|
Киевские адреса Виктора Некрасова
Адреса, упомянутые в произведениях
Виктора Некрасова
Андреевский спуск
Виктор Платонович Некрасов первым воспел Андреевский спуск в своих произведениях.
Андреевский спуск и Андреевская церковь, 1950-е гг.
Фотография Виктора Некрасова
Виктор Некрасов «Путешествие по улице детства» (1966)
Отрывок из «Записок зеваки» (1975) Виктора Некрасова:
«...Андреевский спуск — лучшая улица Киева. На мой взгляд. Крутая, извилистая, булыжная. Новых домов нет. Один только. А так — одно-двухэтажные. Этот район города, говорят, не будут трогать. Так он и останется со своими заросшими оврагами, садами, буераками, с теряющимися в них деревянными лестницами, с прилепившимися к откосам оврагов домиками, голубятнями, верандами, с вьющимися граммофончиками, именуемыми здесь «кручеными панычами», с развешанными простынями и одеялами, с собаками, с петухами. Над бывшими лавчонками, превратившимися теперь в нормальные «коммуналки», кое-где из-под облупившейся краски выглядывают ещё старые надписи. Это Гончарные, Кожемяцкие, Дегтярные, когда-то район ремесленников…
Это и есть Киев прошлого, увы, минуемый альбомами, открытками, маршрутами туристских бюро — напрасно, ох, как напрасно...»
Андреевский спуск, 13
Дом, где проживала семья Булгаковых, — «Дом Турбиных» (упомянут в очерке «Дом Турбиных» (1967), впервые пробудившем к дому общественный интерес, «Записках зеваки»).
Андреевский спуск, 13, середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
Андреевский спуск, 13, середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
Андреевский спуск, 13, середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
 |
 |
Андреевский спуск, 13, середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
|
Андреевский спуск, 13, середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
|
«Дом Булгакова», Любовь Рапопорт, 1968, холст, масло, около 60 х 50 см.
До отъезда Виктора Некрасова картина находилась в его киевской квартире.
В настоящее время работа хранится в коллекции Елены Костюкович,
внучки Леонида Волынского
Виктор Некрасов, Киев,
дворик на участке д. № 18 на Андреевском спуске, 1971.
Фотография Бориса Стукалова
Литературно-мемориальный музей Михаила Булгакова, Киев, июнь 2015
Литературно-мемориальный музей Михаила Булгакова, Киев, июнь 2015
Литературно-мемориальный музей Михаила Булгакова, Киев.
Мемориальнная доска Михаилу Булгакову, июнь 2015
 |
 |
Литературно-мемориальный музей
Михаила Булгакова, Киев.
Мемориальная доска М. А. Булгакову, июль 2012.
Фотография Олега Юнакова
|
Литературно-мемориальный музей
Михаила Булгакова, Киев.
Вход в музей, июль 2012.
Фотография Олега Юнакова
|
Литературно-мемориальный музей Михаила Булгакова, Киев.
Памятник Михаилу Булгакову, июль 2012.
Фотография Олега Юнакова
Андреевский спуск, 15
Жилой дом, известный как «Замок Ричарда — Львиное Сердце» (это название впервые введено Виктором Некрасовым в повести «В родном городе», закрепилось в массовом обиходе после публикации очерка «Дом Турбиных»).
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записки зеваки»:
<...>
Ну, а Городецкий?
Только сейчас, и то совершенно случайно (поднёс старушке тяжёлую корзину, она мне и поведала), узнал я, что автором самого любимого моего дома был тоже Городецкий. Это «Замок Ричарда Львиное Сердце», как прозвали мы его ещё в детстве, воюя на его лестницах и мостиках, — чудесный, загадочный, ни на что не похожий дом на Андреевском спуске, круто петляющем от Андреевской церкви вниз, на Подол. Городецкий, очевидно, любил замки (я вспомнил его, гуляя сейчас по созданной для дуэлей, погонь и Фанфан-Тюльпанов крыше замка…), и в нашем «Ричарде» это особенно чувствуется — даже сейчас, попав в его дворы и дворики, хочется скрестить с кем-нибудь шпаги…
Имя Городецкого не упоминается ни в одной энциклопедии, о нём не пишутся монографии, и над «домом с русалками» кое-кто посмеивается, а другие просто от него отворачиваются — стоит ли о нём говорить, — но не зря всё-таки приходят к этому дому люди, разглядывают его, фотографируют… А новые «башни» на Русановке ли, или в Химки-Ховрино, при всей их разумности и рациональности что-то совсем не хочется фотографировать.
