Статьи о Викторе Некрасове и его творчестве
К 100-летию Виктора Некрасова
Сокращенный текст радиопередачи
«Книжное казино», Радио «Эхо Москвы», ведущая Ксения Ларина
Радиопередача «К 100-летию Виктора Некрасова»,
12 июня 2011 г.
…К. ЛАРИНА: Сегодня наша передача посвящена замечательному человеку, выдающемуся просто человеку, человеку-эпохе, Виктору Некрасову. Столетие отмечается в этом году со дня рождения этого писателя…. 17 июня, то есть, буквально на следующей неделе. Ну, вы услышали голоса наших гостей, остаётся их представить…Елена Шубина, заведующая редакцией «Современная Российская проза» издательства «Астрель»… И Александр Парнис, литературовед. Мы сегодня книгу представляем главную на нашем столе: «Всё на свете кроме шила и гвоздя». Это воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове, на обложке вы видите его лукавый портрет, одна из самых известных его фотографий, об этой книге мы будем говорить... Постараемся обо всём успеть поговорить, но главным героем будет Виктор Платонович Некрасов... Зарисовки людей, которые дружили с Виктором Некрасовым. А их, кстати, много слава Богу, и в нашей жизни сегодня. Из тех, кто жив и здоров, и Марлен Мартынович Хуциев был у меня в гостях в прошлом месяце. И неизбежно, вот мы даже не планировали, всё равно, вышел разговор на Некрасова, потому, что я так понимаю, что человек этот оставил какой-то невероятный след в душе каждого, кто с ним соприкасался. Давайте мы послушаем Лунгина.
П. ЛУНГИН (кинорежиссер): Некрасов – это было какое-то явление природы. Это вообще тот, кто не видел его живым, тот конечно никогда не ощутит эту какую-то смесь обаяния, красоты, в то же время иронии, самоиронии, небрежности какой-то к жизни, любви к жизни, которая в нём была. Он был, может быть, самый оригинальный, самый уникальный человек, которых я видел в своей жизни, а я видел много разных людей. Были такие формообразующие люди, которые в 70-е, 80-е годы были такими определителями, маяками общественного мнения. Некрасов был каким-то идеалом. Причём, идеалом, по отношению следующего к власти, к свободе. Он абсолютно не принимал советскую власть. Делал это открыто, делал это не по диссидентски, а так, исходя из своих эстетических и ценностных событий. Просто физически не мог. И потому, что карьера у него могла быть вообще невероятная. Он был молодой офицер и фронтовик, получил премию сталинскую. И он разрушил это всё, и отказался быть секретарём союза писателей, и т.д. Вот весь его облик – это был какой-то облик, говорящий о том, что: «Я свободен, я не такой, как они. Я совершенно другой». Это расстегнутые воротники, это всегда отсутствие галстука, французская какая-то лёгкость. У него вообще было лицо гасконца, лицо д`Артаньана, лицо лукавое, красивое, и со своей какой-то необыкновенной улыбкой. Ну, так я и говорю, что этот человек, он был, символом стал. В какой-то степени то, что можно жить абсолютно как бы вне этого общества. Когда так было нужно, что можно не продаваться, так сказать служить ему, что можно не быть диссидентом, хотя как-то он общался. Ну, в общем, никогда он не был диссидент. А то, что ты можешь просто жить своей частной жизнью. И плевать. И вот это его божественное плевание, оно, конечно, заключалось в том, что он много разрушал себя. Он был очень простым в общении человеком, который абсолютно не хотел и не мог, не укладывался не в какие официальные вещи. Для него пойти в Кремль, или попить кофе с мамой с моей, и с отцом с утра, он выбирал кофе. Он говорил: «Да ну их к чёрту»! Это был человек абсолютно свободный изнутри. Понимаете? Я какие-то вещи у него конечно выхватывал. Для него дружба, человеческие отношения, не существенные казалось бы, для карьеры и для денег и всего вещи, были, конечно же, самыми главными…
К. ЛАРИНА: И мой естественно вопрос уже к нашим гостям, насколько это совпадает с вашим ощущением от этого человека?
