Женеве. Есть такой Сима Маркиш, сын погибшего в 49 г. известного поэта¹. Женился на венгерке, а сейчас работает в Женевском университете. Вот он и пригласил нас на недельку к себе — отдохнуть от дяди и дяде отдохнуть от нас. Кстати, должен сказать, что при всем при том мы, конечно же, в дядину размеренную стариковскую жизнь внесли не только заботы и некоторую суету, но и жизнь как таковую. Я это вижу и чувствую. Все-таки мы русские, с которыми можно сидеть допоздна на кухне за чаем, ну и — тут уж ничего не поделаешь — приходится выслушивать все его рассказы — неторопливые, обстоятельные и иногда даже интересные. Вера Фигнер, Короленко и прочие Михайловские², и все это на фоне студенч. демонстраций у Казанского собора — все-таки не каждый день это услышишь.
У Симки — другое. Это совсем наш, 40-летний парень, с которым можно отвести душу, все понимает, хотя уже 4 года живет за границей. Друг многих моих московских друзей, в том числе Света³ и Саши из Переделкина⁴. Привезла нас из Лозанны (час езды) его русская приятельница, в роскошном доме которой мы и провели вчера вечер. Семь комнат, внутр. дворик, камин (затопили — и мы, глядя на огонь, перебирали мысленно прошлое), ковры, канделябры, свечи, сверхмагнитофоны, ну и за столом вилочки-шмилочки. В уборной цветы, даже на пипифаксе покоилась какая-то лилия. Предлагали у них жить (дети в отъезде), но меня от этого в дрожь бросило — предпочитаю Симкину холостяцкую, без штучек-мучек, просторную, пустую, 3-комнатную квартиру с большой, светлой кухней и электр. плитой. Задождило. Стало от этого чуть-чуть скучнее. К тому же ботинки мне жмут, но я купил другие и — Рабинович, вы будете смеяться⁵ — и они тоже жмут. К тому же — поц — купил с дырочками (уж очень красивые и недорогие), а тут дождь... Ну, кончаю. До след. раза. Целую.В.

______________________

¹ В. Некрасов ошибся: Перец Давидович Маркиш, арестованный в 1949 г. по сфабрикованному «делу» Еврейского антифашистского комитета, был расстрелян в 1952 г.

² Имеется в виду Н. К. Михайловский (1842 — 1894) — публицист, критик, социолог народнического направления.

³ Яков Михайлович Свет (1911 — 1987) — геолог, путешественник, писатель.

⁴ Вероятно, Александр Аркадьевич Галич (1918 — 1977) — драматург, поэт.

⁵ Намек на анекдот.

3

2.10.74 [Женева]

Мать вам так часто пишет, что мне и втиснуться некуда. А сейчас, по глупости, забыв, что мы послезавтра уезжаем, купил кучу швейцарских марок — надо их тратить. Вообще — основные траты на почту. Да обувку себе купили — и я, и мать. Оба не нарадуемся, потому что захватили из Киева что-то не то. Кроме почты трачу, конечно, на «Пари-матчи» («Плейбой» уже надоел!), на планы, карты, открытки, автобусы, «Голуазы» и на вас с Вадиком. Отправил с Жоржем Нива¹ в Москву индейские перья, кольт в кобуре и тебе немного клея и маленький скотч. Кроме того, есть у нас еще (после отъезда Жоржа) прекрасные маленькие индейцы и набор солдатиков «Russian Infantery». Подыскиваю еще подходящую машину — тут их миллион — глаза разбегаются. И всяких каравелл и крейсеров — до хрена. Но это уже в Париже.
С деньгами в общем прилично. 23-го я что-то должен буду прочитать в русском кружке местного университета, а деньги уже заплатили. С изданиями будет все решаться в Париже. Я вообще не тороплюсь и не суечусь. Очень важно не попасть впросак. Люди умные учат. Матери здесь, в Женеве, очень повезло. Нашлась тут такая милая Наташа, которая опекает ее. У нее машина, чудный дом, масса записей, сын в армии, дочка в другом городе, муж разъезжает, а она сама скучает² . Вот и бросились друг к другу в объятия. В переносном и буквальном смысле. И у меня остается время пошататься, побродить.
Вожу старушку в кино. Она плюется, но возбуждается. В «Танго»³ этим Марлон Брандо занимается, а сейчас вернулись с Пазолини («1001 ночь»). Мать делала вид, что всеми силами отбивается (там, мол, слишком много этого самого), но, возбужденно хихикая, все же пошла. И не очень плевалась — когда молодые тела, дескать, не так противно — но как резюме — «Где бы посмотреть советский фильм?». С восторгом дорвалась до «Литгазеты» — «Русская мысль»⁴ ее не устраивает. Вот так-то, Витька...
Но самое роскошное в Женеве — это наш хозяин — Симка. С ним легко и весело, и интересно. А главное, страшно просто, по-свойски. Очень мы с ним сдружились. И умен к тому же. И все его здесь любят. Жалко даже расставаться.
Ну, будьте! До Парижа. Целую. В.

Р. S. Прилагается трамв.-автобусно-троллейб. билет на 6 поездок. Тычем его в щель спец. ящика на остановке, там что-то звякает и выбивает название остановки и время. Он годится только на час.

________________________

¹ Жорж Нива (р. 1935) — филолог-славист, профессор Женевского университета.

² Наталья Александровна Тенце (род. в 1930 г.) — известная женевская меценатка, ее муж Альберт (Нино) Тенце (род. в 1922 г.) — инженер-кораблестроитель.

³ Фильм Б. Бертолуччи «Последнее танго в Париже» (1972).

⁴ Еженедельная русская газета, выходящая в Париже с 1947 г.

4

7.10.74 [Париж]

Ох-хо-хо! Попал в Париж! К вечеру валюсь с ног от... всего. Тысячные перегрузки. И это пока без каких-либо дел. Завтра первое дело — Префектура, где должны дать годичную визу. А там — встречи и походы. Вчера начали с «блошиного рынка» — Marché aux puces. О барахле не говорю — смотреть уже не хочется, а вот всякие черт знает что — лампы, абажуры, мебель, ключи, латы, алебарды, ордена — орден Почетного Легиона — от 250 до 600 фр., штурвалы, бабочки. Бабочки — закачаешься... Оторваться нельзя. И какие-то отпечатки допотопных рыбьих скелетов и растений на камнях — всю бы комнату обставил. Но тут же — шок! Оловянные солдатики (всякие там наполеоновские гренадеры и тут же бреющийся в зеркальце американец) по... 40—60 фр. штука! Почти пара туфель. Но о ценах не будем — пока понять ничего нельзя. Для сравнения — порция виски (не более 50 гр., не поймешь, там еще льда натолкано) — 8 фр. <...>
Больше часа бродил по незнакомым улицам (вокруг холод и дождь) и только в первом часу добрался до дому без задних и передних ног. Чай, опять треп и каменный сон... Сегодня собираюсь замкнуться герметически и написать что-то о Шукшине. Ты слыхал? Умер... Жаль ужасно. Я его очень любил. Очень...¹<...>
Очень хорошие наши хозяева и жутко разные². Она — утомительно деятельная, он тихий, спокойный, не суетливый и удивительно располагающий. В доме полный бардак. Три этажа, 10 или 11 комнат. И гибель каких-то переходов, лестниц, галерей, опять переходов, закуточков. 100 ванн и туалетов, какие-то из них работают, какие-то нет. Все время путаешься и не туда срешь. Запущенный садик, перед домом бассейник с золотыми рыбками, которых нельзя кормить, а то умрут. <...> Ну, хватит на сегодня.
Целую! В.

____________________

¹ Василий Макарович Шукшин умер 45-ти лет 2 октября 1974 г. Мемуарные очерки о нем В. Некрасов трижды публиковал в газете «Новое русское слово». В одном из них, датированном 27 января 1977 г., В. Некрасов писал: «Кто его убил, неизвестно. Но убили».

² А. Д. и М. В. Синявские.
 

5

24.10.74 [Париж]

Ох, Витька, боюсь, что письмо мое превратится в некий дневник, т. к., судя по всему, забастовка почтовиков разрастается и не исключено, что она может превратиться во всеобщую. Пятый день сидим без писем и свои тоже рекомендовано не отправлять. А мать все строчит и строчит. <...> Я пытаюсь ее сдерживать, но она обижается — «там, — говорит, — каждому нашему слову радуются, а ты...» А я? Таки да... Что занадто, то не здраво...¹
Ходил я на Пигаль. Разругался с бабой-Галей — мыл полы, а она стала поучать — не выкручивай тряпку в раковину... Короче, — я со зла отправился на Пигаль... Ну, должен тебе сказать, — даже я, искушенный малость 3ападом и более или менее подготовленный — ахнул... Sex-shop’ы... Развал книг... И в них — все! Фотографии всего, чего знал и чего не знал. Без всякой ретуши. И так, и сяк, и через это, и в это, и homo, и lesbos… И стоят мужики и часами разглядывают… И я тоже. И из магазина в магазин. И все эти книжечки по 50 фр., т что если и не даром, то все же доступно. Но я пока (!?) воздержался. Увидит ненароком старушка и с копыт... Но рвется туда ужасно. И от одних разговоров и предвкушений дико возбуждается... Сейчас мы за столом в связи с этим дико хохотали. Мая любит иной раз матюкнуться, и мать по поводу этого попыталась сказать что-то неодобрительное, доказывая, что некоторые слова произносить нельзя. И получила в ответ: «А «поц» ты говоришь? Почему же нельзя «х..»?» С этого началось. Мать, бедняжку, загнали в угол. «А что такое «бросать палки»? Какие? Куда?» Объяснили. «А «пистоны»? Это что — презервативы?» Животики надорвали. Магнитофон бы... Да, Пигаль... Значит, shop’ы на shop’е, а между ними sex-кино с зазывалами и кафешки и ресторанчики. Тротуары запружены. Негры торгуют на каждом шагу божками и, очевидно, наркотиками. По углам и в переулочках девы. В основном преклонного возраста. Помоложе, очевидно, уже при деле. Подкатывают машины — в них, думаю, это и происходит. Как-то мы вышли из одного дома на площадь — название забыл — часов ок. 12 ночи. Площадь круглая, и по ней кружатся без остановки машины... И в них, как мне объяснили, и развлекаются. Нанимают и кружатся — зачем далеко ехать? Кстати, в одной из shop² обнаружил нашу тройку из сортира³. Как-то даже тепло на душе стало...
Я постепенно свиваю гнездышко. Совью, сфотографирую и пришлю. А ты — свое. Интересуюсь, куда у тебя «Париж»⁴ влез. Ну, и прочее... Над длинным струганым столом, он метра 2 длины, повесил полку — метра 11/2, а над ней еще легонькую металлическую для книг. На всем этом расставил будильнички, шкатулочки, принца на коне, а над всем распятие... Освещается все это прекрасным, легким, металлич. торшером. Левая часть стола моя, правая — материнская. У нее своя лампочка. А сейчас еще и горшочек с невиданной красоты хризантемами —16 фр. — это по случаю маминых именин⁵... Направо от стола металлич. книжная полка от пола до потолка, шир. — 1 м — 5 полок. На одной из них новые приобретения — 40 штук. Ну и еще штук 20 на другой полке, между материнской тахтой и моей раскидачкой (старое название раскладушки, деревянной)
Вчера нас водили в музей Гревэн — восковых фигур. A la мадам Тюссо в Лондоне. Забавно, хотя сама техника меня малость разочаровала. Народу масса. В кассе очередь. А внутри — короли и королевы, Папа римский⁶, Жискар, Вильсон, Форд, беседующий с Л И, Шмидт⁷, Мао, спортивные светила, киноартисты. В других залах история Франции от Карла Великого до Наполеона. И сам он на Св. Елене — думы, думы, — и на смертном одре. Страшно все наивно, но трогательно... Нам бы такое...
Ну, на сегодня хватит...
Целую. В.

_____________________

¹ Приблизительно переданная польская поговорка, буквально: «Что слишком, то во вред».

² Слово «shop» каламбурно обыграно здесь как русское существительное женского рода, взятое в родительном падеже множественного числа.

³ По всей видимости, популярный трехбуквенный термин.

⁴ Крупноформатный (1,5x2 м) аксонометрический план Парижа, подаренный В. Кондыреву Некрасовым перед отъездом в эмиграцию.

⁵ Именины матери В. Некрасова, Зинаиды Николаевны Некрасовой (1879 —1970) — 24 октября.

⁶ Возможно, Павел VI, Папа Римский в 1963 — 1978 гг.

⁷ В. Жискар д’Эстен, президент Франции в 1962 — 1966 и в 1969 — 1974 гг.; Г. Вильсон, премьер-министр Великобритании в 1964 — 1970 и 1974 — 1979 гг.; Д. Форд, президент США в 1974 — 1977 гг.; Г. Шмидт, канцлер ФРГ в 1974 — 1982 гг.; Мао Цзэдун, руководитель Китая в 1949—1976 гг.

6

31.10.74 [Женева]

Вырвались наконец из Парижа. Окунулись в женевскую тишину и комфорт. Наташа Тенце и ее муж Нино , югославский партизан, инжен.-кораблестроитель. Дом — усраться. Две машины. Камины и тихая музыка... Не менее часа нежился сегодня утром в ванне. Думаю, что начал свой день не хуже Жана Марэ. Только что массажиста не было. Ванна в полный рост и подушечка под головой. Брился новым патентованным «жилетом». Сортир и биде тут же. Мягкие ковры, все виды мыл, шампуней и полотенец. Мать после парижских ванных мук блаженствует. Я тоже. Хожу в халате до пят.
Завтрак обратно же под тихих Брамсов — хрустящие батоны (здесь они называются багетами), круассаны, булочки, сыры и фрукты (мать впервые отведала ананас), кофе и неторопливая беседа. Полистал «Spiegel», просмотрел телевидение — последние известия — забастовка не собирается заканчиваться (10 дней!), погода не собирается улучшаться.
От Парижа устал, как собака. От настырной нашей Маи в особенности. А мать еще и от немыслимого беспорядка в их доме. Они на 2 дня уезжали — я помыл полы и окна, навел порядок на первом этаже, но с приездом хозяев все приняло прежний вид. В Женеве собираюсь отдохнуть и малость почитать — в Париже не удавалось. На обратном пути заедем на день в Лозанну — забыли там чемодан с «Sony». В Париже должны быть 7-го утром. Начинаю подумывать, не приехать ли сюда на подольше, поработать. В Париже это исключено. А здесь комфорт, тишина и обходительные хозяева.
О Сашкиных¹ концертах тебе, очевидно, пишет мать. Народ ломился, как на Шаляпина. Приятно... Кстати, мне подарили здесь пластинки Булата (гигант), Ахматовой (читает автор), Вознесенского, Ахмадулиной и Слуцкого. А проигрыватель где-то еще в пути из Лозанны в Париж. За доставку (из Австрии в Швейц.) дядя уже заплатил 307 шв фр. Из-за забастовки не получили извещения о прибытии багажа в Париж.
Плохи мои фотодела. Отпечатать текст (13x18) обошлось мне в 130 фр. Это равно приличной паре дамских туфель. Вопросов не задаю — сегодня поговорили.
Целую. В.

____________________________

¹ Парижские выступления Александра Галича.