Киевляне рассказывают легенду о дочери Городецкого, которая утонула где-то в озере Чад или Виктория-Ниянца, и в память о ней, мол, построен дом с русалками и носорогами. А где-то я читал, что, напротив, никакая там не фантазия, просто архитектору заказала этот дом какая-то фирма по производству цемента — проверить в самых сложных лепных формах качество цемента. Бог его знает, что было на самом деле, важно другое — перед нами произведение художника, у которого было своё лицо, не банальное, не стереотипное, а своё собственное. Без этого не может существовать искусство, будь это храм Василия Блаженного, капелла Роншан или хотя бы «Замок Ричарда Львиное Сердце».
<...>
Андреевская церковь, слева «Замок Ричарда — Львиное сердце», справа Исторический музей, 1960-е годы.
Фотография из Центрального государственного архива кинофотофонодокументов им. Пшеничного
Дом Булгакова и «Замок Ричарда — Львиное сердце», середина 1960-х.
Фотография Виктора Некрасова
Виктор Некрасов, парижская знакомая Нелли Курно на фоне «Замка Ричарда — Львиное сердце»,
Киев, гора Уздыхальница, 1971.
Фотография Бориса Стукалова
Виктор Некрасов, парижская знакомая Нелли Курно,
Киев, гора Уздыхальница, 1971.
Фотография Бориса Стукалова
Ул. Банковая (Орджоникидзе), 10
Жилой дом архитектора В. В. Городецкого, известный как «Дом с химерами» (подробно о здании и о личности В. В. Городецкого в «Городских прогулках», «Записках зеваки»).
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записки зеваки»:
<...>
В Киеве есть дом, который знают все, даже некиевляне. «Слыхали, что у вас в Киеве есть такой дом, — говорят они, — на котором много…» Да, есть, отвечаем мы, дом Городецкого, дом с русалками.
В. Городецкий, в своё время известный в Киеве архитектор, отнюдь не был новатором. Он подражал Древней Греции (в Музее украинского искусства, «со львами», как его называют киевляне), готике (в новом костёле), чему-то восточному (в караимской кенасе на Большой Подвальной, сейчас там кино «Заря»). Сделано всё умело, добротно, со знанием дела, но в общем-то копии чего-то. Но вот в жилом доме на Банковой (ныне Орджоникидзе) Городецкий нашёл самого себя. В этом доме он приближается, не на очень, правда, близкое расстояние, к вдохновенному певцу архитектуры модерна — Антони Гауди, автору знаменитого собора Ла Саграда Фамилиа (Святое Семейство) в Барселоне. Неудержимая фантазия, стремление и умение из камня и цемента вить верёвки, лианы, сети, уничтожать камень как таковой, превращать его в цветы, растения, животных — одним словом, создавать архитектуру, уничтожая её устоявшиеся принципы, вот что сближает этих двух архитекторов — русского и испанского. «Дом Городецкого» — это, конечно, не просто дом, это сказка, приключенческий рассказ, детская иллюстрированная книжка… Там вырастают из стен слоны, носороги, антилопы, и громадные жабы на крыше, и наяды верхом на усатых дельфинах, и в каннелюрах колонн извиваются маленькие ящерицы и змеи, а на решётке дома дикий барс (или что-то ему сродни) сражается с могучим орлом…
И вот стоят перед этим домом туристы, приезжие со всех концов страны, и рассматривают, удивляются, поражаются, хвалят, осуждают, иронизируют и, конечно, фотографируют со всех сторон. Одним словом, при всей своей антиархитектурности дом этот…
Но стоп! Я сказал «антиархитектурность» — и тут же беру свои слова обратно. Нет, дом Городецкого вовсе не антиархитектурен, в нём просто ярче, доходя до какой-то крайности, развито то, что заложено в архитектуре многих жилых домов первых лет двадцатого века. Более того, я бы сказал даже, что дом этот на фоне остального — пример скорее положительный, чем отрицательный.