А. ПАРНИС: Ну, совпадает в какой-то степени. У каждого свой Некрасов. Например, я его меньше считал французом, для меня он был больше похож на знаменитого итальянского актёра Тато. Он даже в одном из их любительских фильмов, снятым в Ялте в 60-е годы, просто играл под Тато, и было видно, что он как бы весь а-ля Тато. Ну всё, что сказал Павел Лунгин, я могу согласиться единственное, что меня немножко смутило, что он не был диссидентом. Я считаю, что он был диссидентом. Потому, что все в какой-то степени, особенно интеллигенция в то время в большей степени были диссиденты. И конечно, Некрасов был. Не потому, что он просто подписывал письма. Он действительно боролся. Он в Киеве был фигура номер один, среди диссидентствующей публики. И вот знаменитая история с Бабьим Яром, о которой я надеюсь, позже подробнее скажу, это и говорит о том, что это вот великий шаг. Именно благодаря ему, и сохранился Бабий Яр. Но я об этом скажу впоследствии.
Е. ШУБИНА: Ну, я согласна скорее с Александром Парнисом, потому, что частная жизнь, да. Частная жизнь конечно, но вся вот эта вот просто частная жизнь не станет так вообще въезжать, не станет так вообще заниматься такими острыми ситуациями какими-то. В 59-м году он первый раз в «Литературной газете» первый написал статью, тогда ещё был тоже последний…
К. ЛАРИНА: Какой это был год?
Е. ШУБИНА: В 59-м году. Статья, я не помню, как она называется, но это была первая статья о Бабьем Яре… «Почему это не сделано», или «Почему это не случилось до сих пор». То есть, собственно говоря, с этого началась его можно сказать, другая биография. Потому, что действительно, позиция как бы до этого простая. Фронтовик, герой Сталинградской битвы, сталинская премия. Хотя, до сталинской премии, его ещё там очень сильно стали травить за окопы Сталинграда. Я знаю, что какая-то странная история, когда якобы Сталин своей рукой вписал его в список лауреатов сталинской премии. То есть, человек с прекрасной фамилией Некрасов, такой неопасный совершенно.
К. ЛАРИНА: Вообще, еврейская кровь-то в нём была?
Е. ШУБИНА: По-моему, нет.
А. ПАРНИС: Нет… Это миф. Но киевские бессменники говорили: «Ну, какой же он русский писатель? Посмотрите же, мама же вылитая жидовка»!
Е. ШУБИНА: Да. Это притом, что дворянка Мотовилова.
А. ПАРНИС: Она чисто дворянских кровей.
Е. ШУБИНА: Просто я хочу сказать, что дальше могла следовать вообще, там я не знаю, секретарь союза писателей, что-нибудь в этом духе, и так далее. Но вот в чём совершенно прав Павел Лунгин, судя по всему, он был абсолютно внутренне свободный человек, и который не терпел никакого давления, ни от кого. Ни со стороны там, допустим, диссидентов, не со стороны… Он просто поступал так, как он считал, по правде то, что называется. По своему внутреннему чувству. И с 59-го года, собственно, началась его другая жизнь, другая история. То, что Бабий Яр, который по сути дела он привлёк к нему внимание. В 66-м году был очень известный такой вот митинг, на котором присутствовал Владимир Войнович, Феликс Светов, и…
А. ПАРНИС: И я, простите, присутствовал тоже…
К. ЛАРИНА: Тогда давайте уж мы про это расскажем. Александр Ефимович, расскажите.
Е. ШУБИНА: И после этого началась собственно, другая биография Некрасова, которая привела к иммиграции, вынужденной.