7

14.11.74 [Париж]

Дорогой Витька! Письма пишутся в пространство — авось кто-нибудь поедет «за границу» и опустит их там — в Бельгии, Швейцарии, Англии... Мать пишет регулярно, я — нет. Забастовка остое.…ла до предела. Конца не видно. Жизнь расстраивается. Да, да... Дело в том, что тут все зарплаты платятся через почту, иными словами, все сидят без получек. Вот скоро уже месяц, — значит, две получки. И вообще. Началось все с сортировщиков писем, а превратится, как говорят, во всеобщую забастовку, когда все остановится. Даже интересно. По слухам (только что прочитал в газете, что — да!) — во вторник будет такая пробная забастовка, 24-часовая. А дальше... Ни света, ни воды, ни газа, ни транспорта, ни магазинов... Подумываем о соли, спичках и мыле, как у нас в свое время перед войной... Начинаются уже манифестации. Закупориваются улицы, ни проехать, ни пройти... Вот так-то... Начался уже третий месяц нашей эмигрожизни. Только сейчас начинаю чуть-чуть в чем-то разбираться. И в русском, и во французском. И то и другое более или менее грызется. Я — над схваткой... Тем не менее, чем-то полезным занимаюсь. По-прежнему очень мало читаю — нет времени. Мечтаю о «сесть писать». Намечаются какие-то тихие хавиры¹. В субботу ездили смотреть одну, в Фонтенбло. Есть и другие варианты, но, в общем-то, пока расплывчатые. На этом кончаю. До след. раза.

__________________________

¹ На уголовном жаргоне «хавира» — воровской притон, здесь — в шутливом значении — квартира.

8

24.11.74 [Париж]

Забастовка как будто начинает выдыхаться. Так, во всяком случае, говорят более сведущие парижане. Надоела она до чертиков...
Приехал Люсик. Вместе с Каликом — кинорежиссером¹.
А я все мечтаю засесть как-нибудь за работу. Предлагаются различные варианты, но я, как та принцесса на фасолине, капризничаю. Предлагают ультра-шик в Барбизоне — ворочаю носом. В Фонтенбло — рядом лес, наполеоновский замок, что еще надо? — так выясняется, что в уединении этом не с кем потрепаться, — в Париж смотаться, не с кем Галку оставить. В результате новый вариант — выделяется мне здесь же отдельная комната (сейчас это библиотека), но тут же вокруг книг и пленок заводится своя канитель — надо разобрать ворох (не мой) неразобранных книг, и тут кобенится уже Мая — нет на это времени. Вот из-за всего этого и заводимся. К тому же, одолевает светскость — таскаемся по бесчисленным обедам, объедаемся, забиваем голову пустопорожними разговорами и устаем как собаки. Позавчера вот были у одного богача — 11 комнат в Париже и та самая вилла в Барбизоне — кормил не ахти каким обедом, но т. к. пить-то я не пью, то, выражаясь по-русски — на хер мне этот обед. Вчера был другой, в журналистском доме — кормили холодцом и котлетами с гречкой (русский шик!) — и обратно же водка, «extra» — мне без интереса...
Вот видишь, как тяжело живется... На один денек вырвался с Люсиком побродить по Парижу. Побродили, побродили по набережным, потом уединились под сводами Notre-Dame и там, в тиши, под хрипящие звуки записанного на пленку хорала, наконец, излились друг другу, поплакались в жилетки. А закончили все на... Пигаль! Правда, увы, только вприглядку. Полистали непристойные журнальчики, понаблюдали забавную ссору а la Кабирия² двух бикс³ — ей-богу, кино! — и вернулись чинно домой... Сегодня собираемся к Жаннe⁴. Но это уже другой коленкор. Хоть выпендриваться не нужно, а можно иной раз и рыгнуть, не повергая никого в ужас. А ой, как хочется порой нарушить именно этим благопристойность всех этих светских домов... Но...
Засим — целую! В.
Пишу, а сам не знаю, из какой страны это письмо будет отправлено.

_________________________

¹ Илья Владимирович Гольденфельд («Люсик») (1926—1989) — ученый-физик, и Михаил Наумович Калик (р.1927) — кинорежиссер, эмигранты из СССР, приехали в Париж из Израиля.

² Героиня фильма Ф. Феллини «Ночи Кабирии» (1957).

³ «Бикса» на уголовном жаргоне — опытная проститутка.

⁴ Жена И. В. Гольденфельда.

9

4.12.74 [Париж]

Не дают, Витька, писать. То «принеси ведро горячей воды, помыть бассейн, а то рыбки скоро задохнутся от грязи» — то — «Вика! Пришел plombier — слесарь, чинить краны, объясни ему», то... одним словом, на засесть за письмо времени не хватает. А в 3 час. (сейчас 2 1/2) придет Radio francsais чего-то записывать, а вчера до 1 ч. ночи званый обед, без обеда, но с крохотными сандвичами и двумя лакеями, разносящими напитки. И Сашка¹ с гитарой...
Рвать, рвать когти из этого Вавилона! Фонтенбло ждет, но никак не вырвемся... В воскр. мать писала кипятком, глядя, как мы подписываем книги. Я подписал штук 200! Тут любят устраивать такие базары в помощь кому-то. Сейчас было для детского приюта, а в субботу то же самое, не знаю только, для кого, устраивает Пен-клуб.
Пошел уже третий месяц нашей парижской жизни, а мать все жалуется, что Парижа-то и не видела. Впрочем, и я знаю его больше подземным (метро), чем надземным. Иногда только, когда некуда бежать сломя голову, позволяю себе на обратном пути домой зайти в книжный магазин. Нет! Тебе в Париже жить нельзя. Что ни магазин, то усираешься. Сегодня зашел в нашу самообслугу купить творога и прилип к книжной полке. Купил-таки вам с Вадиком что-то роскошное про зверей и джунгли (мать не может оторваться), а вчера «Историю Второй мировой войны» на раскладке (вместо 90 фр. за 50 — как тут удержишься!) и уж совсем неизвестно для чего «Энциклопедию убийц» — всякие там Шарл. Корде, Меркадеры и прочие Бруты². Силком, за шиворот выгоняю себя из этих магазинов... Люсику на прощание купил атлас автомобильных дорог Европы. Оторваться немыслимо... Булгакова постараюсь достать...
Почта вроде бы начала работать (надолго ли? В общем-то забастовка не дала нужных результатов), но письма пока доходят старые, полуторамесячной давности...
Прочел Володьку Корн в «Кте»³. Первую подачу. Хорошо! Скептики и циники считают, что это не более чем обычное новомировское, но разве это так уж плохо? А Андрей так прямо здорово. Прекрасно он пишет. И думает. Вообще парень что надо! Только работяга жуткий. Как одна поцовка говорила — трудень! То гранки читает, то к лекциям готовится, Парижа в общем-то и не видел.
Все! Пришло радио. Целую. В.

_________________________

¹ Александр Галич.

² Шарлотта Корде — убийца Ж. П. Марата, Рамон Меркадер — убийца Л. Троцкого, Марк Юний Брут — убийца Юлия Цезаря.

³ Владимир Николаевич Корнилов (1928 — 2002) — поэт, прозаик. Повесть В. Корнилова «Без рук, без ног» была напечатана в дебютных (1 и 2) номерах журнала «Континент» за 1974 год.

10

10.12.74 [Париж]

Дошла и до меня, наконец, эта страшная новость¹, от которой меня так оберегали. Написал Влад² из Москвы. Я оторопел. Хотя, по-видимому, иначе и не могло случиться. Все вело к этому. Во время нашей последней прогулки по вечерней Москве (в мае, что ли, это было?) он мне все говорил: «Возьми меня с собой. Придумай оттуда какой-нибудь вызов... Я не могу больше. Все и все остое....ло... Студии, Союзы, Дома творчества...» Мы выпили с ним по несколько чашечек кофе в «Украине», я усадил его в такси и все... Сколько я его ловил. То в Куйбышев уехал, о каком-то герое писать, то потом этот идиотский Кавказ, где они все переругались. Последний раз я звонил его маме (очевидно, когда был в последний раз в Москве), и она мне сказала, что вчера он сорвался и сейчас лежит или спит. Черт его знает, надо было, вероятно, поехать к нему... Но ты знаешь, что это за дни были... Потом я, вероятно, обиделся — в предыдущий раз, когда я звонил ей (а он был на Кавказе), я просил передать ему, что я уезжаю. Передала она или нет — не знаю, но он не подал вести, ну и я... В общем, казню себя. Что-то недоделал, недоговорил, не настоял... И вот остался от Генки только голос, несколько фотографий на кухне (одна стоит передо мной — ты, он и Вадик на диване), и полотенце, которое он забыл у нас, полотенце дочки с вышитым «Даша Шпаликова»...
Что говорить... Слов у меня нет. Написал его маме. Пусть напишет хоть про похороны. Влад написал, что он его мало знал, но только на кладбище понял (из разговоров, очевидно), какой он был талантливый и прочее...
И все-таки в этом есть какая-то страшная логика. Уколами тут ни хера не поможешь. Задушило одиночество. <...>
Ох... Витька, Витька...
Одно утешение, что пришли от тебя папиросы.
Целую всех вас. В.

__________________

¹ 1 ноября 1974 г. покончил с собой Геннадий Федорович Шпаликов (1937 — 1974) — кинодраматург, режиссер, поэт. К В. Некрасову обращено стихотворение Г. Шпаликова «Чего ты снишься каждый день…», написанное им 29 октября 1974 г. Г. Шпаликову было посвящено выступление В. Некрасова на радио «Свобода» 2 марта 1987 г.

² Владимир Петрович Заманский (род. в 1929 г.) — актер.

11

13.12.74 [Марлот]

Нет, заходить в книжные магазины нельзя! Даже в нашем 20-тысячном Fontenay... Зашел купить пару папок. Старательно обошел книжный отдел... И все-таки попал в него... Лежит книжка (среди других, не менее соблазнительных!) — «Между двумя войнами» — толстенная, с тысячью фотографий — всякие там Вильгельмы, Гинденбурги, Чемберлены, Гитлеры, ну, и прочее... Отошел, подошел, опять отошел, опять подошел, посмотрел цену...!!! <...> До этого купил матери рождественский подарок — записную книжку, с золотым обрезом и карандашиком. Ну, решил, а книга будет материнский подарок мне... На этом и успокоился, хотя разница в ценах подарков раз в десять... Нет — заходить нельзя!
Трехмесячную годовщину нашего отъезда из Киева отметили вдвоем в Marlotte (наша деревня), у пылающего камина, под звуки И.-С. Баха. На дворе дождь, мрак, развалившись в мягких креслах, не можем оторваться от языков пламени, лижущих поленья, и, зажмурив глаза, мысленно переносимся... И одна картина сменяет другую... 17 января, и 12 сентября¹ и т. д. и т. под. …
Деревня, где скучал... вернее, собирается скучать Некр (см. фото, вид из окна) — это такие вот домики вперемежку с поместьями каких-то богачей — каменные стены, ворота и в глубине, среди парка chateau или вилла, и тишина, и безлюдье... Ресторан, отель, парочка баров, сельпо, в котором даже собачьи консервы и конечно же ананасы... Дом наш двухэтажен, вверху шесть комнат и две ванные, внизу одно громадное помещение.
[Нарисован план дома]
После Синявского бардака — здесь чистота, порядок, тарелочки-шмарелочки, все расставлено, развешено и везде лампы под абажурами — уют, тепло, комфорт. Мать купается в нем, не нарадуется и по тысячи раз на день (вернее, за вчерашние полдня) повторяет: «Ах, вот бы Витька, вот бы Милка...» Я шиплю — будет, будет, все будет... Но тоже малость угрызаюсь.
У матери комната с громадной тахтой и старинным секретером, у меня тахта поменьше и секретер настольный (полочки, полочки, ящички — туда я открытки, марки, фото), ну и притащенное из другой комнаты громадное мягкое кресло (работать!), полочка с книгами (привез из Парижа чемодан + авоська), комод, еще какой-то дамский столик с ящичками, обои и потолок — цветочки — маки и еще что-то там... Между нашими комнатами ванная величиной с нашу киевскую столовую — ванна, 2 умывальника, биде, конечно... Правда мать, в конец зарвавшаяся, перед сном вдруг начала жаловаться «Ах, забыла свой голубой тазик...» — «А биде?» — «Но не могу же я чужим (?) биде пользоваться...» Так же, к слову, она не может употреблять приготовленное нам в холодильнике молоко и масло. «Надо будет заплатить... Неловко же...» Я начинаю орать!
Вот так-то, дорогой мой пасынок, дорогая — кто? — невестка, дорогой внученок...

______________________

¹ 17 января 1974 г. — дата предпринятого КГБ продолжительного обыска в киевской квартире В. Некрасова; 12 сентября 1974 г. — дата отъезда Некрасовых из Киева в эмиграцию.

12

3.1.75 [Марлот]

Дорогой Витька!
С Новым Годом всех вас!
Первые заграничные дни (Швейцария) были заполнены впитыванием окружающего и окружающих. Легкая обалделость и возбуждение. Париж приковал ее к дому — это уже хуже. Стали одолевать мысли. При всем гостеприимстве и в общем-то простоте наших хозяев¹, мать не слезала с краешка стула. Увы, приспосабливаться мать не умеет. К тому же, две женщины в одном доме — не лучший из вариантов. А наша милая Мая любит и поучить, и поменторствовать, и покомандовать, чего ни мать, ни — особенно — я не любим. Были и обиды, и вспышки, и повышение голосов (не материнского, конечно, — с чужими у нее не получается). Мая за ближнего (особенно, если ему худо) готова в огонь и в воду, но вообще вся в шипах и колючках. Все это (плюс общая наша, еще с Киева, усталость) привело к слезам и обидам уже на меня. С нервишками, оказалось, дело швах. Да и у меня тоже…
Но вот вырвались мы в Marlotte, и все вошло в тихие, красивые берега. За три недели (сегодня пошла четвертая) только улыбки и ласковые взгляды. Утопаем в уюте и благожелательности. Ни одного грубого словечка, всем довольны, и, если бы не вы, были бы самыми счастливыми людьми на земле. Книг хоть отбавляй. Времени тоже. Скука? Даже признака ее нет.
А вчера мотнулись в Париж. Повод — багаж. И тут вовсю обнаружилось наше русское распи....ство. За 25 дней хранения ухнули 700 фр. (мать уже подсчитывает, что на это можно было купить...). Это не считая 500 фр. за дорогу из Лозанны в Париж. Но дорогой — дорогоvй, тут уж ничего не поделаешь Во вторник багаж доставят в Fontenay, к См. Будет стоять у них в пустующем гараже.
Кроме товарной станции побывали и в кино — на новом Джемсе Бонде-007. И фильм новый — «Человек с золотым пистолетом», и актер новый — какой-то Moor². В общем-то херня — погони, драки, каратэ, Гонконги, Бангкоки и спокойный, более или менее бездарный, плечистый Джемс.
Но главное наше вчерашнее удовольствие это... биржа. Да, да, та самая — Золя, Габены, самоубийства и разорения. Затащил туда нас Эмиль³ (у него акции каких-то золотых копей в ЮАР), и насмотрелись мы на эту кричащую, орущую, толкающуюся, бегущую, размахивающую руками толпу вволю. Молодые жлобы в клетчатых пиджаках надрывают глотки, а другие, такие же, что-то пишут мелом на досках. А старики всех возрастов, видов и пиджаков напряженно следят, записывают и бегут к телефонам. Одно слово — кино...
Но лучше всего вечера! Особенно, когда никого нет. Камин, симфонические звуки и листание громадных книг с картинками. К Новому году одна милая дама подарила мне пятипудовый «Paris monumentale» — усраться... Мать тем временем пишет письма или, как она считает, учится французскому вслух: «ка» — случай, «ку» — шея, «ки» — кто, «кан» — когда, «кю» — задница... «И почему у них так много коротких слов, а?» Ну, пойду листать «Paris…»

_______________________
 

Рукодельная шуточная марка "С Новым, 1975 годом! Париж − Кривой Рог", нарисованная ВПН,
наклеенная на конверт письма №12 рядом с обычными французским марками и благополучно прошедшая почту.