<...>
И тут я возвращаюсь к Городецкому, к его дому. Пусть в нём, в этом доме, слишком много носорогов и наяд, но он сделан рукою художника. И художника, не побоявшегося выбрать сложнейший рельеф — крутой обрыв. Это дало ему возможность вырваться из строчечной застройки, а значит, и избавиться от фасада — дом одинаково интересен со всех сторон. И, пожалуй, именно это даёт нам право отнести его к примерам скорее положительным, чем отрицательным, того стиля, которому трудно дать название — модерн, неоклассицизм, декаданс, стиля, который не принято считать стилем, а принято осуждать, увы, не всегда с основанием.
<...>
Ул. Банковая (Орджоникидзе) № 10.
«Дом с химерами» архитектора Владислава Городецкого
Ул. Большая Житомирская, 40
Жилой дом.
Жила семья Николая Адриановича Прахова.
С его дочерью, Наниной Праховой, Виктор Некрасов учился в студии при Театре русской драмы.
Отрывок из маленького портрета Виктора Некрасова «Чужой»:
<...>
«...Иногда, обыкновенно на какой-нибудь праздник — 1 Мая или чей-нибудь день рождения, — он заходил к «нам», точнее, к Нанине Праховой. У Праховых была прекрасная многокомнатная квартира, вся увешанная картинами в золотых тяжёлых рамках, преимущественно Врубеля, с которым дружил Нанинин дед, знаменитый в своё время археолог, искусствовед, педагог и художественный критик Адриан Прахов, открывший миру Кирилловскую церковь в Киеве — уникальное сооружение шестого века.
У Праховых мы «резвились», ставили какие-то шарады (многие специально к ним готовились, чтоб новой «находкой» поразить Ивана Платоновича), слушали рассказы Николая Андриановича, Нанининого отца, о Врубеле, Васнецове, Нестерове, которые часто бывали и даже жили в этом доме, — отец и мать Нанины тоже были художниками. Потом долго пили чай — да, только чай! — и где-то после двенадцати шли провожать Ивана Платоновича через весь город к его уже волнующемуся, стоящему на балконе, уютному Феофану Кондратьевичу».
Ул. Большая Житомирская, 40, 1957
Ул. Олеся Гончара (Чкалова), 60
Жилой дом.
Упоминается в «Городских прогулках».
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Городские прогулки»:
<...>
Как раз напротив Строительного института, на улице Чкалова, стоял и теперь стоит весьма любопытный дом. Он хорошо был виден из окна нашей аудитории. Большой, шестиэтажный, он стоит в глубине участка, и к нему ведет лестница со всевозможными порталами, арками и пристройками а-ля готика. И вот совсем недавно, подымаясь по этой лестнице, я повстречал древнюю старушку, тащившую тяжеленную корзинку. Я помог ей дотащить корзину до дома, а заодно спросил, не знает ли она, кто построил этот дом. Выяснилось- Городецкий... И не только этот - старушка оказалась словоохотливой и все помнящей. И глазную больницу на той же Столыпинской (ныне Чкалова, а до этого Ладо Кецховели, а до этого Гершуни, а совсем давно Мало-Владимирской), в которой умер раненый Столыпин, и здание психиатрической больницы, примыкающей к дому, в котором она живет со стороны Бульварно-Кудрявской (ныне Воровского), и дом с башней и шпилем на углу Большой Подвальной (а до этого Ярославов Вал, Ворошилова), и Театральной, и нашего любимца «Ричарда Львиное Сердце».