А. ПАРНИС: Это была целая эпопея. Дело в том, что возникла легенда. Ну, пытались как бы с самого начала, с 46-го года… В этом году кстати юбилейная дата трагическая… Связанная с Бабьим Яром… 70 лет.. И её будут отмечать, кстати, в Киеве. Как не странно, будут отмечать в Киеве… Ну вот. Уже в 46-м году были первые проекты памятника, посвящённого Бабьему Яру. Но проекты проектами, они так и остались. Проект, знаменитый архитектор,.. он потом в Москве занимал какую-то очень большую должность в их структуре союза архитекторов. Он тогда первый проект сделал. И он был даже выставлен. Ну и к сожалению, как всегда, не до чего руки не дошли, денег не было. Ну, и как всё постепенно спустили на тормозах, и ничего не случалось. И возникла такая трагическая ситуация. Возникла история, что хотят залить, засыпать этот знаменитый овраг, где погибло более 100 тысяч людей, из них более 70-ти только евреев. 3 дня шли эти страшные расстрелы. Считанные люди остались в живых, они известны, о них сняты фильмы, написаны рассказы. И знаменитая книжка Кузнецова посвящена этому. И вот возникла версия, что хотят засыпать, залить этот Бабий Яр, чтобы он ни о чём не напоминал. И конечно, Некрасов не мог этого выдержать, и он в очередную годовщину, это была 25-я годовщина, посвящённая трагедии в Бабьем Яру, пригласил своих друзей из Москвы, и киевских друзей, и они организовали такой, стихийно возникший митинг. То есть, они то, что организовали – это не точно. Вот его и обвиняли потом в том, что он был организатором. Невозможно было организовать, когда пришло несколько тысяч человек. Как можно их организовать? Интернета тогда не было.
К. ЛАРИНА: То есть, люди, по сути, пришли почтить память…
А. ПАРНИС: Нет, люди всегда в этот день приходили. Но этот день был такой как бы… Ну, люди кучками там пришли. Это было тихое… Пространство довольно большое, туда ходил троллейбус, и можно было спокойно доехать. Но Некрасов пригласил своих друзей. Приехал Феликс Светов, Войнович из Москвы, академик Амосов был. А главное, Некрасов пригласил замечательного человека, он ещё ныне здравствует, академик Украины, Иван Дзюба. Выдающийся учёный, и диссидент. Некрасов его пригласил, и они распределили свои обязанности, кто что будет говорить.
К. ЛАРИНА: А менты там были уже?
А. ПАРНИС: Ну, там было большое количество, что-то невероятное.
К. ЛАРИНА: Уже знали, что готовится что-то?
А. ПАРНИС: Конечно. Всегда около Некрасова всё прослушивалось. Он никогда не умел таким эзоповским языком, всё, что он думал, он говорил по телефону, и всегда всё прослушивалось. И всё знали.
К. ЛАРИНА: То есть, говоря сегодняшним языком, не согласованная акция была. Да?
А. ПАРНИС: Это был несанкционированный, несогласованный митинг такой.
Е. ШУБИНА: Сохранилась любительская плёнка, кусочек её, маленький кусочек.
А. ПАРНИС: Я об этом и скажу, это очень важны момент, и очередной раз такой, трагический. Некрасов подбил своего друга, он был главным режиссёром студии документальных фильмов,.. Снегирёв, он был литератором, писателем, и трагически ушёл из жизни. Но именно вот эта история, вот его дружбы с Некрасовым, в конце концов… Он не только, он взял и сшил команду, и они поехали снимать этот митинг. Не договариваясь ни с кем, не получая разрешения у начальства. Это естественно, было так сказать, полулегально. И они снимали…
К. ЛАРИНА: Простите, а цель всё-таки как была сформулирована Виктором Некрасовым, что он хотел этим добиться? Помимо того, что…
А. ПАРНИС: Как-то воздать должным, как-то почтить память погибших людей. То есть, человеческой трагедии, геноциду фактически. Потому, что за 3 дня в 41-м году…
К. ЛАРИНА: Нет, это мы поняли. Мы же не случайно сказали, что появились слухи, что хотят засыпать, стереть с земли вообще вот этот кусок, чтобы никто об этом не помнил.
