Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт


Статьи о Викторе Некрасове и его творчестве

Григорий Кипнис

Кипнис Григорий Иосифович (литературный псевдоним К. Григорьев; 12 июня 1923, Киев — 13 октября 1995, там же) — журналист, писатель, переводчик. Член Союза писателей СССР с 1974 года.

Участник Великой Отечественной войны.

Начал печататься с конца 1940-х годов.

В 1951 году экстерном окончил филологический факультет Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко.

С 1952 по 1955 год работал в газетах «Киевская правда» и «Юный ленинец».

С 1956 года — собственный корреспондент, а затем и заведующий корреспондентским пунктом «Литературной газеты» (Москва) по Украине.

Писал на русском языке, переводил произведения украинских писателей на русский язык (среди них М. Бажан, О. Гончар, Е. Гуцало, А. Димаров, П. Загребельный, Л. Первомайский, Ю. Мушкетик, Ю. Щербак и др.).

Из архивов КГБ
Нашлись черновики Виктора Некрасова

Прошлое не вычеркнешь:
слишком много жизней и крови оно стоило

«Литературная газета», 28 октября 1992 г., № 44 (5421), с. 6

(Оригинал статьи в формате pdf 44 МБ)







Виктор Некрасов среди детей Сталинграда
в дни, когда отмечалось 25-летие битвы (1968).
Фото Майи Скурихиной


У черновиков бывают, оказывается, свои судьбы, как случилось, например, с этими написанными начерно некрасовскими письмами, относящимися в 1971 и 1973 годам. Они находились у Виктора Платоновича до 17 января 1974 года, когда на его квартире большая группа сотрудников КГБ произвела обыск, длившийся пости двое суток (с перерывом на ночь). Результат «операции» — увезли семь мешков рукописей, книг, писем, журналов, газет, фотографий и т.д. Впрочем, теперь подробности той «операции» широко известны, более двух лет назад в «ЛГ» (№ 4 от 24 января 1990 г.) был опубликован рассказ об этом самого Некрасова. Вскоре после обыска, писал он, ему часть вещей вернули.

Меня давно интересовала судьба остальных изъятых у писателя материалов. Примерно год назад от комиссии по литературному наследию В. Некрасова я обращался в Службу безопасности Украины с просьбой выяснить, не сохранились ли в архивах «компетентных органов» какие-нибудь некрасовские бумаги. До последнего времени было известно лишь то, что документы, к которым писатель авторского отношения не имел и которые считались «антисоветскими и идейно вредными», в соответствии с тогдашними нормами уничтожены. И вдруг была обнаружена отдельно лежавшая папка, в которой находились материалы, написанные Некрасовым или принадлежавшими ему. Мне предоставили возможность познакомиться с ними.

Что же собрано в этой папке (сейчас она передана в Центральный государственный архив-музей литературы и искусства Украины)? Несколько писем, адресованных Некрасову, в том числе известное обращение Александра Солжениына к съезду писателей, которое автор разослал многим членам союза. Написанная от руки на 27 страницах статья «Иван Дзюба, каким я его знаю», так и не увидевшая света, поскольку писалось после того, как видный украинский критик за «антисоветскую деятельность» был очужден на пять лет (суд над ним состоялся в Киеве летом 1973 года, а несколько месяцев спустя грянул тот самый обыск у Некрасова — рукопись изъяли). Всякого рода шутливые импровизации Виктора Платоновича (он обожал литературные мистификации), сочиненные на отдыхе в Коктебеле. Наконец, черновые наброски нескольких собственных писем.