Городецкий, судя по всему, любил замки, и во всех этих домах есть что-то «замковое» — амбразуры, аркады, мосты, башни, шпили. И все они запоминаются. И всегда стоят на интересном месте, отовсюду видны...
И ничего этого я не знал. Вот что значит подносить старушкам корзинки...
<...>
Ул. Гончара (Чкалова) №№ 58 и 60, 1960-е
Ул. Красноармейская, 51
Троицкая церковь (не сохранилась) и 16-этажный «точечный дом» на ее месте.
Упоминаются в «Городских прогулках», «Записках зеваки».
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записках зеваки»:
<...>
... а свернув налево за угол (как видишь, читатель, само собой как-то получилось, что ты стал моим спутником), выйдем на Красноармейскую (бывшую Большую Васильковскую). Здесь, на углу, против здания оперетты, высится 16-этажный, так называемый «точечный» дом. Когда-то на его месте стояла маленькая, незавидная Троицкая церковь, с которой у меня связаны грустные воспоминания. Именно сюда приходил я в Вербное воскресенье и возвращался назад, закрывая ладонями горящую свечку, чтоб её не задуло ветром. И именно здесь я в первый (кстати, и в последний) раз причащался. Я хотел по всем правилам до утра поститься. Но не вышло — меня заставили съесть котлету. Это было святотатство. Я ревел весь вечер…
Потом церковь снесли (в одну ночь) и на её месте выросла шашлычная. Столики на открытом воздухе, напротив — продуктовый магазин. Излюбленное место футбольных болельщиков: в трёх минутах ходьбы от шашлычной — Центральный стадион. Прозвана шашлычная «Барселоной». Почему — неизвестно...
Сейчас «Барселоны» уже нет, вместо неё — «точечный» дом с магазином строительной книги на первом этаже...
Троицкая церковь, фотография конца XIX столетия
Ул. Красноармейская, 51.
Первый 16-ти этажный дом в Киеве,
сооружен в 1969-м году,
его высота составляет 48 метров
Ул. Крещатик
Центральная и наиболее популярная улица Киева. Большинство довоенных зданий разрушено в 1941–1943 гг., в послевоенные годы Крещатик был расширен и заново застроен. Крещатик, его отдельные здания и другие памятные места упоминаются во многих произведениях Виктора Некрасова.
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записки зеваки»:
<...>
…Милый, милый Киев! Как соскучился я по твоим широким улицам, по твоим каштанам, по жёлтому кирпичу твоих домов, тёмно-красным колоннам университета… Как я люблю твои откосы днепровские. Зимой мы катались там на лыжах, летом лежали на траве, считая звёзды и прислушиваясь к ленивым гудкам ночных пароходов… А потом возвращались по затихшему, с погасшими уже витринами Крещатику и пугали тихо дремлющих в подворотне сторожей, закутанных даже летом в мохнатые тулупы…
Так вспоминал Киев, Крещатик лейтенант Керженцев «В окопах Сталинграда», лёжа под дождиком в лопухах на берегу Донца, в ожидании, пока его сапёры заминируют берег…
Разметало нас тогда, киевлян, по всем фронтам, от Петсамо до Севастополя, и никто из нас не знал, встретимся ли мы когда-нибудь с киевскими каштанами и будем ли считать звёзды, лёжа на днепровских откосах, и возвращаться по затихшему ночному Крещатику…
Мне повезло. Я вернулся. И квартира моя (моя ли?) в самом центре, самом сердце города, на Крещатике.