А. ПАРНИС: Эти слухи ходили уже несколько лет. А это уже появилась какая-то конкретная дата, и…
Е. ШУБИНА: Ну, нет, всё правильно. Собственно говоря, мне говорить правильно, не правильно по отношению к свидетелю, даже смешно. Просто насколько я поняла, Александр Ефимович, этот митинг сыграл очень важную роль, что всё-таки там не воздвигли этот жилой комплекс, не построили развлекательный центр на месте Бабьего Яра. То есть, как-то хоть на какое-то время это законсервировали. А сам памятник, если я не ошибаюсь, в 76-м году поставили. То есть, когда в 74-м его уже выслали…
К. ЛАРИНА: Так, ну и дальше?
А. ПАРНИС: Некрасов в своих книгах долго, даже несколько раз описывал, каким по его мнению должен быть памятник в этом месте.
К. ЛАРИНА: Нет, подождите, мы с вами ушли уже из даты. Давайте-ка до конца уже дойдём. Никак не доползём. Значит, пришли, пришёл Снегирёв с аппаратурой, с командой, с операторами… Арестовали хоть кого-нибудь?
А. ПАРНИС: Конечно, арестовали. Арестовали и… Вызывали, начали вызывать Снегирёва, у них забрали плёнку, и всё… Люди приносили венки, приносили на иврите. Иврита тогда никто не знал, ещё как бы не было вот этого отъезда, и когда все перед отъездом стали изучать язык. Поэтому, и нашли только одного человека в Киеве, старого еврейского писателя, который написал на лентах, вот на иврите и идиш написал несколько вот этих лозунгов. Все те ребята, которые принесли, уже было большое количество… Там несколько тысяч, несколько… Целый день люди с утра идут, до позднего вечера, целый день ходили люди. У Некрасова было стихийное выступление... Но рассказывают легенды, что была подготовлена речь, что она ходила потом по рукам. Я как свидетель могу сказать, что этого не было, это было явно стихийно. Он говорил о трагедии еврейского народа, и о том, что этих людей убили только за то, что они евреи. Вот эта главная мысль, главная фраза была эта. Замечательное было выступление, и оно напечатано. Замечательное выступление было Дзюбы. Он где-то говорил в другой стороне. Потому, что я его сам не слышал выступление. Но потом, оно появилось в печати, и оно и сейчас известно это выступление, оно в его книгах иногда приводится… Последствия сразу сказались. Некрасова начали вызывать. Его начали вызывать сначала в райком, потом в обком. И начали дробить, как всегда. А сам фильм, который сняли, снимали два человека. Снимал, он сейчас профессор киевского института театрального, Эдуард Тимлин, оператор. Единственное, что он смог сохранить, вырезать из своей съемки несколько кадров. Эти кадры сейчас бродят, они существуют… Некрасов на фоне лозунга…
К. ЛАРИНА: ...Но перед тем как перейти к книге, я предлагаю послушать голос ещё одного близкого друга Виктора Некрасова, это Владимир Войнович, о котором мы уже сегодня вспоминали.