Поводом для письма А. В. Снежневскому послужила статья за подписью К. Брянцева в «Известиях» под названием «Лжерадетели в трясине клеветы». Каково а? Что ни слово в заглавии, то ругательство. А как же иначе, когда речь там идет о наших «отщепенцах» и их зарубежных покровителях. А откровения автора, к примеру, звучат так: «Со страниц западной печати», начиная от подметного эмигрантского «Посева» и кончая претендующей на солидарность американской «Интернэшнл геральд трибюн», на разные радиоголоса (как обычно, всех старается «переголосить» мюнхенская «Свобода») систематически распространяются самые дикие небылицы относительно того, что в Советском Союзе в психиатрических больницах будто бы содержатся «совершенно здоровые люди...» И далее в том же духе, а затем идет пространное, занимающее более половины статьи интервью с известным ученым-психиатром. На него-то и откликнулся своим письмом Виктор Некрасов.

Многоуважаемый
Андрей Владимирович!


Я не обращался бы к Вам с этим письмом, если бы не прочитал в газете «Известия» за 24 окт. статьи К. Брянцева «Лжерадетели в трясине клеветы», в котрой приводится Ваше высказывание.
Не скрою, меня не могли не озадачить мысли, высказанные известным советским ученым, директором Института психиатрии Академии медицинских наук СССР академиком А. В. Снежневским: «Да, я также читал эти абсурдные сообщения о том, что в СССР помещают здоровых людей в психбольницы. Как и все мои коллеги, не могу не выразить чувства глубокого негодования по поводу этого злого вымысла».
Вымысел ли это? И дикий ли?
Не дико ли как раз противоположное, то, что и должно было бы, на мой взгляд, вызвать у Вас чувство глубокого негодования?
Откровенно говоря, меня не очень-то интересуют упомянутые Вами отчеты и высказывания франц. и америк. психиатров. Вряд ли они могут верно судить о постановке дела в нашей психиатрии, посетив, ну, допустим, Винницкую психбольницу и не побывав в Казанской или Черняховской, подведомственных, как Вам известно, отнюдь не министру здравоохранения СССР. Меня, да и не только меня, конечно же, куда более интересует авторитетная оценка советского психиатра, занимающего достаточно ответственное (и перед историей тоже) положение, А. В. Снежневского, кот., безусловно, знаком с положением дел во всех психиатрических учреждениях Сов. Союза.
Будучи уверенным в этом, я и позволяю себе обратиться к Вам со следующими вопросами:

1. Знакомились ли Вы с историями болезней тех людей, которые в статье именуются «обоймой»?

2. Согласны ли Вы с выводами и диагнозами этих историй болезней?

3. Встречались ли Вы с этими людьми, исследовали ли их? (В противном случае не преждевременно ли говорить о диком вымысле?)

Я позволяю себе задать Вам эти три вопроса, так как со своей стороны хорошо знаю друзей и родственников кое-кого из этой «обоймы» (П. Григоренко и В. Буковского в частности), и у меня нет никакого основания не доверять их утверждению, что и тот и другой психически совершенно здоровы.

Содержание в псих. больницах здоровых людей акт антигуманный и противозаконный. Вы утверждаете, что таких случаев в нашей стране нет. Более того, Вы позволяете цитировать Ваши высказывания некоему К. Брянцеву, журналисту, о компетентности которого в вопросах психиатрии говорить не буду, а о порядочности сужу по всему стилю статьи, по манере излагать факты, по нежеланию называть конкретные имена.

Но, в конце концов, бог с ним, с Брянцевым, с него взятки гладки. Вы же признанный специалист, академик, и пост, занимаемый Вами сейчас, ко многому Вас обязывает, и в первую очередь, как мне кажется, бороться за правду, за истину, за то, чтоб в нашей стране не могло повториться происшедшее в свое время с П. Чаадаевым, чтобы среди наших психиатров не встречались профессора, подобные Сикорскому, опозорившему себя в деле Бейлиса.

Впрочем, разве можно сравнить положение Чаадаева с участью Григоренко или Буковского? Чаадаев был «по высочайшему повелению объявлен сумасшедшим», но жил у себя дома, встречался с людьми и мог работать; Григоренко же, вся «вина» которого в его честности и бескомпромиссности, одними врачами был признан здоровым, другими — больным, а сейчас находится в одиночке психбольницы Министерства Внутр. дел, от всех изолирован и лишен какой-либо возможности работать, а значит и по-человечески существовать.
Не стоит ли задуматься над всем этим? Над тем, что волнует сейчас многих людей, в том числе и меня.