Встретился я с ним ещё до встречи с мамой в том же декабре 1943 года, через месяц после освобождения города. Выскочил из грузовика у Крытого рынка, там, где кончается Крещатик и начинается Красноармейская. Я сказал кончается. Это неверно. Его просто не было. Горы битого, занесённого снегом кирпича, искорёженные, торчащие из этих груд железные балки и узенькие, протоптанные в сугробах тропинки. Вот и всё. И цепочкой, как муравьи, спешащие куда-то люди — на работу, за пайками, на толкучку…
А каким он был, Крещатик…
Скажем прямо, глядя сейчас на довоенные открытки, в особый восторг не приходишь — улица как улица, ну, чуть пошире других, дома как дома, четырёхэтажные, зелень довольно жалкая, посредине трамвай…
Скажи нам это в 20—30-е годы, мы бы глотку перегрызли. Улица как улица? А где вы видали такие тротуары, такой ширины? Незавидные дома? А в начале улицы три восьмиэтажных дома, бывшие банки? А Бессарабка, Крытый рынок? А трамвай? Первый в России, и вагоны длинные, четырёхосные, с тремя площадками, сиденья плетёные. Да что вы, ума лишились?
Да, мы влюблены были в свой Крещатик. И если не было в нём особой красоты, то какой-то шарм южной улицы был. По вечерам не протолкнёшься. «Пошли на Крещик?» — говорили мы друг другу и слонялись по нему взад и вперёд, толпясь у кинотеатров (пойти или не пойти на четвёртую серию «Акул Нью-Йорка» или отложить на субботу?), грызя семечки, поглядывая на девиц. Красивые, чёрт возьми, киевлянки… А киевлянки ходили в каких-то ситцевых платьицах, ни помады, ни бус, ни колец, ни серёжек (упаси Бог, из комсомола выгонят!), а мы, мальчишки, в юнгштурмовках (военного образца, а-ля Тельман) и кепчонках, задранных «по-ленински» назад. Серенькая, в общем, толпа, ничего яркого, броского. Появившиеся в тридцатых годах клетчатые ковбойки поражали своей сногсшибательной пестротой и экстравагантностью.
Сейчас он другой, совсем другой… На месте взорванного (кстати, нами, а не немцами, как писалось раньше, чтоб ещё больше очернить захватчиков) вырос новый (по кирпичику, по кирпичику — писатели и академики вносили свой вклад…) — безвкусный, шикарный, намного шире прежнего, а теперь — о счастье! — заросший каштанами и липами (сажали сразу взрослые), заслоняющими своими кронами все эти башенки и арочки «обогащённой» архитектуры сталинских времён. С надеждой и упованием смотрю я на первые признаки плюща на Крещатике (о! французские домики!) — годик-другой — и станет он красивейшей улицей в мире.
<...>
Ул. Крещатик, 1960-е
Площадь Ленинского Комсомола (Европейская площадь), 1969
Почтовая открытка.
Пассаж, 1960-е
Виктор и Зинаида Николаевна Некрасовы, Исаак Пятигорский, Киев, 1960-е
Виктор Некрасов, Киев, Крещатик, 1970-е
Мила, Виктор и Вадим Кондыревы (на переднем плане) у Пассажа, Киев, 1974.
Фотография Виктора Некрасова
Виктор Некрасов, возле Пассажа, Киев, 12 сентября 1974 (в день отлета).
Фотография Виктора Кондырева
Ул. Крещатик, 8
Кафе «Красный мак».
Упоминается Виктором Некрасовы в мемуарных записках «Взгляд и нечто»:
<...>
Хозяин Крещатика ... Да, хозяин. В солнечные весенние дни его всегда можно было обнаружить на отрезке Крещатика между бывшей Царской (потом III Интернационала, потом Сталина, потом Ленинского комсомола) площадью и площадью Калинина (ранее Думской), на правой его стороне, где знаменитые рыбный, винный и фруктовый магазины, два ресторана (один «Красный мак», другой, к стыду своему, забыл), газированные воды, есть автомат-пиво, комиссионный, булочная, писчебумажный магазин, а в самом начале еще и прокуратура. Вот здесь всегда он и прохаживался, держа кого-то под локоток или просто подпирая запрещающую что-то пешеходам перегородку и посасывая пивцо из уличного на этот раз автомата, в окружении полудюжины поклонников и поклонниц.