¹ Синявских.

² В фильме «Человек с золотым пистолетом» (Великобритания, 1974) в роли Джеймса Бонда снялся Роджер Мур.

³ Эмиль Крюба (р. 1936) — славист, профессор Парижского университета. В последующих письмах упоминается его жена Анжела Львовна Крюба (род. в 1939 г.), переводчица.

13

18.1.75 [Марлот]

Дорогой Витька!
Что-то давно я тебе не писал и забыл уже, о чем писал, о чем нет (и что тебе, что другим)... Вчера вернулись поздно из Парижа (ездили на 2 дня, по делам, а заодно я по книгам, мать — по тряпкам), Париж был мил, не сер, книжки и газеты (зашел к Каплану — «Русская книга»¹ — набрал «Правд» и «Литературок»), но с какой радостью вернулись мы к себе (!!!!) домой. И сидели потом до 12 ночи (мать радовалась Джульке², кстати, взаимно, будто не видела ее 100 лет), слушали всякие «Вечерние звоны», «Раскинулось море широко», Максаковых, Гмырь³ и хор Пятницкого, и вспоминали 17 января прошлого года...⁴ Вообще — картина: двое немолодых (мать, правда, в Париже покрасилась и купила тон для лица — теперь сияет румянцем во всю щеку) сидят, подперев головы, смотрят на осыпающуюся елочку и вздыхают... Тема редких фраз, которыми перебрасываемся, — тебе ясна.
И в Париже (у Синяв), и потом дома получили кучу писем. По-прежнему идут октябрьские, ноябрьские, но появляются уже и декабрьские и даже январские. Этот почтовый бардак — главное, что не дает насладиться нашей belle France. И отсутствие номеров на улице — один на 3 квартала... Автоматы на вокзале (кассы только разменивают 50 и 100 фр.) требуют высшего образования. Сначала ты суешь червонец бумажный в какую-то щель, причем обязательно Вольтер (или х.. его знает, кто там изображен в парике, — французы тоже не знают) должен быть справа. (Теперь проявилась новая десятка, с Берлиозом — ее щель не принимает, как наши юбилейные монеты, и морда у него на деньге поэтому удивленная и растерянная.) Потом слева вываливается целая куча серебра франками и полтинниками. Потом иди ищи нужный для твоей станции автомат и бросай туда (предварительно найдя нужную кнопочку) по монетке — мне и матери в Париж и обратно... 44 монеты, а если с полтин, и больше... А? Ничего себе занятьице? Я вчера допустил оплошность. Разрешил бабе-Гале купить Вадику подарок. Предполагалось что-нибудь индейско-ковбойское. Она купила что-то непонятное — самурайский меч, черную полумаску и лассо. Для Вадика, конечно, сойдет, но хотелось что-нибудь более сногсшибательное, вроде того мотоцикла, кот., надеюсь, вы уже получили. Теперь ждем, кто поедет в Союз.<...> Во FNAC (усирательный книжный магазин с 20% скидкой) накупил вчера себе карт — Европу, Францию, Париж с предместьями и развесил сегодня в своей комнате. И гид по таинственному Парижу тоже купил (а кому я оставил свой, киевский?) — а потом за шиворот выставил себя из магазина. Нет, это просто ужас!
Ну, будь! Целую. И Милку с В. тоже.

_________________________

¹ Михаил Семенович Каплан — владелец «Дома русской книги» в Париже, упомянутый в «Маленькой печальной повести» В. Некрасова (1984): «…у Каплана на рю д‘Эперон море разливанное антисоветчины».

² Собака Некрасовых.

³ М. П. Максакова (1902—1974) — меццо-сопрано; Б. Р. Гмыря (1903—1969) — бас.

⁴ См. примечание к письму 11.

14

18.1.75¹ [Марлот]

Витька!
Вчера забыл написать о двух делах. Во-первых я открыл счет в банке! Banque de Paris et de Pays-Bas!! Через неделю буду иметь чековую книжку и даже пол-литра смогу купить по чеку. (Кстати, когда я стою — иногда — в очереди к кассе, то разглядываю полки по правую руку — чтоб не соврать, сортов 80 всяких злачных пакостей, и среди них наша родненькая за 26 фр.) Так вот, через этот банк я распорядился перевести тебе через Внешторгбанк 1000 фр. Говорят, что это на сертификаты 100 руб. (Очевидно, уже за вычетом 40% — 1 фр. — 17 коп.) Второе. Приезжал сюда (специально) из Англии один поц, переводчик. Оставил мне на 10 стр. специальное расписание моей (нашей) поездки по городам, университетам сроком на 1 месяц. И доходы подсчитал, и расходы. И даже карту Англии привез со всеми отметками — тоже висит теперь у меня на стене. <...>
Все! В.

_______________________

¹ Письмо датировано тем же числом, что и предыдущее.

15

23.1.75 [Марлот]

Меня начинает пугать мое анахоретство. Одна мечта — чтоб никто не приезжал в гости. А приезжают. Хочу писать, читать, уходить один в лес, а вечером (камин надоело разжигать) пить чай, осуждать ближних и ставить пластинки. Потом письма, чтение и сон. Иногда и ночью просыпаюсь и опять читаю. Оба мы спокойны и благостны. Только Джулька у нас в вечном возбуждении (надо давать ей элениум), в любую погоду носится по саду за птицами и не закрывает рта. Идиотка! Но мила, ничего не скажешь. Во вторник едем в Париж — нужно какую-то даму навестить, профессора унтета, что-то собирается предложить. Терпеть не могу эти визиты, но что поделаешь...
Посылаются псы¹. Тут, кстати, специальные собачьи и лошадиные журналы выходят. «HOFFMAN» на конверте это мой литер. агент — чудный парень, но лентяй хуже меня. Вадикин Мамаев курган стоит у меня на столе — там очень неплох удирающий фрицевский танк. С самолетом дело похуже. И какая-то бутылка из него валится².

______________________

¹ Серия почтовых марок.

² Детский рисунок Вадима Кондырева.

16

[Конец января — начало февраля 1975] [Марлот]

Дорогой Витька!
Поздравляй! Сегодня с двухнедельным опережением закончил труд, завещанный от бога¹. Срок поставил 2 мес., сделал за 11/2 !!! По размерам не дотянул — думал 200 стр., получится, очевидно, 150—160. Перепечатывает Анжела², экономлю на этом, как минимум, 2000 фр. — здесь берут по 15 фр. за страницу! Русских-то машинисток в обрез... Теперь осталось выправить кое-какие страницы и сдавать в «Seuil»³, заключать договор. И получать аванс... Вот такой вот я стахановец... Сам себе не нарадуюсь...
Погода у нас совсем спятила — сегодня +20°. Листья и цветы прут отовсюду. Мрачные (а они, в общем-то, мрачные) французы сулят снега и морозы в марте, но пока что — сказка... Пользуясь хорошей погодой, гуляю по соседним городам — здесь они друг от друга на 2—3 км — и не поймешь, городок это или деревушка. Везде 800-летние церквушки, а вокруг виллы, от которых только усраться. Хозяев нет — в Париже — а садовники и прочие рабы наводят красоту, что-то сажают и стригут...

____________________

¹ «Записки зеваки». Опубликованы в журнале «Континент», № 4 за 1975 г. Отдельной книгой вышли в издательстве «Посев» в декабре 1976 г.

² А. Крюба, см. примечание 3 к письму 12.

³ Парижское издательство, в котором первоначально предполагалось выпустить «Записки зеваки» на французском языке (вышли в издательстве «Julliard» в ноябре 1976 г.).

17

[12.2.75] [Марлот]

Что ж, сегодня ровно 5 месяцев¹ — и 2 месяца Marlotte. Итог? По-моему, ужасающий! Мы с матерью твоей вконец омещанились и обуржуазились. К комельку! — единственная наша мечта. Едем в Париж и мечтаем — назад, в Marlotte. Едем в Англию — не куда-нибудь, а в Англию — и уже тоскуем по Marlotte. Черт знает что. Старость!
Пять месяцев в Париже (или около него), а мать ни разу не обмолвилась о Лувре. Я, слава богу, могу сказать, что был в нем, но интеллигентный человек должен любить часами стоять перед Джокондой, а я... Единственное мое оправдание — это, что кончил работу. Анжела перепечатывает и на след. неделе понесу манускрипт в «Seuil»...
Получили сегодня очередную порцию газет, «Н мир» и « экран» № 2. Поток папирос можешь ограничить. Я привык к «Голуаз» и папиросами пользуюсь только при писании. Кстати, только неделю тому назад докурил киевский «Беломор»
Ну, будь! Будьте. Целую. В.

_______________________

¹ Со дня отъезда в эмиграцию.

18

24.2.75 [Лондон]

Дорогой Витька!
Вот теперь я попал наконец в настоящую иностранную страну. «Там» я уже все знал — сколько письмо, сколько открытка и как выглядят монеты... А тут — черт его знает, разберись во всех этих «new» пенсах.
Брожу сейчас один по Лондону в ожидании встречи с Glenny¹, кот мною тут руководит... Пока воздерживаюсь от высказываний. Единств., что могу сказать, это то, что он, Лондон, отнюдь не величественен, как почему-то решила твоя мать и раз 15 вчера повторяла... Скорее уютный... Но пока помалкиваю.
Пишу на почте, поэтому кратко.
Погода — сказка! Тут тоже все цветет...
Пока. В.
О! Еще оказался кусочек... Первое впечатление от Англии (поезд Дувр—Лондон, 7 ч, вечера) — темнота! Рекламы (в Лондоне) только на Picadilly... Второе впечатление (в поезде же) — парень, сидевший перед нами читал... «Август 14-го»² ... Все!

____________________

¹ Майкл Гленни — английский переводчик Ф. Достоевского, М. Булгакова, В. Набокова, Ю. Домбровского, В. Семина и др.

² Первая редакция романа А. Солженицына «Август Четырнадцатого» вышла в Лондоне по-английски в 1972 г.

19

2.3.75 [Лондон]

А Лондон-то, в общем, ничего. В чем-то во многом милее Парижа. Особенно окраины. Домики, домики, домики — усраться. И все трехэтажные. Квартиры все тоже 3-этаж. Только автобусы двухэтажные. А вообще, все как положено. Бобби в касках, мудаки в котелках и с зонтиками, а такси — никогда бы не вылезал. Вернее, — все время влезал бы и влезал — старые, добротные «Остины» с высокими дверями, входи в полный рост. А внутри — хоть спи. Клуб, из которого пишется эта бумага (мне разрешили без галстука только потому, что я высокий гость), тот самый, в котором Филеас Фогг¹ заключал пари. Тишина, красота, благопристойность и редкие, покуривающие сигары и трубки, тихо беседующие сэры и лорды...
Побывал в Парламенте (1 1/2 десятка парламентариев, спикер в парике, перед ним скипетр), в «Таймс» (рассказы в лит. приложении) встречался с Анатолием Максимовичем (впрочем, думаю, ты уже слышал) ² — фото пришлю.
В одном слове — beautiful!!³
Хозяева (по 2 ночи у каждого) одни лучше других. Жилища — тоже.
Зовут на брекфаст — кофе, тосты (гренки), абрикос, джем.
Целую. В.

____________________

¹ Главный герой романа Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней».

² В. Некрасов высказывает предположение о том, что В. Кондырев слышал по радио его беседу с Анатолием Максимовичем Гольдбергом (1910 — 1982), обозревателем русской службы Би-Би-СИ, чьи передачи «Глядя из Лондона», несмотря на глушение, пользовались в СССР чрезвычайной популярностью.

³ Прекрасно! (англ.)

20

6.3.75 [Кембридж]

Витька!
Не останавливаюсь ни перед какими расходами — клею марку в 10 пенсов вместо 5,5, что подвергает в ужас всех англичан. И только потому, что решил снабжать тебя не только черчиллевским галстуком (это впереди), но и серией марок, посвященных его 100-летнему юбилею. Начинаю с молодого, — по-видимому, периода англо-бурской войны. Впереди еще три...
С письмами мать не дает мне житья. Особенно переживает, если я забуду опустить открытку Вадику. «Как, ты не опустил?!» — и на час портится настроение. А вообще — ничего… Усцыкается от Англии. Всем восторгается. Особенно парками («Какой зеленый город! Ах!»), не обращая внимания, что в Сити ни одного деревца... А парки и всякие там лужайки и перелески — ничего не скажешь — первый класс.
Вообще страна покойная, неторопливая и мило-мудаковатая. Словообилие англичан не поддается описанию. А я-то держал их за лаконичных и молчаливых. А когда говорят по-русски, не могут продраться через бесконечные «ам… ам... ам…». Иной раз хочется и по голове их треснуть. Но милы, любезны, богаты, конечно, скучноваты и, по нашим русским понятиям, трогательно поцоваты. Не говоря уже о Гайд-парке, где поцоватость уже теряет трогательность. Я отснял там целую катушку, отдал проявить и с нетерпением жду результата, чтоб послать вам.
Сейчас сидим в очередном усирательном доме — камин увит какими-то листьями, из окна — травка, цветочки, жена хозяина гладит Галкины юбки, преодолев «краешек стула», а мы пишем. Лекция — вечером. А до этого библиотека. Вчера заглянули в нее. Обалдел! В здешнем университете не больше 50 студентов занимается русскими делами, а библиотека подписана на... 400 периодических советских изданий! Все «Коммунисты» и «Агитаторы» в полном составе. И книг полно. Даже Лелю Волынского¹ нашел.
Письма получаем. Позвоним, очевидно, из Лондона завтра или послезавтра. Будьте! В.

__________________

¹ Леонид Волынский (Леонид Наумович Рабинович) (1913 — 1969) — писатель, искусствовед, художник.

