Статьи о Викторе Некрасове и его творчестве
Александр Парнис
Мы — поименно — вспомним всех, кто поднял руку...
17 июня исполняется 94-я годовщина со дня рождения В. П. Некрасова (1911—1987). Писатель прожил в эмиграции тринадцать лет, выпустил шесть книг, но преимущественно занимался журналистикой. В этом жанре он снова нашел себя. В одном из интервью, данном за два года до смерти, говорил: «Я здесь написал больше, чем за десять лет в Союзе».
Некрасов внимательно следил за всем, что происходило на родине и сразу же реагировал на это. Статья «Уничтожение и реабилитация Бориса Пастернака» автора «В окопах Сталинграда» — а это была одна из последних его статей — стала неожиданным образом пророческой. В определенной степени пафос этой статьи можно отнести к нему самому и к его судьбе. Несомненно, когда Некрасов писал об исключении Пастернака из Союза писателей, о травле поэта, организованной его соратниками по цеху, он проецировал ее на свою «историю», на свою травлю, которая с небольшими интервалами продолжалась более десяти лет, и на свое изгнание из страны.
Эта статья была напечатана 12 июля 1987 г. в нью-йоркской газете «Новое Русское Cлово». Скорее всего, работая над ней, Некрасов уже знал о своей неизлечимой болезни, поэтому он закончил ее откровенными и пронзительными словами: «Авось мы доживем до первых номеров «Нового мира» за 1988 год, в которых, по словам Залыгина, будет опубликован «Доктор Живаго». Это будет хотя и запоздалый, но большой, настоящий праздник». Увы, Некрасов не дожил до этого праздника, он скончался через 53 дня — 3 сентября того же года.
Наиболее точно сформулировал «историю» отношений Некрасова с советской властью Андрей Синявский в так называемом «Прижизненном некрологе»: «И посреди феодальной социалистической литературы первая светская повесть — «В окопах Синграда». Странно, что среди наших писателей, от рождения проклятых, удрученных этой выворотной, отвратной церковностью, прохаживался между тем светский человек. Солдат, мушкетер, гуляка Некрасов. Божья милость, пушкинское дыхание слышались в этом вольном зеваке и веселом богохульнике. Член Союза писателей, недавний член КПСС, исключенный, вычеркнутый из Большой энциклопедии, он носил с собой и в себе этот вдох свободы. Человеческое в нем удивительно соединялось с писательским, и он был человеком пар эксэлянс!.. Не лучше ли было там, не проще ли было бы в Киеве и окончить дни, отмеченные «Литературной газетой»?
Куда лезешь? Зачем летишь?
Глоток воздуха. Последний глоток свободы».
Александр Галич в знаменитой песне «Памяти Б. Л. Пастернака» не без иронии упоминает киевских «письменников», которые «на поминки его поспели». Никто из них не выразил своего протеста против исключения поэта из Союза писателей, и только один из них, друг автора этой песни, Виктор Некрасов, предпринял какие-то попытки вмешаться в историю с изданием в Италии романа «Доктор Живаго». Об этом он сам рассказал в публикуемой статье о Пастернаке.
Интересное свидетельство о непосредственной реакции Некрасова на «старую» публикацию стенограммы исключения Пастернака из Союза писателей, которую он по каким-то причинам раньше не видел, приводит актер Лев Круглый в воспоминаниях «Он ушел непобежденным», напечатанных в «Русской мысли» 2 сентября 1988 года: «Прошлой весной, придя к Некрасовым, мы застали его какого-то растерзанного, не совсем трезвого (хотя последние годы Виктор Платонович не часто позволял себе выпить). Он вышел к нам босой, чего никогда раньше не бывало, в руках держал с десяток страниц. «Ну как он мог это сделать? — повторял со слезами Некрасов, даже не ответив на наше «здравствуйте». — Ну эти (он перечислил ряд одиозных фамилий известных литераторов), эти — понятно, эти — хамы, но Сергей Сергеевич Смирнов! — как он мог топтать Пастернака да еще вести это собрание! Нет, вы послушайте!» — и Виктор Платонович начал читать нам стенограмму заседания писателей, требовавших изгнания Пастернака из страны».
В юбилейном очерке об А. Д. Сахарове, напечатанном в 1981 году, Некрасов писал: «Я отношусь к той редкой категории людей, которые не любят, даже побаиваются знаменитостей. И кусаю теперь локти, так и не познакомился — а ведь мог, мог же — ни с Борисом Пастернаком, ни с Анной Ахматовой (в первый и последний раз встретился с ней в Никольском соборе в Ленинграде, навеки успокоившейся)». Действительно, он имел такую возможность — он был хорошо знаком с сыном Пастернака Евгением Борисовичем, а с Анной Ахматовой находился даже в дальнем родстве — его матушка Зинаида Николаевна была из того же рода дворян Мотовиловых, но по тем или иным причинам не решился на знакомство. Об этом он сам рассказал в очерке «Памяти Анны Ахматовой».
Кроме того, его тетка С. Н. Мотовилова (1881—1966) в 1918 г. работала вместе с Пастернаком в библиотечном отделе Наркомпроса под началом В. Я. Брюсова. Она, как и Пастернак, работала эмиссаром отдела и рассказала об этом в мемуарах «Минувшее», которые были напечатаны в «Новом мире» за 1963 год (№ 12). Однако все упоминания о Пастернаке в этих мемуарах были купированы, так как в то время цензура не позволяла упоминать его имя. В 1956—1957 гг. Мотовилова затеяла с Пастернаком переписку, в период разгара травли его из-за романа. В одном из писем к Мотовиловой он сообщал: «Я написал Вам большое письмо об этой стороне моей судьбы, слишком подробное, наверное, по Вашей вине, потому что в такие подробности завел меня порыв моей благодарности Вам».
Через много лет я опубликовал четыре письма Пастернака к Мотовиловой в сборнике «In memoriam» (2000). Работа Пастернака в 1918 г. в библиотечном отделе Наркомпроса, ставшая поводом для его переписки с Мотовиловой, была кратким эпизодом в его жизни, но эта работа неожиданным образом отразилась в творчестве поэта. Эмиссары Наркомпроса, в числе которых были Пастернак и Мотовилова, выдавали «охранные грамоты» деятелям науки, культуры и искусства для освобождения от реквизиции государством их библиотек и коллекций, имеющих историко-культурное значение. Канцелярско-правовой термин превратился у Пастернака в метафору и стал названием его автобиографической книги «Охранная грамота» (1931). Ранее исследователи не связывали этот факт биографии поэта с метафорическим названием книги. Этим названием Пастернак утверждал право художника на свободу и независимость творчества.
Именно весной 1957 года, когда Пастернак переписывался с Мотовиловой, Некрасов в Италии встретился с первым издателем «Доктора Живаго» Фельтринелли, который передал через него письмо, адресованное Алексею Суркову. Некрасов дважды беседовал с Сурковым и пытался как-то повлиять на кампанию, развязанную против Пастернака. Об этом рассказал сам автор «Окопов» в публикуемой ниже статье, а со слов Некрасова вспоминал в мемуарах о нем поэт Лев Озеров.
Статья Некрасова «Уничтожение и реабилитация Бориса Пастернака» — это не только статья о судьбе поэта, но и в определенной мере это рассказ о себе, о надежде на собственную реабилитацию, которой он так или иначе ожидал.
Виктор Некрасов «Уничтожение и реабилитация Бориса Пастернака»
Александр Парнис