Позволю себе в заключение напомнить Вам одну фразу из «факультетского обещания», которое давалось в свое время врачами при получении диплома:
«Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права врача и постигая всю важность обязанностей, возложенных на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать чести сословия, в кот. ныне вступаю».

С уважением Виктор Некрасов, писатель.

Окт.1971

Ответ не заставил себя долго ждать. Привожу его с очень незначительными сокращениями.

          Москва, 12 ноября 1971 г.

Глубокоуважаемый Виктор Платонович!

Включенное в статью Брянцева (далеко несовершенную – согласен с Вами) мое интервью преследовало одну цель – защиту от клеветы отечественных психиатров, а вместе с ними и нашу страну. За все 46 лет моей психиатрической работы я не встретил ни одного случая заведомо неправильного помещения в психиатрическую больницу здорового человека.
Мне известны истории болезни всех лиц, о которых так много пишут в газетах Англии, Франции, США, заполняют ими радиопередачи и о которых пишете и Вы в своем письме.

...Все лица, о которых идет речь, вместе с другими, были привлечены к судебной ответственности и должны были понести по существующим законам наказание. Но в процессе судебного следствия возникало подозрение в отношении упомянутых лиц, в наличии у них психического заболевания. В связи с чем они и были направлены для судебно-психиатрической экспертизы в Институт судебной экспертизы им. Сербского для стационарного исследования. Последнее должно было установить наличие или отсутствие у них психического заболевания и высказать свое мнение о вменяемости (ответственности за совершенное).

... П. Григоренко несколько раз помещался в больницу, выписывался из нее. Вновь привлекался (за новые нарушения) к судебной ответственности, опять назначалась судебная экспертиза и больничное лечение.

Я его видел в 1963 г., позвольте не согласиться с Вами, у него паранойя с достаточно явными изменениями личности.

Буковский несколько лет назад, задолго до привлечения его к судебной ответственности, осматривался по просьбе родственников мною. В то время у него был тяжелый психоз. Но его особенности позволяли предполагать наступление очень постепенного выздоровления, но со значительными стойкими остаточными изменениями склада личности. В то же время особенности его заболевания были включены в диссертацию одного из сотрудников нашего Института.

Через какое-то время он был привлечен к суду, но тогда был признан невменяемым. В дальнейшем он вновь привлекался к суду, и в связи с окончанием приступа психоза признавался уже вменяемым и отбывал наказание. В последнее время он вновь был на экспертизе в Институте им. Сербского. В этот раз экспертиза признала его ответственным — судя по теперешнему его состоянию. Согласится ли с этим суд — не известно. В случае несогласия суда назначается новое исследование и новая экспертиза с другим составом экспертов.

Простите, Радио Франции вчера передало сообщение о его осуждении и, как следовало ожидать, снабдило это сообщение вымыслом. В сообщении добавлялось, что он был помещен в псих. больницу для лечения, но благодаря протесту общественных деятелей и жены переведен в концлагерь. Так извращенно трактовалась стационарная экспертиза.

Стационарная экспертиза — мера необходимая. Она преследует интересы больных и только их...

Вернусь к Буковскому. Насколько тяжелый след в складе личности оставил перенесенный им психоз, я сказать не могу. Его я в последние годы не видел. Но в признании вменяемости такого рода лиц, перенесших психоз, необходимо быть чрезвычайно осторожным. В этот раз Буковского смотрела очень квалифицированная экспертная комиссия, и она единогласно пришла к заключению о его вменяемости.