Иногда он вдруг исчезал. Стоял вот только что рядом с тобой, шутил, острил, и — вдруг! — нету. Был и нету. Растворился. И полчаса, час его нету. Объявляются поиски. Туда, сюда, в «Красный мак» — да, только что здесь был, выпил стаканчик вина и... Бежим на ту сторону, в «Столичный», в «Днiпро» — заходил, заходил, пропустил коньячок и... Через час, порозовевший, такой же приветливый и веселый, опять с кем-то под ручку на обычной своей стороне между прокуратурой и почтамтом.
<...>
Ул. Крещатик, 8.
Кафе «Красный мак», 1960-е.
Из коллекции Михаила Кальницкого
Ул. Мельникова, 44
Бывшая контора Лукьяновского еврейского кладбища (захоронения ликвидированы).
О судьбе кладбища Виктор Некрасов писал в «Записках зеваки».
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записки зеваки»:
<...>
И ещё одна трагедия.
Может быть, даже более страшная, чем смерть. Надругательство над ней. Дикое, постыдное, ужасное, непонятное…
Я иду по тенистой аллее. Тихо, пустынно, шуршат под ногами листья. А кругом… Кругом тысячи, десятки тысяч поверженных, разбитых, исковерканных памятников…
Старое еврейское кладбище…
Сворачиваю в другую аллею, третью, четвёртую… Та же картина. Многотонные гранитные, мраморные памятники в пыли, в осколках. Маленькие овальные портреты разбиты ударом камня. И так на протяжении… Не знаю, что сказать. Все памятники, все до единого, уничтожены. А их тут не сочтёшь. Пятьдесят, сто тысяч… Город мёртвых. В мавзолеях, склепах содран мрамор, на стенах надписи — лучше не читать…
Известно, что немцы в порыве слепой злобы уничтожили центральную аллею. На остальные не хватило сил и желания. Остальное совершено потом.
Кем?
Никто не знает или молчат.
Пьяное хулиганьё? Но оно, вооружившись, допустим, ломами и молотками, могло справиться с десятком-другим памятников. Они сделаны добротно, на века, на свинцовом растворе.
Нет, это не хулиганьё. Это работа планомерная, сознательная. С применением техники. Без бульдозера или трактора, а то и танка, не обойдёшься.
Иду дальше… Хоть бы один сохранился. Нет — все! И на дне оврага груды осколков. Не поленились подтащить и сбросить. За день, за два этого не сделаешь. Недели, месяцы…
И не в пустыне. В городе. Совсем рядом троллейбус, а в конце улицы Герцена (Герцена!), в полукилометре от кладбища, дача, в которой жил Хрущёв…
Всё это я обнаружил в конце пятидесятых годов. Случайно, гуляя… И онемел. Никто ничего мне об этом не говорил. А вот прошли годы. И у скольких людей там были похоронены отцы и деды. Значит, сюда приходили. И не только приходили. Некоторые из памятников, немного, может быть, сотня или две, были зацементированы в поверженном, лежачем положении, чтоб больше не сбивали…
Никто об этом не говорит. Молчат. Я спросил у жильцов домика при входе на кладбище. Возможно, бывшие сторожа. «Не знаем, не знаем… Ничего не знаем…» И глаза в сторону.
Я задаю себе вопрос. В сотый, тысячный раз. Кто они? Кто разрешил? Кто дал указание? Кто исполнил? И сколько их было? И когда они это совершили? И откуда эта лютая злоба, ненависть, хамство? Или наоборот — спокойный, хладнокровный расчёт: сегодня — отсюда досюда, завтра — отсюда до того вот памятника, к 20-му чтоб было закончено…
И всё это во второй половине XX века, в славном городе Киеве, на глазах у всех…
Я побывал там сейчас. Перед самым отъездом. Через пятнадцать лет… Заросло кустарником. Поверженные памятники куда-то вывезены. Но не все. То тут, то там белеют среди бурьяна и зарослей недобитые пьедесталы, ступени, обломки мрамора и лабрадора.