В. ВОЙНОВИЧ (писатель): Дело в том, что Виктор Платонович, у нас была разница с ним довольно большая, 21 год. Я сначала, когда мы с ним познакомились, я стеснялся его называть иначе, я его называл Виктор Платонович. Ему, в конце концов надоело, его все звали Вика. Даже тогда совсем мальчишка Павел Лунгин, тоже его Викой звал. А я его звал Виктор Платонович, и он меня начал дразнить, я скажу, Виктор Платонович… А он говорил: Виктор Платонович, Виктор Платонович. Ну, и в конце концов, я с большим трудом перешёл на Вику. Ну вот, а потом уже как-то естественно имя звучало. И Вика встретил, ну вот это не кукла, а собака. Огромная собака, это нас встречала другая женщина. А я когда увидел Вику, значит, мы так шли, подошли к паспортному контролю, и я его увидел там, за стеклом, я просто бросил паспорт полицейскому, и побежал. Но там немцы наверное были предупреждены, поэтому, если бы я сейчас это сделал, меня бы схватили, да ещё бы заподозрили в чём-нибудь. А тогда никто меня не схватил, я просто кинулся в объятия. Это было конечно трогательная встреча. Потому, что когда мы с ним прощались, вот как раз это был последний вечер, когда я его видел в Москве. Мы шли ночевать ко мне от… Были такие люди здесь, Костя Симис, и Дуся, Дина Исааковна Каминская, известный адвокат. Она защищала диссидентов. И вот мы шли от них, по бульвару. Не по бульвару, а по Ленинградскому проспекту, но тогда это был бульвар. Сейчас уже от бульвара ничего не осталось. И вот мы шли между этих деревьев, и Вика мне сказал: «Володька», — он меня всегда звал Володька, — «Лет через 20-ть ты отсюда всё-таки уедешь, а я буду ещё жив, потому, что у нас род такой. У нас гены хорошие, моя мама жила 98-мь лет. И я буду жить, и мы с тобой встретимся, и я тебе покажу Париж». Он был большой знаток тех городов, в которых он долго обитал. Он знал великолепно просто Киев, и очень-очень хорошо Москву. Я просто такого знатока Москвы живого не видал. Я думаю, что это было знание на уровне Гиляровского. Но мы встретились с ним не через 20, а через 6 лет мы с ним встретились в мюнхенском аэропорту...
К. ЛАРИНА: …А сейчас мы давайте уже перейдём собственно к книжке: «Всё на свете кроме шила и гвоздя», воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Виктор Кондырев автор этой книги, я думаю, что Шубина уже может сказать вообще, как эта книга, идея этой книжки, и немножечко об авторе сказать.
Е. ШУБИНА: Да, с удовольствием. Виктор Леонидович Кондырев, это пасынок Виктора Некрасова, у него не было своих детей, и собственно, с ним провёл очень-очень близко, в одной семье, это были действительно очень близкие отношения, 25 лет. То есть в книге, это очень личная книга, написанная с большой любовью к Некрасову, с огромной, просто, любовью. И ценность её в том, что я не знаю, вёл ли дневник какой-то Виктор Леонидович, пока они так долго жили вместе, общались или нет, но она просто феноменальна совершенно по какому-то качеству памяти. Он запомнил такие удивительные вещи, и в Киеве, и в иммиграции. Хотя больше, конечно, она об иммиграции. Потому, что в 74-м году, когда Некрасова за антисоветскую деятельность выслали, по сути дела вынудили, скажем так, к отъезду, то в 76-м году, он уже 2 года он боролся за то, чтобы Виктор Кондырев, его пасынок, написавший эту книгу, чтобы они тоже, он с семьёй соединился с ним, и с женой Некрасова, в Париже. И он колоссальное усилие к этому приложил. Вплоть до того, что в книге описывается, что такой совершенно уже… Всё получилось, потому, что в дело вмешался Арагон. И на каком-то очень высоком уровне… Это был не ребёнок, он уже был со своей семьёй, с женой и с маленьким сыном.
К. ЛАРИНА: То есть, выпустили его с женой Некрасова, а сын жены был заперт практически. Заложник.
Е. ШУБИНА: Да. То есть, была целая такая акция, верните, то есть, пустите к Некрасову его детей. Потому, что он называл их свои детьми, очень был привязан к нему, и к его семье. И книга эта действительно уникальна, во-первых, потому, что памятливостью своей, потрясающими какими-то ну почти точными какими-то цитатами, воспоминаниями, какими-то пассажами, привычками Некрасова. И вместе с тем, если учесть, что у нас нет такой ещё полноценной биографии, у нас нет собрания сочинений, у нас по сути дела ничего вообще нет.