21

17.3.75 [Англия]

Ну, Витька, — укатали Сивку крутые горки... Еле ноги волочу после всех этих встреч, бесед, лекций, обедов, ужинов, музеев, осмотров, замков и прочих достопримечательностей. Все более или менее смешалось в голове... Уже не соображаю, где что говорил, с кем и где встречался, и что и кто в Шотландии, кто и что в England... сейчас приземлились и переводим дух среди холмистых равнин на границе Англии и Шотландии в англо-русском доме с такими видами из окон на всяческие дали и холмы, что, поживи я здесь месяц, выдал бы такие «Былое и думы», что... Хозяин — русский, художник, москвич (иллюстрировал Трифонова в серии «Пламенных революционеров»), жена — англичанка, литературовед, ожидающая вскорости ребенка — рожать решила здесь¹. Русская безалаберность скрашивает несколько милую чопорность англичанки.
Вообще, должен тебе сказать, с ужасом замечаю, что старая добрая Англия, несмотря на всякие там забастовки и инфляции, остается старой и доброй (и главное — деликатной и ненавязчивой в общении), и постепенно отодвигает куда-то мою belle France... <...> Англичане — нация завоевателей и колонизаторов! — обходительны, застенчивы, медлительны и невероятно разговорчивы... Чтоб сказать, например, что надо доехать до того угла и повернуть направо, уходит не меньше 10 минут. Вчера в ресторанчике по пути из Эдинбурга сюда, я попросил (через друга англичанина) дать мне к чаю поджаренные тосты. Он произнес речь, она ответила спичем. «О чем вы так долго говорили?» — «Ни о чем... Просто она сказала, что тосты будут не сразу, а через 5 минут».
Что же впереди? До Лондона остался только Бирмингам — две лекции и сколько-то там обедов. В Лондоне мы с матерью расстаемся. Я — на недельку-10 дней в Канаду, она — в Париж... Боится она этого ужасно. Во-первых, в Канаде я перепьюсь (?!), во-вторых, как огня боится самостоятельности — хотя в Лондоне ее посадят в самолет, а в Париже встретят... Особенно трусит после некоего эксцесса в Глазго, где в результате путаницы мы вылезли из поезда не на вокзале, а в депо! После оживленных диалогов по-английски (!) с железнодорожниками, нас доставили на вокзал отдельным поездом, где и были встречены. Но мысль, что такое может с ней случиться без меня, повергает мать в тихий ужас.
Засим — обнимаю! В.

___________________

¹ Кирилл Соколов и Аврил Пайман. К. Соколов иллюстрировал роман Ю. Трифонова «Нетерпение», вышедший в серии «Пламенные революционеры».

22

18.3.75 [Бирмингам]

Витька! Я, наконец, дорвался здесь, в Бирмингаме, до Главпочтамта и набрал такое количество прелестных марок, что мне теперь только сидеть и писать письма и открытки во все концы. Буду насиловать мать, чтоб делала то же самое. Вчера, полубездыханные, прибыли сюда. Поселились хорошо, у русской, у каждого своя комната. Пробудем здесь до воскресенья — 23-го. И каждый день — треп. Сегодняшний уже состоялся. Потом малое турне по городу и домой — обедать. А города здесь ужасно непохожие друг на друга. Эдинбург (прилагается открытка) (нет, посылается отдельно, чтоб наклеить марку) — холмы, скалы, шпили и замки. Ньюкасл (по-старому Ньюкэстль) — самый урбанистический, конца прошлого — начала этого века, кучи железных мостов через реку Бирмингам — почти все в центре посносили и застроили башнями, цилиндрами и параллелепипедами... Нигде не удается толком побродить. Только немного в Оксфорде — один, под скучнейшим дождем (открытка отдельно). Вчера получили ворох писем, пересланных из Марлот. Здесь — тоже — вдруг столкнулись с холодом и снегом. Бр-р... Никакой ностальгии по снегу не испытываю. А вообще — мечтаю уже о тишине, покое, диванчике, Marlotte. Но попаду сейчас не сразу. Подвернулась вот на недельку Канада — не отказываться же, тем более, что все оплачивают.
Все! Целую. В.

23

28.3.75 [Торонто]

Toronto, е. т. м.!
Думал порезвиться в одиночестве по Новому Свету, да не тут-то было. Оплатили все двоим. Что тут уж поделаешь — скрепя сердце, поматюкавшись, согласился... Маршрут, по которому летели, — прилагаю. Ноги и ж… за 7 1/2 часов онемели, но зато хоть помолчать малость удалось. Но не успели приземлиться, как уже пришлось приоткрыть е….ник и до 7 утра (по лондонскому времени, разница в 6 часов) не закрывал. В отеле переночевали, заказали на утро завтрак по-английски, привезли столик-самобранку, пожевали, мать с девой¹ пошла по лавкам, а я — сначала в один университет, потом за 200 км в другой — в Лондон, есть такой городишко. Сегодня — Монреаль и дальше со всеми остановками по всяким там Ванкуверам… К концу той недели вроде должны вернуться, денек передохнуть и в Новый Йорк дня на 3—4…
Вот так-то... Ни х.. себе? Как ноги держат, как еще язык поворачивается — неясно. Вчера из Лондона вернулся в 2 ч. ночи, а в 9 утра уже позвонил Юрка². Мать же отбухала — 14 (!) часов сна. Торонто еще не видел. Так, из окна машины. Небоскребы, а рядом мелкотравчатость. 2 мил. жителей. На каждого из них 2,3 машины. Форды и Понтиаки, длиной в километр. По автостраде шпарят по 160 км/час. Только рекламы мелькают. Открыток и марок еще не успел купить. Слава богу, кончилась забастовка (и тут была!), а то имели бы паузочку. Ну, будь!
В Лондоне (том) задержимся на три дня и в Париж. Прибл расписание. Канада — до 6 апр. Н-Й. — 7—10е. Лондон — 11—14. 15е — Paris.

___________________

¹ Вероятно, с переводчицей.

² Юрий Бенционович Дулерайн (род. в 1939 г.) — знакомый В. Некрасова по Киеву, нью-йоркский журналист.

24

29.3.75 [Монреаль]

Витька!
Пишу так — чтоб заполнить бланк. Да и до самолета (и завтрака на столике) осталось время.
Нет, нет, нет... Города тутешние не по мне. Дороги б или м усраться, а так — скукота. Даже гулять по ним не хочется.
Впереди, кажется, то же самое. В Торонто — кое-что есть. А вечер вчера (после трепа) провели хорошо. У одной дочки московских друзей — писала когда-то диссертацию по мне. Провели тихо, у камина. Устали.
Будь! В.

25

4.4.75 [Канада]

Витька!
Пишу уже просто так — в основном, для марок — мыслей же в голове не густо. А главное, забываю, что и кому писал — в голове кавардак, бардак и черт знает что... Чудом свободный вечер. Мать уже храпит вовсю. В номере жара, мозги плавятся, эр-кондишэн дует без толку. Надо всем писать — тратить марки — накупил их целый воз... Сегодня утром, на аэродроме в Saskatоon¹ увидел все же двух вроде ковбоев — в шляпах и сапожках на высоких каблуках. Один раз видел пьяного индейца — или, как их тут называют — indiаnа... Проходил мимо забегаловки, он оттуда выполз. И еще двое алкашей. Даже умилился. Хотел зайти, подивитись², да время впритирку...
Главная моя трагедия — это фотографии. В Англии еще выяснилось, что испортился затвор. И выяснилось это уже после 9-ти (!) отснятых катушек. Ахнули все Оксфорды, Эдинбурги и озера. И сюда приехал без фотоаппарата — отдал в Лондоне в починку. Здесь снимаю на чужом аппарате — что получится, не знаю, но пыл пропал.
Все! Будь! ВН

__________________

¹ Саскатун — город на юге Канады.

² Поглазеть (укр.).

26

6. 4.75 [Канада]

Дорогой Витька!
Последнее письмо из Канады. Завтра вечером в N.Y.! 13-го из N.Y. вылетаем в Лондон и, очевидно, 16-го в Paris. Ну, и налетались же! Особенно роскошен был вчерашний день. Завтракали в Виннипеге, обедали в Thunder-bay (на берегу Великого озера — с самолета обалдеть, был к тому же закат), вечерний чай в Торонто! Прилетели весьма удачно, т. к. два дня до этого аэропорт был закрыт из-за снежных заносов. И все дороги в Торонто были закрыты — разметали дороги. Сегодня был первый бездельный день. Ходили фотографироваться для амер. визы, а заодно купили матери лекарства (ее — несет!), крем для обуви с двумя щеточками и... почему-то 3 (!) чемодана — один другого больше (или меньше). Просто потому, что если купить один, то 26 $, если три — 48 $.
Такие здесь странные порядки.
Мать, кряхтя, пошла отлеживаться, а мы с приятелем — толковым парнем — пошли в какую-то a la ковбойскую забегаловку пожрать. Вечер тихо провели дома за чаем — пришел еще один гость, из быв. москвичей.
Завтра — день каких-то покупок.
Как ни странно, но у меня вдруг стала проходить усталость. Второе дыхание, что ли...
Посылается торонтская фотография, сделанная чужим аппаратом. Аппарат специально для нас с тобой. Все делает сам — только нажимай... Хочу себе купить такой. Голубое за памятником — дом! Весь из стекла.
Кроме фото вкладывается 1 доллар с дыркой, чтоб не мог его потратить.
Будь! В.

26

12.4.75 [Нью-Йорк, письмо на ресторанной салфетке]

Дорогой Витька! Итак — на этот раз из Нью-Йорка. Позавчера сидели втроем в этом кафе или Steak-pub’е и надписали тебе эту салфетку, вернее, подкладку под тарелки. Жевали steak’и, пили пиво, говорили обо всем. Заодно и о вас, криворожанах. А вчера пили только коку-колу на 44 этаже World Trade centre¹ и обратно же говорили о том, о сем и смотрели на разостлавшийся под ногами городишко. Длинная открытка с этого самого 44 этажа послана. Толик, Эмка²... Приятно...
Треплемся, трепемся. Что может быть приятнее. И шляемся по улицам среди небое..в, как прозвал их Эмка.
Мать, увы, сдала. Простыла еще в Канаде и вылеживает бронхит
Сегодня ездили к Александре Львовне Толстой³. Дай бог! 91 год! Ясна, мила, спокойна. И делает великое дело — дома для стариков. Получше ВТО...
Ну, будь! В.

_____________________

¹ Всемирный торговый центр, здания которого были уничтожены 11 сентября 2001 г.

² Анатолий Гершман (род. в 1949 г.) — математик; «Эмка» — Наум Коржавин (род. в 1925 г.) — поэт, эссеист.

³ Александра Львовна Толстая (1884 — 1979) — дочь Л. Н. Толстого. В 1929 г. эмигрировала из России, в 1939 г. организовала и возглавила Толстовский Фонд помощи русским беженцам.

28

26.4.75 [Марлот]

Marlotte, наконец-то! После всех этих сиганий по планете и кое-какого дополнительного утомления в Женеве не могу оторваться от своей тахты... Отсыпаюсь, а в перерывах читаю и перечитываю письма, которых застал ворох... На дворе — теплынь, все распускается и птички чирикают... Даже слишком рано будят трудящихся и бездельников...
Сейчас выйду, пройдусь, а то залежался...

29

2.5.75 [Париж]

Нормальный советский писатель всегда в долгу у народа. Я не являюсь исключением. Я твой должник. Ты — народ.
Итак — квартира.
Во-первых, адрес. 7, rue La Bruyйre, Paris, 9 (или, если нравится, IX). Надеюсь, ты уже нашел ее на карте.
[Приводится план квартала]
На север — в пяти минутах Pigalle. На юго-запад в 10—12 мин. ходьбы Grande Opera. На западе в 10 мин. вокзал St. Lazare. Вокруг полно лавочек и магазинов, а в 11/2 мин ходьбы прачечная-самостирка («Некуда даже стиральную машину поставить!..») Друг нашего друга, проф. психиатр, потеряв 5 лет назад мать, не хочет продавать квартиру. Жили всякие приезжие друзья. Теперь предложено нам. За весьма умеренную плату — 1000 фр. в месяц. С полной меблировкой (зеркала, шкафы, пятиспальные кровати, шифоньеры, белье, посуда, серебро и ets.).
[Приводится план квартиры]
Да! Мои литературные дела. «Presse de la Citev»¹ издают «Зеваку». Переводчик I класс — Окутурье². Всех переводил — и Андрюшу и Саньку³. Выйдет где-то в феврале. Предлагают, чтоб я подобрал фотографии, а я, может, и рисуночки еще сделаю. А вслед за «Зевакой» издадут «По обе стороны» и «Васю Конакова»⁴. Авансы и за то, и за другое уже выписаны. Встречался с директором — монополист и лит. гангстер — принят был на высшем уровне.

____________________

¹ Парижское книжное издательство.

² Мишель Окутюрье (род. в 1933 г.) — славист, профессор Сорбонны.

³ А. Синявского и А. Солженицына.

⁴ Повесть В. Некрасова «Вася Конаков» (1956) и очерки «По обе стороны океана» (1962) по-французски изданы не были. «Записки зеваки» (1975) вышли в издательстве «Julliard» в ноябре 1976 г. (см. примечание 3 к письму 16).

30

10.5.75 [Париж]

Что ж, Витька, пора вроде и отчитаться за пройденные пару дней.
Во-первых, что это за мысль, звонить в такую рань — я еле напялил халат и попал уже под занавес…
А тут и Пасха (тут ее празднуют русские — католическая была раньше — и мы даже были на заутрени на рю Дарю¹ — отдельный рассказ...), и Сашкин² концерт и День Победы, который мы начали еще 7-го... Начался он так рано (здесь — я тебе писал — его празднуют 8-го), т. ч. по телевидению показали прекрасный фильм о взятии Берлина и Потстдамской конференции. На меня — как ты понимаешь — это подействовало, и я произнес заветное: «Как же! В такую минуту, после взятия Берлина и подписи маршала Юкофф³ да не...» Были, конечно, жалкие попытки пресечь этот порыв, но разве удержишь... И дальше, как всегда, французы (Витя, хоть и русская, но все же француженка, а Стефан полный иностранец)⁴ разводят руками: «Где вы достали?» «А вот достал!» «Где?» «В «Le dйpart» на улице Sufflot...» «Не может быть...» «Не может быть, а вот она...» И вытащил и поставил на стол начатую «Украінську горілку»!!! Ахнул за нее целых 50 франков (т. к. продают ее на разлив, а это дороже), но зато выпили на кухне по всем правилам и я произносил...
8-го отмечено было иначе. Цветами! Двумя громадными букетами сирени и тремя розочками...
Дело в том, что Стефан и Витя встретились после войны (он из Бухенвальда, она то ли из Америки, то ли из Лондона) ровно в 3 часа в Париже 8 мая 1945. И ровно к трем (Витя утверждает, что в 3 час. 03 м.) я ввалился с этими букетами, обегав 10 кварталов, т. к. магазины в основном были закрыты... 8-го вечером вернулся в Marlotte, чтоб не прозевать твоего звонка. И в общем-то полупрозевал...
Вчера отлеживался, посасывая пивко, и читал с наслаждением объединенный пленум творческих союзов⁵...
Целую. Вика.

___________________

¹ Рю Дарю, 8 — адрес православного собора Святого Александра Невского в Париже.

² Концерт А. Галича.

³ Французское звучание фамилии маршала Г. К. Жукова.

⁴ Стефан Эссель (род. в 1917 г.) и его жена Виктория («Витя») — владельцы дома в Марлот, в котором временно жили Некрасовы.

⁵ В апреле 1975 г. состоялся Объединенный пленум творческих союзов и организаций СССР, посвященный тридцатилетию Победы.

31

24.6.75 [Париж]

Для начала — три слова... Привет, объятия и т. под. Ну, что ж... Жив¹. Говорят, что-то там было, а сейчас, хотя и тоска собачья, но брожу по коридорам, читаю — вперемежку Пушкина, Лермонтова с Корниловым и Владимовым («Верный Руслан»)². А в общем-то более или менее остое.….о.
Целую! Вика.

___________________

¹ В начале июня 1975 г. у В. Некрасова был перитонит с осложнением. В парижском Американском госпитале ему сделали три операции, но опасность для жизни была столь велика, что А. Синявский даже составил текст некролога (опубликованного в журнале «Синтаксис» после смерти В. Некрасова в 1987 г.).