И бульдозеры. Скрежеща и урча, пробивают на месте главной аллеи куда-то дорогу… Людей нету. Пусто. Мертво… И страшно.
<...>
Ул. Мельникова, 44, современный вид
Московская площадь, 3
Центральный автовокзал.
Построен при участии друзей Виктора Платоновича — А. М. Милецкого, А. Ф. Рыбачук, В. В. Мельниченко. Упоминается писателем как позитивный пример архитектуры нового времени в Киеве («По обе стороны океана»).
Отрывок из путевых заметок Виктора Некрасова «По обе стороны океана»
<...>
Спасение, мне кажется, в одном. На помощь стандартизирующейся архитектуре должны прийти цвет, живопись, скульптура, зелень, малые формы. В этой области уже есть если и не очень большой, но все же заметный сдвиг. Монументально-декоративное искусство постепенно начинает дружить с архитектурой. Один из наиболее удачных примеров, на мой взгляд, новый киевский автовокзал (архитекторы А. Милецкий, И. Мельник, Э. Вельский, художники В. Мельниченко, А. Рыбачук). В нем найден свой прием — не банальный, свежий. Все три этажа вокзала, стены его и колонны — это мозаика. Черная, из глазированной керамической плитки стена, на ней цветные горизонтальные полосы — движение! — абрисы несущихся куда-то автомобилей. То тут, то там, точно аппликация, маленькие панно сграфитто — дорога, шоссе, городская улица с фонарями, мчащиеся тебе навстречу автомашины. Колонны облицованы мозаикой из зеленой майолики — тут тоже мелькнет вдруг автобус, неожиданно среди геометрических линий вырастает маленький каштан в цвету… Если вы попадете когда-нибудь на этот вокзал, зайдите еще в ресторан и взгляните на стены. А потом в детскую комнату, если вас пустят. Какие там милые и забавные рисуночки. И к занавескам на окнах тоже присмотритесь: они сделаны по специальному заказу. И зайдите в номера для приезжающих — ручаюсь, что вы отложите свой отъезд по крайней мере на сутки.
Возможно, я несколько захваливаю вокзал — строители его мои друзья, — но, ей-Богу же, когда строят не только со знанием дела, но и с любовью (Ада Рыбачук и Володя Мельниченко ночами сами клеили мозаику на колонках, а архитектор Милецкий до сих пор бегает на вокзал проверить, как стоят кресла в зале ожидания и не украли ли керамику в номерах, а ее тоже делали по специальному заказу) — при этих условиях трудно плохо построить. Энтузиастов в архитектуре хватает. К этому бы еще материал получше, подобротнее, и было бы чем хвастаться… А вот с теорией все-таки плоховато. Впрочем, существует Академия строительства и архитектуры, там есть специалисты, которые этим занимаются. Пожелаем же им успеха.
<...>
Строительство Центрального автовокзала, август 1960
Центральный автовокзал, 1960-е
Центральный автовокзал, зал ожидания, 1961
Центральный автовокзал, 1962
Центральный автовокзал, платформа, 1963
Центральный автовокзал, с тыла, 1963
Центральный автовокзал, зал ожидания, 1963
Центральный автовокзал, 1964—1965
Центральный автовокзал, 1979
Центральный автовокзал, 1984
Центральный автовокзал, мозаика
 |
 |
Центральный автовокзал, мозаика
|
Центральный автовокзал, мозаика
|
Центральный автовокзал, мозаика
Центральный автовокзал, мозаика
Центральный автовокзал, мозаика
Центральный автовокзал, мозаика
Ул. Богдана Хмельницкого (Ленина), 17, угол Владимирской
Бывшая гостиница «Театральная». Место встречи Виктора Некрасова с Василием Шукшиным ( «Взгляд и нечто», «Вася Шукшин»).