К. ЛАРИНА: Подожди, а не было типа таких воспоминаний друзей, вот мы сегодня слушали Войновича, Лунгина…
Е. ШУБИНА: В разрозненном виде. Но собранными в книги – нет.
К. ЛАРИНА: То есть, такого сборника не было?
Е. ШУБИНА: Нет.
А. ПАРНИС: Был в Киеве очень такой маленький.
К. ЛАРИНА: Слушайте это загадка природы. А почему? Вот вопрос по ходу задаю.
Е. ШУБИНА: Ну, вот надежда на Александра Ефимовича, который этим займётся, и доведёт всё дело до конца.
К. ЛАРИНА: Сколько, ведь можно даже, я помогу вам вспомнить. Олег Борисов, который с ним дружил. Даже в его мемуарах, там такие есть эпизоды…
Е. ШУБИНА: То есть, это не только книга о Некрасове, но это о времени, об этом круге. Конечно, она очень личная. Конечно, она написана немного человеком, и очень личная вместе с тем со стороны, потому, что он не был литератором, он как бы немножко в другом кругу. Но она совершенно бесценна своей любовью, и вот этой памятливостью. Потому что, ну где, как вот только в этой книге, например он рассказал, что у нег на столе хранился осколок, который во время войны попал в его палатку, его не задел. Он его сохранил, придавливал им рукописи на столе, предположим. Да? Или…
М. ПЕШКОВА: Наверное, этот осколок лежит сейчас на могиле Некрасова…
Е. ШУБИНА: …Рассказ о том, как строились его отношения с Парижем, просто как с городом… По началу, некоторая эйфория, потому, что Виктор Платонович, опять же из этой книги, там из других воспоминаний, он же своё детство провёл в Париже. Он родился в Киеве, но провёл о в Париже маленьким. Потому, что…
К. ЛАРИНА: Потом всё-таки происхождение мы не сказали, да? Потомственный дворянин.
Е. ШУБИНА: Да, происхождение со стороны мамы, самое, что не на есть, хорошее. То есть, это с одной стороны это прекрасная кровь, происхождение.
К. ЛАРИНА: Всё-таки, кровь – это великое дело, как Булгаков говорил. Да?
Е. ШУБИНА: Кровь – великое дело, но конечно де, как многие тогда дворяне, как мы говорим, с очень хорошей кровью, они все как бы были такие большевизаны, то, что называется. Да? И поэтому, во время, вот когда он был маленький в Париже, он сидел на коленях у Луначарского, и, в общем, какие-то там вокруг этого тоже легенды. Но в книге показано, как он страстно любил Киев, как он по нему скучал. Как в Париж, поначалу вот этой эйфории, что он вернулся, как к себе домой. Что это его страна. Потом говорит: «Нет, Вить, это всё-таки не наша страна. Мне здесь очень хорошо, но это не родина». То есть, книга очень живая, очень яркая, очень вот опять повторюсь, какое-то памятельство замечательное.
К. ЛАРИНА: Фотографий кстати очень много.
Е. ШУБИНА: Да. 70 почти, 80.
К. ЛАРИНА: Это всё из семейных архивов в основном, да?
Е. ШУБИНА: Это всё, да, он представил сам их семейных архивов, замечательный дизайн Андрея Бондаренко, книги. Просто вот книга действительно, которая самой мне доставила очень большое удовольствие.
К. ЛАРИНА: Я считаю, что сегодня в нашей передаче родилась идея продолжить изучать творчество и жизнь этого уникального человека.
Е. ШУБИНА: Уникального абсолютно.
К. ЛАРИНА: И дать нам людям, возможность прочитать пока ещё живые, извините всё-таки за такую оговорку, но, тем не менее, ведь это же поколение невероятной силы, концентрированности. Я просто преклоняюсь перед теми людьми, которых вот мы и сегодня слышали в нашем эфире, которых мы называли. И из тех, кого нет, и из тех, кто есть, можно сделать замечательную такую же живую книгу из друзей. Гладилина вот мы не назвали ещё. Да?