² Повесть Г. Владимова «Верный Руслан» была опубликована в журнале «Грани», 1975, № 96.

32

17.7.75 [Париж]

Дорогие мои!
Где-то они там в космосе кружатся на англо-русском языке¹, а я сижу у окна, смотрю на угловое кафе-ресторан и обратно же тоскую по воле. Недельку подышал воздухом в садике, а вчера меня вторично резанули. Воткнули в бок трубки (называется дренаж) и ежедневно будут что-то перемывать у меня внутри...
Читаю... Упиваюсь «Огоньком» и «ЛГ», а одновременно любимовской «На чужбине»² и воспоминаниями Кони³.
Самочувствие, как ни странно, после операции (которая наз. здесь intervention) — отличное, как у болтающихся в космосе космонавтов.
Целую. В.
Сколько здесь пробуду? Сказали, от 10 до 15 дней. Палата хорошая, отдельная. Окно настежь, с чем, конечно, пытается бороться мать.
Еще раз целую. В.

_____________________

¹ Речь идет о советско-американском космическом проекте «Союз» — «Аполлон». Корабли стартовали 15 июля 1975 г. и осуществили стыковку 17 июля.

² Эмигрантские воспоминания журналиста и искусствоведа Льва Дмитриевича Любимова (1902 — 1975), в 1948 г. вернувшегося в СССР. Книга вышла отдельным изданием в 1963 г.

³ Вероятно, издание: А. Ф. Кони. Воспоминания о писателях. Л., 1965.

33

24.7.75 [Париж]

Дорогой Витька!
Посылаю три вырезки из жизни западного мира. Новая мода на здешних пляжах, самая модная игра людей солидных — гольф, уничтожение слонов в Африке... Это из «Paris-Match».
Теперь жду фотографии Аполло-Союз. Между прочим (я не видел) всех здесь поразила не так стыковка, как необычайная ясность телевидения.
Последние дни что-то одолели гости. Позавчера — 10. Вчера — 11. Малость утомительно. Но, ничего, терпимо.
Мать в захлебе от Бондарева¹. Плюется, но не отрывается. Я тоже включился — ты знаешь, я люблю разных Шевцовых…² А Юра малость стал приближаться к этому стилю. А ведь был «учеником и последователем»...
Целую. В.

______________________

¹ Ю. Бондарев. «Берег», «Наш современник», 1975, № 3 — 5.

² Имеется в виду Иван Михайлович Шевцов (род. в 1920 г.), автор одиозных памфлетных романов: «Тля» (напечатан в 1963-м), «Во имя отца и сына», «Любовь и ненависть» (вышли в 1970-м).

34

6.8.75 [Париж]

Дорогой Вить!
Т. к. мать тебя держит в курсе всех медицинских дел (м.б. немного и путая, но сейчас это уже не существенно), а событий в моей жизни не густо, расскажу-ка я тебе о наших друзьях.
Борька и Жора Hoffman¹. Два брата, 27 и 28 лет, получившие в наследство от отца лит. агентство, управляют им сейчас вдвоем. Борис по лит. делам, Жора — кино и театр. Оба чудные ребята, мама в прошлом киевлянка, папа тоже где-то в этом роде. Борис главный наш помощник — очень много и охотно выполняет все поручения, но ни за что не берет денег. Бывает у меня, если не каждый день, то через день. Приносит письма, газеты, журналы, всегда весел, бодр. Жорка — тот больше лентяй, хотя всегда куда-то торопится. Первый собачник. У него Джулька. Кроме того, собственный самолет, на котором возит все свое кодло — даму сердца и трех псов — к морю купаться. Я им пока только завидую, жду, пока поправлюсь, чтоб вытеснить кого-то из самолета.
Витя Hessel. Хозяйка Marlotte². Самая обаятельная и умная из всех наших друзей. Маленькая, не блещущая красотой, лет 50 с гачком. Муж — зам. министра, мотается по Африкам, сейчас вызволяет из партизанского плена некую археологичку, томящуюся там уже 15 мес. Прилагаю фотографию из сегодняшнего Paris-Match. Плен у нее какой-то странный. Прилетал к ней муж (он летчик), пробыл с ней две или три недели, потом партизаны его выдворили. Сейчас идет торговля между французским правительством и партизанами, а Чадское правительство ставит палки в колеса. <...> Сама Витя писательница, но работает, кроме того, в ЮНЕСКО синхронным переводчиком.
Витя (Виктор Семенович) Gachkel³ — врач-психиатр, мой ровесник. Из русских старых эмигрантов. Это он все сделал с моим первым госпиталем. И потрепаться с ним интересно. И книги приносит. Живет в самом аристократическом районе Парижа (av. Foch), а сколько у него комнат, я сосчитать так и не смог. Он же устроил нам и La Bruyиre, в которую неизвестно когда мы переедем. Мать иногда там ночует, когда звонит вам. И каждый раз жалуется на шум, какие-то, мол, ночные крики (е.у-у-т!), вонь бензина и духоту. Я там еще не жил...
Нат. Мих. Ниссен — из старых эмигрантов⁴. Милейший человек, которая любит иной раз со мной и матюкнуться («Ну с кем же еще!»). В данный момент занята обслуживанием только что народившегося максимовского младенца. С папой младенца сейчас мы как-то сблизились⁵. Ему трудно, нужен советчик. Вот я, лежа, пока и выслушиваю его излияния.
Игорь Александрович Кривошеин⁶, сын царского министра, полжизни проживший во Франции, вторую в Союзе, знает все виды тюрем и лагерей — Бухенвальд еtc., сейчас с женой и сыном здесь, сын Никита⁷, тоже синхронный переводчик — исколесил весь мир, вплоть до Таити!!
Лида Вернан⁸, Лилькина⁹ подруга детства… Мишель Окутюрье, профессор Сорбонны, он же мой нынешний переводчик… Анжелика с Эмилем¹⁰ — не помню, видел ли ты их в Киеве, когда они приезжали. Андрей с Машей…¹¹
Вот основной круг друзей, не считая швейцарских... За все время болезни только позавчера никого не было, а так всегда кто-нибудь толчется — кроме вышепоименованных и другие друзья, но не близкие.
...Через 10 дней полгода! <...>
Целую. В.

____________________

¹ Борис Гофман — парижский литературный агент В. Некрасова. Жорж (Жора) Гофман — его брат, по профессии юрист.

² См. примечание 4 к письму 30.

³ Виктор Семенович Гашкель (1911 — 1982).

¹ Наталья Михайловна Ниссен (1911 — 1990).

⁵ Владимир Емельянович Максимов (1930 —1995) — прозаик, публицист, издатель. В 1974 г., эмигрировав из СССР, основал журнал «Континент», который возглавлял до 1992 г. С августа 1975 г. В. Некрасов был его заместителем, в конце 1982 г. покинул редакцию из-за разногласий с В. Максимовым.

⁶ Игорь Александрович Кривошеин (1899 —1987)— по профессии инженер. Участник движения Сопротивления, узник нацистских и советских концлагерей.

⁷ Никита Игоревич Кривошеин (род. в 1934 г.) — переводчик, публицист, мемуарист. В 1947 г. вместе с родителями выехал в СССР. В 1957 г. был арестован КГБ за статью, опубликованную в «Le Monde» после вторжения советских войск в Венгрию. Отбывал срок в мордовских лагерях. После освобождения работал переводчиком в Москве. В 1971 г. вернулся во Францию.

⁸ Лидия Вернан (1918—1990) — филолог-славист.

⁹ «Лилька» — Лилиана Зиновьевна Лунгина (1920—1998) — переводчица. Она и ее муж, драматург и киносценарист Семен Львович Лунгин (1920—1996), жившие в Москве, были близкими друзьями В. Некрасова.

¹⁰ Анжела и Эмиль Крюба. См. примечание 3 к письму 12.

¹¹ Синявские.

35

12.8.75 [Марлот]

Дорогой Витька!
Третий день сидим и ждем Кр Рог... Мать, забыв свой стыд, скоро перейдет на мат. Пока что ограничивается «блядством». Итак, с госпиталем расстались. Пожаловаться на него не могу, но все же расставался без особого сожаления. Ты прав — увлекаться врачами опасно. Всегда что-нибудь найдут, да и ты становишься психом — интересуешься температурой, сам меряешь себе пульс (кстати, сейчас уже нормальный — 76, правда, не при ходьбе) и вообще всему придаешь значение. Итак — расстались полюбовно — американскому врачу — «Киру»¹, сестрам — конфеты. И теперь блаженствуем в пустой, набитой книгами квартире. А книг... Ты бы обалдел. Я впился сейчас в Л. Толстого — «Казаки», «Хаджи-Мурат» — все это читалось и, конечно, забылось. Наслаждаюсь…
Сегодня целый день провалялся в саду. Раскладушка и шезлонг. В перерывах между чтением — шагаю. Именно шагаю. Садик маленький, дорожка 20 м., и я туда и обратно, считая ходки.
Одним словом, вроде А. И.², когда он жил в Переделкино. Сегодня нашагал 1,5 км. Горд! Единственное, что мне активно не нравится, это мой живот. Вырос барабаном, и не вверху, как обычно, а внизу. Мешает и раздражает.
Жрать? Жру... Хотя с французской кухней, знаменитой на весь свет, у меня нелады. Хочу сырников, оладий, творога со сметаной, вареников, пельменей — увы, всего этого нет. Творог друзья иногда приносят, доставая где-то в деревне, а с оладьями у матери что-то не выходит — обвиняет муку. Манная каша и та какая-то не та, крупного помола. С фруктами и овощами благополучно, но это скорей для матери — ей, как Репину, соломки бы...³
Поселился я теперь в хозяйском кабинете. Пишу за письменным столом. Вокруг книги. В окно — сад и вдали Эйфелева башня!
А? <...>
Целую. В.

_____________________

¹ Английский перевод повести В. Некрасова «Кира Георгиевна».

² А. Солженицын, живший на даче Чуковских в Переделкино в разные годы, в частности, перед последовавшим в феврале 1974 г. арестом и высылкой из СССР.

³ Подразумевается радикальное вегетарианство И. Е. Репина.

36

22.8.75 [Сюрень]

Дорогой Витька!
Давай договоримся так: все медицинское — мать (хотя она там малость и путает), а всю остальную херню — я. <...> Здесь — в Suresnes¹ — мы уже 13 дней. Думаем дождаться хозяев (очевидно, в первых числах сентября) и куда-нибудь на юг. Первые наметки уже есть — что-то тихое, красивое — пансион (недорогой) возле самого моря, в районе Перпиньяна.
Пока же расширяю круг своих прогулок. Обнаружил почту, табач. лавку, американское кладбище на горе Mont-Vaverien и не добрался еще до мемориала — места расстрела немцами франц. сопротивленцев (парижский Бабий Яр…²). А вчера и позавчера — Париж. Мать торчала в парикмахерской, а меня повезли в парк Сен-Клу. Вчера мать с одной поцовкой покупала детское барахло, а я с приехавшими из Израиля разъезжал и шатался по Парижу — в общей сложности 7 часов. А вечером еще и застолье до 111/2. Так что постепенно возвращаюсь. Борюсь с животом (брюки не застегиваются, на булавочке), делаю гимнастику.
А ты, будь любезен, занимайся французским!!! Обязательно! И второе — обязательно получи международные права на вождение машины. Здесь получить их очень сложно и дорого. Учти!
Целую. В.

_____________________

¹ Пригород Парижа.

² В. Некрасов в течение многих лет предпринимал усилия по сохранению памяти о трагедии Бабьего Яра. Самый яркий эпизод этой его деятельности — выступление 29 сентября 1966 г. на стихийном митинге киевлян, посвященном 25-летию начала массовых расстрелов.

37

6.11.75 [Париж]

Мои приобретения за эти дни — карта Парижа, как оставленная тебе в наследство (магазин этих карт оказался в двух шагах от меня), и «Petit Larousse illustré» — вообще с детства влюблен, а тут еще все «знаменитые» улицы, а <...> во всех этих Ларошфуко и Рошешуар без словаря никак не разберусь.
Пленку с «киевскими уголками» еще не проявил. Над столом повесил: длинную панораму Киева, Мамаев курган, мой батальон, Славик¹, Иван Сергеевич², Исаич³, Леля Рабинович⁴ у приемника. Вверху — я с Возне-с. Справа над полочкой (пара книжек, принц на коне, сталинградские осколки, клей и пр.) — похороны Ахматовой. Слева, на стене, смеющаяся мать⁵, Филька-анархист⁶ в рамочке, я с чубом — рисунок⁷. Над кроватью — Париж. Коля⁸ в круглой раме, бабушка⁹, Колин рисунок, венецианское зеркало. Другая (третья стенка) — полки с книгами. Четвертая — окно.
Мать больше всего тревожится, что я создаю «уют» — не захочет отсюда уезжать, говорит. А я мелкий буржуа, люблю «уголки» и прочую х..ню.
Увы, она не умеет радоваться. Мелочи и бирюльки ей до дупы¹⁰, а новое пальто (прекрасное, кстати) развеселило только на 1/2 часа, и дальше только сомнение — красивое, но маркое, и такие длинные теперь не носят, надо укорачивать. Купила шляпку — дерьмо, а ей идут только платки и береты — переживание...
За сим — целую. ВПН

__________________

¹ «Славик» — Семен Фишелевич Глузман (род. в 1946 г.) — врач, журналист.

² Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892—1975) — писатель. В 1987 г. В. Некрасов написал о нем мемуарный очерк «От слова «любить»…» (см. «Звезда», 2001, № 8).

³ А. Солженицын.

⁴ Леонид Волынский, см. примечание к письму 20.

⁵ З. Н. Некрасова.

⁶ Карикатура В. Некрасова с подписью «Я прочел всего энциклопедического словаря».

⁷ Автошарж В. Некрасова.

⁸ Николай Платонович Некрасов (1901—1918) — брат В. Некрасова. Погиб в Гражданскую войну.

⁹ Алина Антоновна Мотовилова (Эрн) (1857—1943) — бабушка В. Некрасова.

¹⁰ Задница (польск.).

38

13.11. 75 [Париж]

Постепенно привыкаю к Парижу и к нашему району. Интересный — очень уж парижский. Побродим еще с тобой. Лавок и магазинчиков — уср…ся И кафе, и пивных, и чертова гибель антикварных...
Все это, увы, мать не видит, не замечает. И вообще скучает. Занятия нет — вот в чем беда. Поэтому самоуглубляется и ищет болезни. Грех говорить — действительно, здоровьем не похвалишься — но была уже у 6-ти глазных врачей и столько же терапевтов и сердечников ее смотрели. Вторые ничего органического не находят, а она жалуется на задышку и бессонницу. Мастер все-таки она жаловаться...
Были мы с ней недавно в кино — «Операция Дракона» — каратэ со суперстар Ли, которого недавно где-то укокошили¹. Дерется классно! А сейчас вышел вечером побродить и наткнулся на фильм про вампиров. Вылезают из могил и сосут. Погнались за одной девицей, она деру, добежала до поезда-кукушки. Они за ней — верхом, покойнички. Догнали, вскочили в поезд и всех пассажиров пересосали! Во как!
А Париж сейчас хорош — шуршат листья под ногами и с деревьев еще не все опали.
Послезавтра улетаю в Вену — на Пен-клуб, оттуда в Швейцарию, где предполагается встретиться с Галкой — она уже давно мечтает о своих женевских друзьях. Ну, целую. А приятно уже получать письма на Bruyиre! И вообще приятно быть у себя со своими книгами.