Ул. Богдана Хмельницкого (Ленина), 17, 1935
Ул. Богдана Хмельницкого (Ленина), 17, 1947
Бульвар Тараса Шевченко, 5—7/29 (угол Пушкинской)
Бывшая гостиница «Украина» (теперь отель «Премьер Палас»). Место встречи с М. Хуциевым, В. Шукшиным ( «Взгляд и нечто», «Вася Шукшин»).
Гостиница «Украина»
Отель «Премьер Палас», июль 2015
 |
 |
Отель «Премьер Палас», июль 2015
|
Отель «Премьер Палас», июль 2015
|
Отель «Премьер Палас», июль 2015
Шевченковский (Николаевский) парк
Место прогулок маленького Вики. Упоминается в «Городских прогулках», «Записках зеваки».
Отрывок из книги Виктора Некрасова «Записки зеваки»:
<...>
Итак, двадцать пять лет. Как говорят, лучших. Двадцать пять лет я выходил из этой дубовой, с зеркальными стёклами, в виде какого-то узора, двери (сейчас она сосновая и никакого узора) и куда-то отправлялся. Сначала с лопаткой в Николаевский парк, потом с тетрадками, а зимой и с тремя поленьями в школу, потом в профшколу, потом с рулонами ватмана в институт, иногда с плавками на пляж или вечером в кино.
В Николаевском парке были солдаты и домработницы, тогда они назывались прислугами. Солдаты всех национальностей — русские, украинцы, осетины, немцы, поляки. Все без исключения любили нас, детей, а заодно и наших нянь. Няни подсаживались к солдатам, а детвора полировала своими задами поверженного Николая I, бронзового, длинноногого, слегка лысеющего, лежащего у собственного постамента, или бежала к «Чёрному морю» — маленькому бассейну его очертаний — и гонялась там друг за другом, лихо прыгая через Босфор и воюя за Крым. Сейчас наше милое море густо обсадили цветами, и никто из ныне резвящихся детей даже не подозревает, что эти цветы от них скрывают.
<...>
Вообще, глядя на деревья, особенно чувствуешь бег времени. Как-то на заре своей юности, как всегда торопясь в школу, я на минутку задержался у Николаевского парка. Вдоль его решётки по Караваевской улице сажали тополя. Тоненькие, озябшие веточки. Тогда это была редкость. Я минутку постоял, посмотрел и побежал дальше. Недавно, проходя по тому же месту, я встретился у входа в парк с громадным, высотой в четырёхэтажный дом, раскидистым тополем, который сейчас и двумя руками не обхватишь. Да, это был один из тех юнцов, которых на моих глазах сажали миллион лет тому назад. Впрочем, зачем гиперболы, сажали их лет пятьдесят тому назад, и, глядя сейчас на него, единственного выжившего и пережившего, я как-то очень ясно ощутил, что мы ровесники и оба не первой молодости.
<...>
Почтовая открытка.
Николаевский парк
Почтовая открытка.
Николаевский сквер
Николаевский парк.
Памятник Императору Николаю I
Парк им. Воровского.
Остатки памятника Николаю I
(пьедестал с цоколем и основания фонарей, переделанные в вазоны), начало 1930-х гг.
Их разобрали уже непосредственно перед сооружением памятника Шевченко.
Шевченковский парк.
Памятник Тарасу Шевченко
Виктор Некрасов «90-летие со дня рождения Матвея Генриховича Манизера»
Шевченковский парк.
Бассейн «Черное море»
Адреса проживания В. П. Некрасова в Киеве
Адреса обучения В. П. Некрасова в Киеве
Адреса мест, связанных с творческой и общественной деятельностью Виктора Некрасова
Адреса культурных учреждений и публичных заведений,
связанных с повседневной жизнью В. П. Некрасова
Киевский круг друзей и знакомых В. П. Некрасова
Адреса родных, друзей и знакомых
Киевские прогулки Виктора Некрасова с родными, друзьями, знакомыми
Адреса памяти Виктора Некрасова в Киеве
Произведения Виктора Некрасова, связанные с киевской тематикой
Папка «Киев» из архива Виктора Некрасова
|
|