Е. ШУБИНА: Гладилина – да, обязательно, который очень поддерживал его в Париже. Который о нём очень тёплые здесь воспоминания, цитаты, письма, которые именно о Гладилине. То есть, действительно, если собрать весь вообще. Он действительно, судя по всему, был очень обаятельный человек, да…
А. ПАРНИС: Книга такая есть. Я прошу прощения, я её собирал более 10-ти лет. У меня практически есть более 70-ти воспоминаний о Некрасове. Но нет издателя.
К. ЛАРИНА: А вот же сидит человек рядышком. Это Лена Шубина, познакомьтесь, пожалуйста.
А. ПАРНИС: Но это всё сложно, это всё не так просто. Но не будем об этом, всё, давайте дальше.
К. ЛАРИНА: Вы меня напугали. Мне кажется, это так просто. Тем более, когда уже всё есть.
А. ПАРНИС: Нет денег…
…Е. ШУБИНА: Да, вот 20-ть лет он занимался своей научной деятельностью, я уговорила его переиздать его книги, его тексты, которые собственно говоря, как-то сейчас выпали из процесса. И мне кажется, это просто совершенно меняет литературную карту мира сейчас. То есть, и с точки зрения эстетической, и с точки зрения там, если угодно идеологической, какой угодно, это блистательная проза. Вторая книга, о которой я бы хотела сказать, это вот том «Всё о моём отце»…
К. ЛАРИНА: Эта книга, вот те, кто смотрит телеканал «Дождь», и те, кто читают журнал «Сноб», поймут, что это такое. Это какой-то уникальный проект, когда известные люди, в том числе и совсем молодые люди рассказывают…
Е. ШУБИНА: Книга действительно вышла потрясающая, потому, что там самые разные люди. Писатели, поэты, художники, вспоминают о своих родителях, которые зачастую не писатели, не поэты, не художники, а просто отцы. Допустим, там у Ерофеева дипломат, а скажем, у Леонида Рошаля, нашего известного врача, беспризорник. И вот это получается такие потрясающие голоса из хора, такой вообще срез времени, самый разный.
К. ЛАРИНА: Кстати, и Виктор Кондырев тут существует.
Е. ШУБИНА: Виктор Кондырев, да. Я ещё так не случайно принесла эту книгу, потому, что первая публикация, первые две публикации в журналах, были журнале «Октябрь», небольшая. И вот в этом самом журнале «Сноп». Книга замечательно тоже иллюстрирована прекрасно. И она, мне кажется, так удовлетворяет такое вот желание сейчас читателей, знать какие-то истории из жизни. Вот вообще какой-то, несколько такой спад интереса к прозе, и большой интерес к мемористике, к биографии… Такая заместительная терапия, потому, что не всегда это находит читателя в прозе. И ещё одна книга, которая уже время немножко осталось, но тем не менее, я бы очень хотела представить... Вот такие книги. Я хотела бы ещё немножко вернуться к Некрасову, когда я говорила об этой книге, что в ней очень много рассказанных Виктором Платоновичем, или запомненных автором рассказов. Один из таких просто совершенно душераздирающих, как в Борисполе, когда уже значит из провожали в иммиграцию, на таможне, или там кто вообще всё это проверял, тогда… Да, полковник. Его орден, его этот самый орден за Сталинград, то, что называется, не стали пропускать. Сказали, что нет на него разрешения… Когда вот в Борисполе, когда он улетал в иммиграцию. И вот это был единственный случай, когда он просто совершенно открыто психанул по отношению к властям, и, вынув книжку «В окопах Сталинграда», прикрепил на ней этот орден, прямо так вот проткнул, и сказал: «А так выпустите»? И они выпустили. И вот в этой книге, таких вот очень интересных моментов очень много. Вы просто увидите такого, живого Некрасова. Потрясающего совершенно человека.