________________________

¹ Имеется в виду фильм «Выход Дракона» — последняя завершенная работа Брюса Ли (1940 — 1973), скончавшегося, согласно официальному медицинскому заключению, от отека мозга, вызванного аллергией.

39

[16.11.75, утро] [Вена]

Дорогой Витька!
Вчера вечером прилетел в Вену. Аэропорт пуст, никто не встречает. Сел в громадный автобус, прямо в гостиницу. Там ждет номер. Шикарный, громадный, кровать персон на 5... Выспался, выкупался, побрился, вымыл голову и пойду позавтракаю, куплю марки (!) и в город — на людей посмотреть, себя показать. Пока — уже 11 ч. — никто мной еще не интересовался — воскресенье, что ли. Звонил матери, разбудил. Все в порядке. Погода — солнце, пошли тучки.
Целую! Вика.

40

16. 11. 75 [Вена]

Вить!
День прошел. 12-й час. Кровать раскрыта, ждет меня... Марки — удовлетворись пока теми, которые я купил в гостинице. Выкупался. <...> Пишу и мечу. Делать в общем-то нечего. Утром прошел по городу. Пустой, магазины закрыты. Кругом банки и почему-то масса всяких автомобильных магазинов — Toyota, Fiat, Volvo… прошелся по Рингу (глав. улица) — закрытые музеи (все почему-то работают до 1 часу), парламент, памятники, шуршащие листья, трамваи, очень уютные, пустые и с читающими книги кондукторами. Замерз, вернулся домой. Вообще-то холодно, рад, что взял пальто, а на вечер. прогулку даже кепку надел... Поспал часок-другой, в 6.30 на прием в Мин. культуры. Толкутся со стаканчиками в руках, закусывают (в основном, стоя) крохот. бутербродами. Кое с кем познакомился, из тех, что говорят по-русски. Один — старый эстонец, живущий сейчас в Америке, пара израильтян — один, приехавший три года назад из Вильнюса — Ицхок (фамилию забыл). Печатался у нас, пишет по-литовски, живет сейчас в Израиле.
Потолкался и я, выпил стаканчик (фужерчик) шампанского и на такси с нов. знакомыми домой. Они завалились спать, а я, совершив вечерний моцион, бросился в ванну. Замерз на улице. Дошел только по абсолютно пустым улицам (нет, не Пигаль!) до собора Св. Стефана и назад... Последний (и первый) раз, когда я был здесь (ровно 30 лет тому назад, в сент. 1945), он был сожжен фрицами, и на крутой, витой лестнице колокольни валялись еще пулеметные ленты и фрицевские каски... Бродил я тогда по тому же Рингу в своих кирзах и погонах (работал я уже в газете, но с формой не расставался), с командировкой, отмеченной в комендатуре, в кармане (сейчас шиллинги, в которых еще не разбираюсь) и т. к. Hotel Hilton’а у меня тогда не было, покрутился 2 дня и уехал в Прагу, благо билетов покупать не надо было, сел в поезд и поехал... Чем здесь сейчас буду заполнять день, не ясно. Что-то туристское нам покажут, а потом заседания, приемы, коктейли, знакомства — собственно говоря, главная цель этих конгрессов — узнать друг друга.
В.
Ну, будь! Целую. Открытки — завтра!

41

20.11.75 (открытка) [Вена]

Вить!
Вчера нас развлекали этим идиотским зрелищем¹. На манеже вяло, не торопясь, топали эти благородные животные, принимая противоестественные позы в течение 11/2 часов. Сдохнуть. Считается одной из достопримечательностей Вены. Сегодня экскурсия по Бургенланду. В суб. утром вылетаю в Берн. В пятницу веч. встреча с Крайским² (кое-что ему произнесу).
Целую. В.

____________________

¹ «Конный балет» в венской «Испанской школе верховой езды». На открытке изображен эпизод представления.

¹ Бруно Крайский (1911 — 1990) — федеральный канцлер Австрии в 1970—1983 гг.

42

23.11.75 [Берн]

Витька!
Увы, кончается моя холостяцкая 9-дневная жизнь. Из Женевы прибывает мать — посмотреть, мол, на Берн, на дочку наших женевских хозяев Тенце, а заодно вытянуть меня в Женеву. Что ж, похолостяковал хорошо, пристойно, без всяких нарушений, хотя и несколько утомительно из-за всяких радиопередач, телевидений и пресс-конференций. Но все в высшей степени о’кей. Были на конгрессе¹ и русские, и евреи, и чехи, с которыми общался, приехал из Лондона Вадик Делоне² с женой, подкормил их малость и даже в музей сводил посмотреть на Рембрандтов и Брейгелей, перед отъездом подкинул пару шиллингов. Хорошие ребята. Вместе с Вадиком в пятницу вечером малость потрепался с Бруно³. Интересовался тобой, обещал. И Вадику⁴ тоже. Вена в общем прелесть. По сравнению с Парижем тишь, благопристойность (ни одного плаката с голой женщиной), парки, памятники, дворцы, шуршащие листья, тренькающие трамваи. Номер в гостинице классный, громадный, ванная по всем правилам <...>, оплатил его конгресс (как и дорогу), а остальные гроши потратил на телефоны и жратву, да на экскурсию в Бургенланд. Можно было и не ездить — туристская поездка в автобусе (посмотрите налево, посмотрите направо) — замки Эстергази, домик Гайдна, обед на берегу озера, которого и не видели, ужин у какого-то губернатора — ростбифы, правда, отличные, и все виды подливок.
Вчера утром вылетел в Берн. Церемония вручения премии Любарскому, который, сам понимаешь, отсутствовал⁵. Торжественно. В ратуше. Речи. Моя в том числе. Потом ужин, и в 10 ч. без задних ног плюхнулся в постель. Номерок в гостинице прелесть. Другой стиль, чем в Вене. Уютно, малогабаритно, веселые занавесочки, лампочки под абажурами, на стене картинки с бабочками. В коридорах еще красивее — портреты старых дядь, старинные деревянные барельефы, какие-то прялки.
Сегодня возили за город в ресторан «Золотой крест». Наконец увидел горы. Обедал и смотрел на Юнгфрау⁶. Красиво. И солнце вовсю, хотя вокруг снежок.
Увы, через 1/4 часа за мной опять придут. На ужин. Без этого было бы совсем хорошо. Хотя и дороже...
Целую. В.

______________________

¹ Всемирный конгресс Международного ПЕН-клуба.

² Вадим Николаевич Делоне (1947 — 1983) — поэт, правозащитник.

³ См. примечание 2 к письму 41. В. Некрасов обратился с просьбой о содействии в выезде В. Л. Кондырева с семьей в Париж для воссоединения с матерью, Г. В. Некрасовой.

⁴ Сыну В. Л. Кондырева.

⁵ Кронид Аркадьевич Любарский (1934 — 1996) — ученый-астрофизик, журналист, правозащитник. В 1972 г. был осужден на 5 лет лагерей строгого режима и отбыл срок полностью. В 1975 г. удостоен премии швейцарской организации «Движение за свободу и права человека».

⁶ Вершина в Альпах.

43

5.12.75 [Париж]

Вообще-то — подведем итоги первого La-Bruyèr'ского месяца — мать не приживается. Район (черт с ним, что он старинный) ей не нравится (воздуху, деревьев!), квартира (бог с ней, что она в центре, отдельная, обставленная, а сейчас уже и обвешанная) — еще того меньше. Прошлое, коммуналки, 5 конфорок на кухне, очереди, доставания — все забылось. Иметь отдельную, без соседок, кухню, ванную с клозетом, в котором никто не сидит, ведь это была голубая мечта! Впрочем, в чем-то я тут ошибаюсь. Матери не хватает именно «коммунальности» — не хватает именно соседки, у которой можно попросить примусную иголку, а ее мужа починить кран, а с нею самой пожаловаться на рост цен, ну и вообще переброситься «парой слов»... Со мной-то — не очень! Увы, увы — мать никогда не видит «небо в алмазах». Сколько я не говорю — «все будет, не в один только день, и не ной ради бога...» — на это один ответ: «Разве я не имею права говорить о том, что мне нравится...» И говорит, говорит — занавеска, мол, оборвалась, тройник выскочил, лампа не горит, почему мы не взяли тахту, пропала моя карточка с «вокруг волосами» (кстати, она не у тебя, Витя?), сломался замок у холодильника, надо купить телевизор. Ну, вот — выскочило стекло из очков... И так целый день... И в результате от всех этих потерь и треволнений устает и не спит... Нет, никаких «алмазов», даже с овчинную шкурку.
Ну, ладно — привыкнем. Но главное, это, конечно, — вы! Но — добьемся!
Целую! Другие подробности в след. раз. В.

44

16.12.75 [Мюнхен]

Вить!
На смену Венам и Женевам пришли Осло и Мюнхен. В Норвегию влюбился (соперничает с Англией), в Германию чуть меньше, хотя мюнхенские пивные не так уж плохи, да и само пиво, и нюрнбергские сосиски с хреном и кислой капустой. А в этом, норвежском, меню — лань! А в самолете лапландский олень!
Целую! В.

45

10.1.76 [Париж]

Ну, Вить, поговорили — сразу как-то веселее стало. А мать — все нудит — то писем нет, то перепилась у Ростроп¹. Были на концерте — ее, он аккомпанировал. Потом пригласили всю русскую братию к себе. Пили, жрали. Все очень мило. Он веселый, остроумный, болтливый. «Слава богу, говорит, хоть от души по-русски поговоришь». Славные дочки — 17 и 19 лет. Прилетели, видишь, на Рождество к родителям из Нью-Йорка! А я? Пора бы уже сесть писать. Даже вроде потянуло. Да в блядском Париже что-то не получается. А тут еще эти хвори. Должен был опять поехать в Германию, да из-за матери пришлось отменить. Откровенно говоря, не очень жалею — наездился... А? Ну, ладно — пойду выведу собаку.
Целую. В.

___________________

¹ Мстислав Леопольдович Ростропович (род. в 1927 г.) — виолончелист, дирижер; Галина Павловна Вишневская (род. в 1926 г.) — певица.

46

16.1. 76 [Париж]

Позавчера был у Лени¹. Ты знаешь, — ничего. Заторможенный, но ясный. А вчера полдня проболтался в Париже с его пацанами (10 и 16 лет). В основном, стреляли в тире. Купил им джинсы, туфли, но главное, вооружил с головы до ног. Старшему — воздушный пистолет и охотничий нож (долго выбирал нужный и, наконец, нашел с кровестоком!), младшему — солдатики, автомобильчики и крохотный пистолет-брелок, стреляющий пистонами. Потом в коридоре у нас устроили пальбу — расстреляли все спичечные коробки, а на лестнице у нас обнаружили сегодня расстрелянные елочные шарики… Расставаясь, старший благосклонно процедил: «Ничего… В Париже жить можно…». Леня сегодня, правда, по телефону меня осудил — я купил старшему открытки — знаешь, где голые девицы, если повернуть открытку, одеваются, а потом наоборот. Короче, я вроде того аверченковского героя, которому на недельку подкинули детей. Помнишь? Потом — растерзанных, грязных, оборванных — их никак не могли оторвать от нового друга — «Не хотим домой»!²

__________________

¹ Леонид Иванович Плющ (род. в 1939 г.) — украинский правозащитник, писатель. До приезда в Париж был на несколько лет заключен в днепропетровскую психбольницу.

² Рассказ А. Аверченко «Дети».

47

20.1.76 [Париж]

Готовлюсь стать румынским офицером. Они, говорят, для стройности носили корсеты. Вот и я буду носить «грацию» или как там ее — «полуграцию». Ни х.. себе? С дуба падают листья ясеня...
Жду ответа на разные разосланные мною письма. Читаю «Дневник Кости Рябцева»¹ и «Мурзилку»² — книгу своего детства. Вперемежку с Шукшиным. В книжном магазине заказал тебе Ф. Сологуба, в одном уже продали, в другом ожидают. Заходил по дороге в «Детские игрушки». Пускал слюну, на этот раз на корабли. Боюсь, что не удержусь и в конце концов пришлю тебе один из них. Мои намеки, что мне почему-то никто ничего не дарит, а в магазине скучают корабли, как-то ни до кого не доходят. Письма, наконец, стали доходить. Качество твоих фот. не ахти какое (уж больно контрастные, черно-белые, лица блином), но зато компенсирует содержание. Милкина шубка одобрена. Здесь тоже такие носят. Хотя больше пелерины и какие-то балахоны.
Все! Целую! Вика.

_____________________

¹ Повесть Н. Огнева (1888 — 1938).

² Сказка А. Хвольсон «Царство малюток: приключения Мурзилки и лесных человечков в 27 рассказах».

48

26.2.76 [Париж]

<...> Сегодня тихий, домашний вечер , которые выпадают теперь почему-то очень редко. Можно сесть за письма. А то вчера, например, поперлись зачем-то в гости. К дочери Б. Зайцева¹ — милейшая женщина, но спрашивается, зачем мне нужно сидеть в чужом доме и пить чай (правда, с вкусным черным хлебом чайной колбасой из русского магазина) и говорить о болезнях и красотах Италии, умирать от желания спать и всех послать к такой-то матери. А мать, увы, во всем этом купается, с наслаждением ведет светский разговор (даже об Англии...), рассматривает квартиру (ах, сколько у вас шкафов!), и спрашивает, а сколько вы за нее платите...
Вечер совсем пропал бы, если б до этого я не мотнулся в университет посмотреть 2-ю серию «Ивана Грозного». М-да... вот все, что могу сказать по поводу гениального Сережи². Боже, как ему хотелось... Ан, не вышло…
Кстати, о кино. Мать тебе, вероятно, писала, что мы на другом, чуть-чуть менее тягомотном чаепитии познакомились с Рене Клером³ — 78-летним франц. классиком, очень милым, галантным стариком, с которым мы обменивались, в основном, улыбками... А вчера был у другого старца — Louis Aragon⁴. За два часа беседы мне не удалось вставить ни одного слова, а он низвергал на меня с приятелем — Эткиндом⁵ — Ниагару, даже две, быстрых, разнообразных французских слов. Не все было мне понятно, но в общем интересно и, надеюсь, результативно. Господи, неужели я в этом возрасте буду так же болтлив? Ему, по-моему, 80, если не больше...
Черт его знает — ни на что не хватает времени. Правда, матери ко дню открытия съезда⁶ сделал подарок — вложил все твои фотографии, наконец в альбом. Она не нарадуется. Прекрасно смонтировал и разложил (не расклеил, а именно разложил, т. к. альбом магнитный и такой же на днях тебе вышлю) — закончив твоими фото за транзистором и размышляющим с пальцем в носу... Мать 4-го ложится в больницу. Храбрится...
Целую. В.
Вчера мать отличилась — наклеила на конверты — тебе и Вадику — мадагаскарские марки!!! Пришлось переклеивать.

______________________

¹ Наталья Борисовна Зайцева-Сологуб (род. в 1912 г.) — дочь писателя Бориса Константиновича Зайцева (1881—1972).

² Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898 — 1948) — кинорежиссер.

³ Рене Клер (1898—1981) — кинорежиссер и сценарист.

⁴ Луи Арагон (1897—1982) — писатель, член ЦК КПФ. Речь шла о содействии в получении В. Кондыревым разрешения на выезд из СССР.