Такого рода лица, страдающие изменением склада личности, возникшего после психоза, относятся к пограничным между здоровьем и болезнью состояниям, действительно стойкому психическому недугу. Они невыносимы для семьи, общества, а часто и для самого себя, для психиатрической больницы — они достаточно здоровы, а для тюрьмы — значительно больны. В случае любых общественных коллизий они проявляют активность значительно большую, чем здоровые, и в результате снижения у них отражения смысла (сути) реального бытия и готовности к сверхценным образованиям (идеям) — они приносят в конечном итоге вред обществу.

Лечение их, трудоустройство для психиатров всех стран составляет наиболее трудную проблему.
Вот в кратком изложении основание моего интервью.

Будьте здоровы!

Глубоко уважающий автора книги «В окопах Сталинграда». Если бы Хемингуэй составлял свою «Антологию войны» позднее, он несомненно бы включил Ваш шедевр в нее.

А. Снежневский


P.S. Сведения о болезни Григоренко и Буковского я сообщаю только Вам – они относятся к врачебной тайне.

Что тут сказать? Всему миру известен светлый ум и высокое чужкство Петра Григоренко и Владимира Буковского, всем давно открылась истинная цена так называемых экспертных заключений ученфх мужей-психиатров. Так что комментарии излишни. Остается, лишь еще развосхититься отчаянной смелостью писателя, не побоявшегося открыто (напомню год — 1971-й!) выступить против системы. Замечу только как бы между прочим, что через два года с небольшим после обмена письмами у одного автора был обыск, допрос, затем вынужденный отъезд в эмиграцию, а у другого появилась Золотая медаль «Серп и Молот» и звание Героя Социалистического Труда, позже — Государственная премия СССР... «Вот таким манером» — как любил говорить Виктор Платонович.

Следующее письмо Некрасова обращено, судя по всему, к немецкому писателю Генриху Бёллю. На этот раз Некрасов не удержался Некрасов не удержался, чтобы не откликнуться на услышанную по глушенному радио статью Бёлля и «отповедь» на нее в «Правде». Нужно заметить, что Виктор Платонович регулярно просматривал эту газету дома. И на чужбине, как оказалось, тоже. хотя и с несколькоиной целью. Как-то во Франции, признавшись приехавшему из Союза товарищу, что порой сильно тоскует по Киеву, по Москве, по друзьям, он все же добавил. что, когда становится совсем уж невмоготу, отправляется в центр Парижа и покупает в газетном киоске любой номер «Правды»: прочитаешь — и ностальгии как не бывало... Но это я вспомнил так, к слову.
А теперь — письмо

Дорогой Генрих!


Три дня назад я прослушал по радио твою статью, напечатанную в «Ди цайт», и сразу же сел тебе писать. Последующие дни прибавили мне пороху — появилась статья в «Правде», а за ней, без сомнения, на наши головы полетел ворох «гневных возмущений» академиков, писателей и экскаваторщиков.

Пишу это письмо не только, чтобы поблагодарить тебя за твое выступление — это само собой разумеется, — а просто, чтобы сказать, как приятно знать, что есть где-то за тридевять земель человек, который не только думает о тебе, но и так же мучается, как ты, и не боится возвысить свой голос в защиту.

Начну это письмо со слов благодарности Попову и Маркони. Только благодаря им мы можем иногда услышать друг друга, несмотря на все рогатки мировой разрядки. Подумать только: во второй половине XX века я, находящийся в каких-нибудь 2—3 часах лёта от твоего Кельна, вынужден еще соображать, каким же путем доставить тебе это письмо. Когда-то давно, да и сейчас вроде есть другой способ — лизнул конверт и бросил в почтовый ящик. Увы, все те же рогатки разрядки. В Хельсинки и Женеве до сих пор еще не могут решить, не является ли это вмешательством в суверенные права государств и не нарушает ли это традиции и обычаи той или иной страны. Итак, хвала и честь двум великим ученым, хотя и на них есть управа — нашлись же люди, которые придумали глушение, одно из самых позорных изобретений современной культуры.