К. ЛАРИНА: Лена, а у меня ещё вопрос, связанный с его деятельностью, публицистической. Вот мы говорили, что он и в «Континенте» работал, и на радио «Свобода». А вот из этих текстов невозможно сделать книжку?
А. ПАРНИС: Можно. Это замечательно. Он каждые, несколько раз в неделю выступал на «Свободе», и эти тексты практически не собраны.
К. ЛАРИНА: Но они есть. Они живые?
А. ПАРНИС: Они живые, очень интересные вообще… Он вообще профессиональный актёр, у него очень красивый голос. И он выступал с рассказами.
Е. ШУБИНА: Я думаю, что Анатолий Тихонович Гладилин нам бы здесь смог помочь…
…К. ЛАРИНА: Мы когда эту книгу тут открывали, читали, цитировали она настолько актуальна, настолько в этом смысле мы особая страна, что то, что говорил Виктор Некрасов в 70-е, 80-е годы на радио «Свобода», я уверена, что это будет сегодня востребовано как абсолютно живое слово.
Е. ШУБИНА: Спасибо вам за идею.
К. ЛАРИНА: Живое, учитывая, что это, во-первых, литературно невероятно одарённый человек, и уж формы чувствовали они оба великолепно…
…А. ПАРНИС: Я должен обязательно назвать человека, которому Виктор Платонович всем обязан. Кроме мамы, разумеется, которую он безумно любил, он обязан своей тётке. Замечательной женщине, с которой я очень дружил, Софье Николаевне Мотовиловой. Она не профессиональный литератор, но окололитературный человек. Она называла себя любительницей. Но Вика, Виктор Платонович, ей всем обязан. Он как бы именно потому, что он был ей племянником, и в доме всегда речь шла о литературе, её литературные интересы, это его как бы подбило. И я думаю, и он даже один раз упомянул об этом. Что он под влиянием… Она всю жизнь вела дневники. Её жизнь началась с ниши. Но это особый разговор, когда-нибудь, если позовёте, расскажу о ней тоже.
Е. ШУБИНА: Там действительно, история семьи ещё потрясающая. Эта книга ещё тем хороша, что здесь вот среди иллюстраций, весь семейный альбом семьи Некрасова. Там же ещё была трагическая история с его старшим братом.
А. ПАРНИС: Да, которого расстреляли.
Е. ШУБИНА: Которого расстреляли, да. Совершенно в таком, юном возрасте. Это немножко, кстати, напоминает историю со старшим братом Арсения Тарковского. Там тоже вот похожая история, вот потеря брата, которая так наложила такой отпечаток.
К. ЛАРИНА: Его расстреляли?
А. ПАРНИС: Он был художником, старший брат, Коля.
К. ЛАРИНА: То есть, это было во время репрессирования?
А. ПАРНИС: Это было во время гражданской войны.
…Е. ШУБИНА: В четверг будет повторяться и впервые в прайм-тайм, в хорошее время фильм Елены Якович, который называется «Вся жизнь в окопах»… Великолепный фильм совершенно прекрасный.
К. ЛАРИНА: Значит, мы заканчиваем сегодняшнюю программу, ещё раз напомним книгу «Всё на свете, кроме шила и гвоздя», Виктор Кондырев, издательство «Астрель АСТ». Всё, мы сегодня посвятили 45 минут Виктору Платоновичу Некрасову, он заслуживает гораздо большего. И я надеюсь, что те идеи, которые мы сегодня вышвыривали вот так вот в воздух, спонтанно, что они всё-таки воплотятся в жизнь, потому, что этот человек должен быть передан нами дальше по наследству. Обязаны мы это сделать. Правда же, дорогие друзья?
Е. ШУБИНА: Да.
К. ЛАРИНА: Спасибо.