⁵ Ефим Григорьевич Эткинд (1918—1999) — литературовед, писатель, переводчик.

⁶ XXV съезд КПСС, открывшийся 24 февраля 1976 г.

49

2.3.76 [Париж]

Только что поговорили. Тихий, спокойный вечер. Слава богу, ни у нас гостей нет, ни мы никуда не пошли. Редчайший случай! Мать от нечего делать уперлась в телевизор, хотя ничего не понимает. Думает, что это помогает в изучении французского языка. И девочка к ней ходит. Ну все, это пустой номер. Просто тупа к языкам и не выучит никогда. Я, впрочем, тоже особого прогресса не делаю. И понял, что делаю это подсознательно.

Незнание языка спасает меня от чудовищного потока информации, от которого, знай я язык, просто погиб бы. Так — взял газету из 32 стр. и с грехом пополам разобрался в международной информации... А так читал бы все статьи во всех газетах. Нет, к этому я еще не готов. И так непрочитанного, даже русского — ворох...

Целую. В.

50

3.3.76 [Париж]

Ну, Витька, мать все-таки в своем репертуаре. Завтра ложиться в госпиталь, а она в парикмахерскую. Ни хрена не видит и гепается¹ (ступенька, мол). Меня нет, незнакомые люди волокут ее домой. Слава богу, вывих, ушиб, перелома нет...
Пока шла вся эта катавасия, я сидел в кафе на бульваре Сен-Жермен и читал за чашкой кофе... «Правду». Позвонил домой, никто не отвечает — ага, значит, поехала туда, откуда отправляют тебе журналы, как говорила утром... Короче, вместо того, чтоб сидеть дома в ожидании госпиталя, как обычно (ее же на улицу палкой не выгонишь), начала, очевидно, от волнения суетиться и придумывать деятельность...
Ох-хо-хо...
До завтра. Целую!
Из других новостей — смотрел вчера по телеку (был у друзей) Кассиуса Клея². Пресс-конференция по поводу выхода его книги «Самый великий». Бойкий паренек, и морда ничего, и глаза живые. В общем, понравился мне этот мультимиллионер. Думаю, что он даже побогаче Славы и Саши³ вместе взятых...
Во вторник по телеку же будем смотреть А. И.⁴. Он сейчас здесь. Как видишь, я стал внимательным зрителем. Даже схватку Миттеран — Фуркад⁵ смотрел. А после этого фильм, где из шкафов и роялей вываливаются трупы.

_____________________

¹ Падает (укр.).

² Кассиус Клей (Мохаммед Али) (род. в 1942 г.) — американский боксер тяжелого веса, многократный чемпион мира.

³ М. Ростроповича и А. Солженицына.

⁴ В марте 1976 г. А. Солженицын был в Париже.

⁵ Теледиспут между Ф. Миттераном (1916—1997), в 1971—1981 гг. первым секретарем французской Социалистической партии, и Ж-П. Фуркадом (р. 1929), теоретиком либерализма.

51

13.3.76 [Париж]

Операцию — сделали в 10.30¹, я пришел в 2 ч., и она уже относительно бодро начала жаловаться — признак хороший. Думаю, что через недельку-полторы уже выпишут и, надеюсь, начнется новая, счастливая, зрячая жизнь. А я тем временем закрутил роман. Ей, правда, 74 года², но это мое давнишнее увлечение. Натали Саррот, французская , русско-еврейского происхождения, одна из главных представительниц «нового романа», которых я никогда не читал и никогда не буду читать. Но человек она замечательный — умная, живая, и трепаться с ней одно наслаждение. И свои 100 гр. приемлет. Пришлось и мне малость нарушить, благо Галка далеко.
Целую. В.

_____________________

¹ Г. Некрасовой была сделана вторая операция на глазах в парижской клинике им. Ротшильда.

² В марте 1976 г. Натали Саррот (1900—1999), о которой идет речь в письме (см. далее), было 75 лет.

52

17.3.76 [Париж]

Вить!

Постепенно опарижаниваюсь. Ввожу в привычку (и с успехом) утреннее сидение в кафе. Премило. Сажусь за «свой» столик (сегодня, правда, было много народу и пришлось сесть за другой), заказываю (нет, уже не заказываю, сам приносит) кафе-крем и круассан, разворачиваю «Фигаро», но начинаю с писем. Сегодня от тебя их было три.

Бац! Позвонила мать и нанесла смертельный удар. Завтра ее выписывают! Конец свободе! Конец каникулам! Не все коту масленица…

Квартира встретит ее сверкающей чистотой и тюльпанами. Но есть и капля дегтя в виде слесаря, который должен вроде снимать ванну, так как что-то непонятное заливает нижних жильцов. Стонов и стенаний не оберешься.

Целую. В.

53

20.3.76 [Париж]

Вить!
Хочешь, я тебе расскажу свое сегодняшнее утро? Проснулся и почему-то обнаружил, что не разделся. Лежу, укрывшись халатом... Не могу уловить, который час. Выясняется, что уже десять... Эта дама задает вопрос — почему в ящике нет денег…
И началась жизнь... Вышел... Зашел в «заведение» и сказал — «demi» (это значит кружка пива), потом пошел к своему газетчику, взял «Фигаро», посмотрел на фотографию (вкладывается), улыбнулся и пошел в свое кафе...
Галка переживает — чего ты ходишь в кафе, когда я делаю тебе яичницу?
Так вот — я хожу в кафе...
Что это такое?
Сижу и говорю на этом наречии — кафе-крем et круассан... (ты понял) — et un verre — это значит стакан — потому что я взял у своего бакалейщика «Black and White» — коньячок и сижу в углу за столиком и пытаюсь что-то соображать... В чем прелесть парижского кафе? Никто не спрашивает, чего ты здесь сидишь? Сидишь — ну и сиди...
Рядом со мной сидит старый мудак и читает английскую газету. Я спросил бармена — кто это такой? Отвечает — старый господин, который читает английскую газету. А обо мне? Старый мудак, который читает «Фигаро».
Вить!
Жизнь прекрасна... Несмотря на то, что «она» вернулась. Почерк-то, почерк-то...
Целую. Вика.
Почерк?.. Ну и х.. с ним… Читаю «Figaro». Вкладываю. Видишь, какое у нас в Париже г..но? «Black and White» кончилось. Пойду и куплю другое…
Жизнь ужасна…
Целую. Вика.
Нам, алкашам, только и жить в этом городе…
Прошу — в следующий раз, когда будешь делать «фото» — улыбнись мне!
В.
Сижу и говорю — дайте мне бумагу и конверты — и дают и бумагу, и конверты, и даже марку 1 фр. 20 с.
А?

От комментатора

Преобладающая часть сведений, вошедших в комментарии, была сообщена В. Л. Кондыревым. На вопросы, возникавшие при подготовке материала к печати, Виктор Леонидович отвечал по e-mail’у обстоятельными письмами, содержание которых уложить в сноски, было невозможно. Пусть эти пояснения станут мемуарным постскриптумом к публикации.