Но поговорим по существу.
Бессмысленно оспаривать гнусные обвинения никому не известного И. Соловьева в «Правде» по адресу Солженицына. Они настолько лживы, злобны и беспомощны, что не требуют даже аргументации. Горько другое: «Правда» все-таки есть «Правда», и читают ее миллионы, и многие верят. К сожалению, но это так. Конечно же, письма большинства экскаваторщиков и бетонщиков написаны руками циничных газетчиков — самим авторам глубоко на все наплевать, — но много еще таких таксистов, вроде того, о котором писала Лидия Чуковская. «Я вот этими самыми руками хлеб собирал, когда был комбайнером, а он, видите ли, родину продает», — говорил этот малый о Пастернаке, со всей искренностью презирая его.

Вот это действительно ужасно. Десятки, сотни тысяч людей верят, что Солженицын и Сахаров действительно сторонники «холодной войны» и против разрядки. Я отнюдь не идеализирую нашу агитацию и пропаганду — уж больно она примитивна, — но ведь все существующие в нашей стране средства информации к их услугам — газеты, журналы, радио, телевидение, лекторы, инструкторы, агитаторы. Обилие и однообразие этих средств вызывает, правда, соответствующую реакцию — радио выключают, а в газете читают в основном «cпорт», — но так или иначе яд все-таки действует. Я не встречал, правда, таких убежденно ненавидящих таксистов, как Лидия Чуковская, но от скольких людей я слыхал удивленное: «И зачем же только эта холодная война нужна, Солженицыну и Сахарову. Такие люди — и не понимают...» И говорилось это со всей искренностью и огорчением.

Вот в этом весь ужас происходящего. Верят, хотя и не понимают.
Далее. О том, из-за чего весь сыр-бор загорелся. «Архипелаг ГУЛАГ». Отбросим опять все обвинения в предательстве, клевете и прочих грехах — тут все ясно, — но, может быть, Солженицын где-то действительно перегнул палку, перешел границы дозволенного, выбрал неудачный момент для публикации?

О моменте говорить не будем — вспоминать прошлое, ди еще и не очень веселое, отнюдь не радостно, — идет ли борьба за разрядку или нет. Речь идет о другом: вспоминать ли о нем вообще. Кое-кому желательно не вспоминать, зачем старое ворошить. Честнее же не только вспоминать, но и попытаться в нем разобраться. Если бы его — это прошлое — можно было бы вычеркнуть, но его не вычеркнешь: слишком много жизней и крови оно стоило!

На этом черновики обрывается. Что было дальше? Дописано ли письмо, доставлено ли оно адресату — не знаю, и не уверен, что удастся узнать. Нет уже в живых ни Генриха, как называл писателя Некрасов, ни Вики, как мы называли его. Но черновик остался, и это еще один штрих, показывающий, каким человеком был Виктор Платонович, как близко к сердцу принимал то, что творится вокруг, как глубоко понимал суть происходящего, наконец, как открыто и смело выступал в защиту Правды без кавычек. Воевал отчаянно. Как когда-то в окопах Сталинграда.



  • Григорий Кипнис «И только правду...»

  • Григорий Кипнис «О Гелии Снегиреве, напугавшем самого Андропова»

  • Григорий Кипнис «Как приезжал к нам Джон Стейнбек»

  • Виктор Некрасов «История одного поиска» (Литературный сценарий документального фильма «Жил человек...», в сокращенном виде)

  • Григорий Кипнис «В гостях у Шломо, друга Виктора Некрасова»

  • Григорий Кипнис «Шевалье де Бражелон»

  • Григорий Кипнис «Автограф для истории»

  • Война и мир Григория Кипниса

  • Любовь Хазан «С шулерами за одним столом...» (Документальный очерк)


  • 2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
    При полном или частичном использовании материалов ссылка на
    www.nekrassov-viktor.com обязательна.
    © Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
    Flag Counter