По поводу отношений В. Некрасова с женой, Галиной Викторовной, В. Кондырев рассказал следующее:
«До настоящего дня я как-то не слишком старался упорядочить (даже мысленно) факты и фактики, связанные с жизнью Виктора Платоновича и мамы, хотя иногда подумывал о необходимости это сделать. Да и мои аргументы и утверждения наверняка субъективны и пристрастны, хотя я и стремлюсь, как сейчас говорят, быть равноудаленным, то есть оценивать моих близких по справедливости.
Надо сказать, что ВП расписался с мамой, когда ему было за шестьдесят. Иными словами, когда мозаика из привычек, обрядов, капризов, хобби, заскоков, вкусов, синдромов и ритуалов полностью сложилась, как мы говорим, в сложный, многогранный и яркий характер знаменитого писателя. В это время мама вышла на пенсию и смогла переехать в Киев. А Ганя, старая его домработница, уехала доживать к себе в село. А до этого мама несколько лет часто ездила в Киев, помогала Гане, которая не колеблясь вызывала ее из Кривого Рога, когда ВП погружался «в нирвану». Возилась с ним, ухаживала, отхаживала и обхаживала, и помогала Гане по хозяйству. Ганя к тому времени сильно постарела и как-то озлобилась, не в меру стала грубить и перестала заботиться, как раньше, о домашних делах. Наверное, ей все это довольно-таки осточертело. Не забудем, что в последние киевские годы ВП становился все более и более одиноким, многие из его старых знакомых и даже друзей как-то постепенно рассосались. Перестали звонить, заходить, писать, а то и здороваться избегали. Вика же при этом очень переживал, дергался, совсем потерялся. Хотя хорохорился. Из партии исключили (это сейчас мы иронично к этому относимся, а тогда это было все-таки моральным ударом), не печатали, шпыняли на собраниях, грызли на комиссиях, хамы издевательски ухмылялись ему в лицо… А вновь появлявшиеся молодые люди как-то слишком настырно устраивали всяческие «балдежи», таскались к нему, не обращая внимания на время суток. Но мама, к ее чести, своим приездом многих, если не всех, распугала и отвадила. И, что ни говори, поддержала ВП в этот период невзгод и уныния. Ну, в общем, зажили они супружеской четой… Вика в брачных узах! Какой-то малоудачный каламбур, говорили некоторые. Ведь до этого он слыл вольной птахой и прожил свою холостяцкую жизнь, ни на кого не оглядываясь, можно сказать, припеваючи. Делал что хотел, ездил куда хотел, уходил и приходил когда хотел, гулял с кем хотел и выпивал как хотел. Правда, будучи трезвым, любил и покой, и полежать на диване, и почитать, а иногда и пописать. Ну и, естественно, просиживать вечера напролет за традиционными чаепитиями. Но всегда обожал и компании, общения, прогулки, поездки. Со старыми и новыми друзьями, с приятелями и знакомыми. Очень любил людей энергичных, легких на подъем, веселых, умеющих матюкнуться, не гнушающихся всепогодными променадами (в моменты трезвости) — и сидение в стекляшках, а потом — уже во Франции — в кафе. Если собеседники к тому же были и пьющими, их рейтинг значительно возрастал. Временами основательно запивал и требовал, чтобы все его понимали… И когда на него обрушивались «супружеские обязанности» (даже в очень облегченном варианте), он взбрыкивался, дерзил и становился «мальчиком наоборот». А поводов для этого у него, скажем откровенно, было достаточно. И нельзя сказать, что моя мама вышла замуж, ни о чем не подозревая, купила кота в мешке, как ехидничала моя жена, Мила. Мама была человеком высокопорядочным, по-старорежимному воспитанным, начитанным и незлобивым. Меня очень любила, прощала мне все, и безмерно и неустанно меня всем расхваливала. Ее единственного сыночка. В отношениях с ВПН было гораздо больше нюансов… Будучи малоподвижной по причине своей полуслепоты и больных коленей (и наличия собачки Джульки, которую не с кем было оставить), она была мнительной, легко обижающейся и иногда до такой степени деликатной, что это выглядело бес-тактностью («сидение на краешке стула», как насмешливо говорил ВП). К тому же, как всякая провинциальная актриса, она везде видела какие-то происки и интриги, и частенько по привычке даже в жизни играла и переигрывала. Она — порой не без причины, но зачастую и совершенно попусту — обижалась на недостаточное внимание, время от времени ревновала (абсолютно без основания), не всегда могла промолчать на грубоватые шутки или якобы командный тон, и не умела прекращать перебранки, нередко ею же и затеянные. В общем, когда ВП называл ее «мудачкой», он далеко не всегда ошибался. Впрочем, частенько он и сам подпадал под эту категорию, но это другой вопрос. Он был по натуре человеком тонким и деликатным, но не желал этого показывать, стыдился, я думаю. Видно, у него был своеобразный комплекс интеллигентного пай-мальчика, «маменькина сыночка», желавшего казаться битым и огрубевшим в передрягах мужчиной. Так вот, в Киеве я частенько встревал в их отношения, старался сгладить шутками и хохмами тягостные ситуации и смягчить неловкости. Чувствуя себя при этом в дурацком положении и чертыхаясь от стыда. Практически всегда мне удавалось уладить распри и дрязги, получая в награду за это тайное восхищение Виктора Платоновича и изредка подвергаясь укорам мамы за то, что не принимаю безоговорочно ее сторону. С тех пор, видимо, я на всю дальнейшую жизнь и заслужил его характеристику «все понимающего Витьки» (что было верхом признания у ВП, сравнимым разве что с «мировым парнем»). По приезде во Францию ко всему этому у мамы добавился стресс от чужой страны, тревога за нас, оставшихся в Союзе, отчаяние от безъязыкости и т.д. Но потом маме сделали операцию на глазах, она смогла читать книги и самостоятельно без страха выходить в магазины, а там и мы приехали, появились парижские и приезжие подруги и друзья. Началось преподавание в Русском центре в Медоне, где ее все любили, а она во всех души не чаяла, и эмигрантская жизнь постепенно стала не такой суровой. И отношения у моих родителей практически наладились. А может, просто оба постарели и стали терпимее, спокойнее и благожелательнее.
Запои? Так и хочется притворно воскликнуть: «Какие запои?!» В том смысле, что они хотя и приключались, но стали вроде бы редкостью. Никакого сравнения с Союзом! И по продолжительности, и по интенсивности, и по самоотдаче. И если в Киеве, в основном, хлопоты выпадали маме, то здесь, главным образом, занимался этим я. Но при этом я требовал (безжалостно и хамовато, о чем, вспоминая сейчас, сожалею), чтобы за выпивкой в нижний магазин он ходил сам, пия, распределял силы, на меня не рассчитывал. Не тарабанил чтобы мне ночью по телефону, мол, нет ли у тебя чего-нибудь в загашнике. А так как я был сам в свое время спецом и докой по части алкофилии, к моему мнению в этом вопросе ВП покорно прислушивался. Но вот если он просил пива — я бежал за ним поспешно, это был признак близкого конца «гулянья». Я, собственно, не видел в питье ничего предосудительного и, бывало, сам не брезговал полновесными выпивками, хотя всей душой предаться этой пагубной привычке не было времени — как-то всегда путалась под ногами работа, да и прочие заботы одолевали. Но собственно с Виктором Платоновичем, один на один, я выпивал во Франции крайне редко — боялся натолкнуть его на мысль, как раньше, мол, Витька, было нам вдвоем весело, пойдем-ка, добавим… И тогда уж, по пословице, понеслась душа в рай! Новый запойчик почти неизбежен. Хотя пиво или винцо ВП мог пивать в компании вполне благопристойно, часто без всяких последствий. Пугала всех нас злодейка-водка. Два-три раза за эти годы забирал Виктора Платоновича к себе в больницу его близкий приятель, врач-анестезиолог Вовочка Загреба. Но это была скорее дань западной медицинской щепетильности, — мол, надо что-то предпринимать, когда у человека несчастье (так думал непьющий Вова, и что удивительно, ВП ему не перечил, они садились в машину и уезжали на недельку в больницу, где заодно ВП с ног до головы обследовали).
Мама познакомилась с ВП в Ростовском театре Красной Армии (т. н. Театр СКВО — Северо-Кавказского военного округа) перед войной. Он там работал актером, а мама была актрисой. По семейной легенде, мама провожала ВП на фронт в июле сорок первого. Якобы, со мной на руках. Был ли знаком Некрасов с Кондыревым, моим отцом? Был, по словам мамы. Больше ничего не знаю.
В конце пятидесятых годов, проезжая как-то через Киев, мама позвонила ВП (откуда у нее был номер телефона, не знаю), но его не было дома, а домработница Ганя пригласила ее переночевать. Они с ней как бы даже подружились, во всяком случае, Ганя прониклась к маме расположением, что в дальнейшем очень облегчало общение с ВП. Ведь к телефону очень часто подходила Ганя и «отсеивала» посетителей. Этот киевский номер был записан в моей тощенькой записной книжке, и в 1962 году, будучи как безбилетник высажен с поезда на киевском вокзале, я чудом нашел две копейки, набрался храбрости и позвонил ВП. Получил приглашение зайти. Позвонили от него моей маме. Три-четыре дня я прожил в Киеве у Виктора Платоновича и его матери, Зинаиды Николаевны, сыром катаясь в масле. После этого стали регулярно перезваниваться, поездки в Киев участились, вначале только мои, а потом и мамины, по отпускам…
Потом меня на два года призвали в армию, после возвращения мы стали очень часто ездить в Киев уже всей семьей (Зинаида Николаевна к тому времени умерла), и мама переехала к нему. ВП всегда нам радовался, да и мы очень гордились нашими близкими отношениями. Потом нервотрепка с КГБ началась по-настоящему, к Виктору Платоновичу зачастили отъезжающие евреи и евреи-отказники, потом были интервью иностранным корреспондентам и подписи под протестами и пр. Мы всегда принимали деятельное участие в проводах его многочисленных еврейских друзей, во встречах с приезжающими в Киев «инакомыслящими» и просто с москвичами, даже как-то не задумываясь о возможных неприятностях и последствиях. После квартирного обыска, когда иные из Викиного окружения буквально отшатнулись от него, а иные, кляня себя, тихо отошли в сторону, мы с Милой пригласили ВП и маму приехать в Кривой Рог. Родители приехали, немыслимо переполошив наших провинциальных гэбистов, которые после этого очень меня зауважали — они получили столичное указание следить за мной, но ни в коем случае не обижать. Там же, в Кривом Роге, прогуливаясь со мной как-то вечером под почтительным надзором криворожских топтунов, ВП торжественно, с неким пафосом, пообещал мне, что если они уедут, он сделает все, чтобы «вытащить» нас к себе. Через два-три месяца ВП разрешили выезд в Швейцарию по приглашению дяди. Мы поехали в Киев, помогли в сборах и хлопотах, и в числе десятка человек (и в окружении многочисленных сотрудников ГБ) провожали их из киевского аэропорта Борисполь в Лозанну. (А за несколько дней до отъезда, оставив Милу и маму в Киеве, мы вдвоем с Виктором Платоновичем съездили в Москву. Меня поселили в Переделкино, у Евтушенко. А сам ВП метался по Москве, прощался с москвичами, улаживал какие-то дела. Был прощальный даже не вечер, а если не ошибаюсь, позднее утро — на какой-то московской квартире набилось много-много народу, кто-то выступал, ВП тоже что-то произносил. Я, как идиот, сидел при этом на кухне с Галей Евтушенко и пил вино. Все пропустил, ничего и никого не помню… Злюсь себя за это, даже сейчас… В Москве на вокзал пришло много людей, с Киевом никакого сравнения, все стояли на перроне и молча смотрели на Вику, а он стоял в дверях вагона и тоже молчал. Я был пьян, дурак.) После их отъезда я выполнил в Киеве все Викины предотъездные поручения — поименно раздал оставшиеся картины, книги, телевизор, некоторую мебель и т.д. Уехали мы в Кривой Рог с громадным количеством книг, картинок и бумаг, оставшихся в мне в «наследство». И началась наша жизнь в «отказе». То есть нам сразу же прислали вызов в Израиль. Меня исключили из аспирантуры. Я подал заявление на выезд, его приняли после обычной процедуры с общими собраниями и требованиями отказаться от «отщепенцев»-родителей. Мы вели себя довольно независимо и сумели сохранить достоинство. В выезде нам, естественно, отказали, и я подал второе, третье, четвертое заявление… Теребить нас практически совсем перестали, я пошел работать на карьер и был там (похвастаюсь) на хорошем счету, не увиливал от работы, и все, рабочие и начальство, относились ко мне с уважением.
В ОВИРе меня теперь встречали как почетного посетителя — широко улыбались, предлагали сесть и милейшим образом интересовались положением дел и здоровьем членов семьи. Мы беспрерывно переписывалась с ВП, еще больше писала нам мама, описывая мельчайшие подробности. Письма практически все доходили — вероятно, КГБ нуждалось в таком неиссякаемом источнике какой-никакой, а все же информации из Парижа. По этой же, наверное, причине нам беспрепятственно разрешали звонить за границу, наши оттуда очень часто тоже звонили, и я подробнейшим образом рассказывал все наши новости — когда вызывали в ОВИР, что говорили, что получили в ответ, как на работе, кто что нам написал из бывших друзей.
И вообще, что слышно, какие планы, как дела… Регулярно из Франции приходили нам посылки и деньги. Естественно, нас не отпускали из Союза еще и потому, что надеялись как бы шантажировать Виктора Платоновича, держа нас в заложниках. Но ВП развил во Франции и в Америке немыслимую активность на тему «Отпустите детей Некрасова!», и в прессе, и на радио, и в кулуарах. В начале 1976 года Луи Арагона наградили каким-то советским орденом. ВП был принят поэтом у него дома и попросил его заступиться за нас. Арагон оказался на высоте — пошел в советское посольство и сказал, что он откажется от ордена, если детей Некрасова не выпустят из Союза. Через две недели, в начале марта, в субботу, мне позвонили из ОВИРа и приятнейшим голосом сообщили, что «вашей семье и вам лично, Виктор Леонидович, разрешили немедленный выезд в государство Израиль»… Мы выехали из Москвы в Вену 11 апреля 1976 года. Несмотря на пасхальные каникулы, нам во французском посольстве в Вене в экстраординарном порядке (это уже спасибо парижским друзьям ВП) выдали въездную визу во Францию, и 21 апреля на Восточном вокзале в Париже нас встречали прозревшая после операции глаз мама, Вика и компания его новых друзей».
Еще одно присланное В. Л. Кондыревым пояснение касается реакции В. Некрасова на западный быт — реакции, острота которой не очень уже нынешнему читателю понятна:
«Насчет восторгов ВП по поводу прелестей западной жизни. До выезда по дядюшкину приглашению в Швейцарию он успел побывать в Италии, Америке и во Франции. В самом начале шестидесятых годов. Конечно, его шок от встречи с Западом семидесятых годов был не таким сильным, как во время первых поездок. Но тогда он был, как ни говори, членом делегаций и старался не слишком восторгаться этой действительно захватывавшей наш дух западной жизнью. В эмиграции он очутился фактически на свободе, но как ни крути, в чужом краю. Я вот думаю, что, покинув навсегда родной Киев, Украину, Москву, он страстно желал (видимо, как-то подсознательно) убедить себя и других в том, что здесь, за границей, во Франции — стране чудес искусства, кроме само собой разумеющейся свободы и независимости, он обрел жизнь чрезвычайно интересную, захватывающую своей новизной, потрясающую насыщенностью и необыкновенную по калейдоскопичности. Люди все милые, даже если и слегка чудаковатые, и гостеприимные, хотя и надоедают приглашениями на обеды и приемы. Еда такая вкусная, вина восхитительно сладкие, водка до смешного дешевая, а кофе ароматный, как в приключенческих романах. Деньги хотя и играют какую-то роль, но когда возникнет в них нужда — они появятся. Повседневные заботы заключаются в хождении по музеям и книжным магазинам, сидении в кафе, разглядывании витрин и в симпатичном трепе в любезной компании. То есть было-таки за чем сюда ехать, и жалеть ни о чем не стоит. Хотя, может быть, это мое утверждение слишком заумно, и все было намного проще. А именно: по складу души Виктор Платонович до старости лет оставался ребенком. Этот инфантилизм проявлялся на протяжении всей его жизни. ВП прошел войну, написал книгу, честно и достойно выдержал унизительную травлю со стороны фарисеев-карьеристов и не шибких умом партайгеноссе, выпил больше, чем все наши знакомые вместе взятые, был уважаем, ценим и любим умнейшими и тончайшими людьми и после смерти назван в написанном Василием Аксеновым некрологе «истинным русским интеллигентом». Но в глубине души он оставался романтичным, непрактичным, впечатлительным и восторженным мальчиком, воспитанным мамой, бабушкой и тетей в безоглядной любви к Франции и Парижу. И к западному миру в целом. Это была любовь и восторг повзрослевшего мальчика при виде свершения его детских мечтаний и фантазий.
И еще. Виктор Платонович был, как он любил говорить, «вещистом». Я и сам всеми фибрами души разделял с ним эту страсть. Страсть к мало нужным, не используемым в повседневной жизни предметам, которые раньше называли безделушками. Паровозики, самолетики, солдатики, марки, фотоальбомы, конструкторы, открытки, бирюльки и сувенирчики, как он говорил, «штучки-дрючки» — все это покупалось им или получалось в подарок, подвергалось быстротечному любованию и устанавливалось на книжную полку, этажерку или складывалось в бесчисленные картонные коробки. Кроме того, мы оба были книжниками, — правда, наши масштабы и финансовые возможности были несравнимы. Зная, что и меня тоже снедает микроб такого «вещизма», и чуть-чуть поддразнивая и иронизируя по поводу моей провинциальности, «криворожскости», он безудержно расхваливал и подробно расписывал все западные соблазны и прелести. Я с завистью читал его описания западной жизни, совершенно не представляя (кстати сказать, как в конечном счете и он сам) истинного положения вещей. А Виктор Платонович продолжал радоваться и поражаться всему этому изобилию и старался как можно подробнее написать об этом (и не только в письмах, но и в своих произведениях), искренне считая, что всем это так же интересно, как и ему. Подобная «подростковая» восторженность, надо сказать, раздражала многих читателей… Сейчас я давно переплюнул ВП в «вещизме» (моя жена тоже страдает этим недугом, но, правда, по-своему, с женским уклоном). Наша парижская квартирка завалена всяческими предметами и штучками, иногда используемыми в обиходе, но по большей части абсолютно не нужными и наверняка не способными пригодиться ни в будущей, ни даже в загробной жизни. И когда какой-нибудь простодушный человек впервые заходит ко мне в кабинет и говорит: «О, да у вас тут настоящий музей!» — я вспоминаю Виктора Платоновича и самодовольно усмехаюсь — обскакал-таки я вас, дорогой мой классик! Хотя на самом деле до музея у нас далеко, а вот до «блошиного рынка» — рукой подать».
Дальше В. Л. Кондырев обрисовывает ситуацию с издательскими делами В. Некрасова в Париже, объясняя, в частности, причины перемещения «Записок зеваки» из издательства «Seuil» в «Presse de la Citй», оттуда — в «Juillard», где они, в конце концов, и были выпущены:
«Почему «Записки зеваки» перебрасывались из издательства в издательство — этого я не знал. И решился позвонить Мишелю Окутюрье, профессору Сорбонны и известнейшему слависту, который и переводил «Зеваку».
По его мнению, все это маневры Бориса Гофмана, литературного агента ВПН. И причина была самая что ни на есть приземленная — Гофман торговался. Искал договор повыгоднее (ведь и он сам на этом зарабатывал комиссионные). Таким образом, был выбран «Juillard», который заплатил за книгу (это я уже точно знаю сам) девяносто тысяч франков. Сумма по тем временам значительная, хотя совсем не выходящая из ряда вон. Получив аванс за «Зеваку», ВП незамедлительно начал его просаживать — двинул летом 76-го в Испанию.
Когда напечатали «Зеваку», написанного большей частью в Союзе и о Союзе (во Франции ВП дописал несколько кусков, в частности, о его последних месяцах в Киеве, — придав запискам чуть-чуть антисоветчинки), немногочисленные, как мне кажется, французские критики сошлись на том, что книга заслуживает похвалы. В частности, левая пресса благосклонно похлопывала ВП по плечу — неплохо, мол, и занятно. В смысле, так сказать, читабельно. Помню, что уже когда мы были во Франции, наверное, глубокой осенью семьдесят шестого года, эту книгу очень благожелательно обсуждали по телевизору, в литературной передаче. Я еще плохо знал язык, но все же понял, что приглашенный на обсуждение коммунистический сановник, партбонза по идеологии (по-моему, Леруа), вполне похвально отозвался о «Записках зеваки». И даже высказал недоумение, почему, мол, в Союзе ее не хотели печатать. Абсолютно ему это непонятно. Искренне говорил, теряюсь в догадках.
После «Зеваки» вышла книжка «Взгляд и нечто», и на этом французские издания прекратились. Думаю, что существенную роль сыграла Натали Саррот.
«Записки зеваки» она одобрила. Они поначалу подружились с ВП, часто встречались, и я даже был ей представлен. Специально нанесли ей визит, о котором в памяти моей сохранилось только то, что мэтр вышла к нам в накинутом на плечи платке и мягких тапочках, в разговоре была приветлива, а я любезно улыбался и чему-то поддакивал. Сейчас-то я знаю, а тогда не понимал, и ВП вместе со мной, что Саррот была, несмотря на свои литературные заслуги, чудовищной левачкой. Как большинство парижской «творческой интеллигенции» пред- и послевоенного периода. Более того, она являлась видным авторитетом в кодле «интеллектуальных террористов» Парижа, наряду с Арагоном, Сартром, Эльзой Триоле и пр. Сильно упрощая, скажем, что, по ее мнению (маловероятно, что вполне искреннему), в Союзе коммунистические идеи исказили, но капитализм — это гораздо хуже коммунизма, и целью прогрессивного человечества должна быть борьба против толстосумов. Так вот, Саррот к тому же была и рецензентом Викиных произведений для многих парижских издательств (она была русского происхождения и хорошо знала русский).
Когда он писал что-либо о Союзе, все было хорошо. Но он начал описывать, подкритиковывать и вышучивать в выступлениях «идиотские», как он считал, местные порядки (еще слава Богу, что не советовал, каким манером их улучшить). То есть раздражавшие его беспричинные забастовки, какие-то осатанелые манифестации, идолопоклонство перед заезженными до неприличия левацкими лозунгами, безмозглость по всем признакам умных людей, завороженных сиренами классовой борьбы и перманентной революции. ВП простодушно не понимал, что парижский левый истеблишмент был перевернутой копией т. н. московской творческой общественности. А с другой стороны, слишком уж восторженно расхваливал «прелести капиталистического общества». И тут, я думаю, убедившись, что ВПН оказался как бы «ярым реакционером», Саррот почувствовала, что дружбу с ним надо прикрывать, как-то ее замяла. И, видимо, порекомендовала издательствам прекратить его печатать. Во всяком случае, путевые записки «Из дальних странствий возвратясь» французские издательства вернули, сопроводив какими-то вежливыми и косноязычными отговорками…
Помню, он все удивлялся, почему, мол, дела его издательские ни с места, а «замечательная баба» Натали ничего не хочет делать. А еще называется друг… В общем, недоумевал. Затем, наверное, и сам понял, в чем дело. А через пару лет мода на советских диссидентов прошла, и наступило полузабвение».

Публикация В. Л. Кондырева

Подготовка текста Н. А. Аль и Л. С. Дубшана

Вступительная заметка и комментарии Л. С. Дубшана