Произведения Виктора Некрасова
Газета «Радянське мистецтво», 23 мая 1945 г., № 8, с. 4
Перевод с украинского Юрия Мерщия
Стр. 4
В г. Остер на 56-м году жизни скончался известный режиссер и прекрасный педагог, заслуженный деятель искусств РСФСР Иван Платонович Чужой.
Ученик К. С. Станиславского и Е. Б. Вахтангова, он трудился как актёр на сцене МХАТа и его Первой студии. К лучшим ролям, исполненных И. П. Чужим, надо отнести О'Нейля в «Потопе» Бергера, Барона в «На дне» А. М. Горького.
Тяжелая болезнь лёгких прервала успешно начатую артистическую деятельность И. П. Чужого, высоко оцененную в свое время Е. Б. Вахтанговым. Талантливый художник отдал с тех пор все свои силы режиссерской и педагогической деятельности, что особенно ярко развернулась после Великой Октябрьской Революции на Украине.
Созданный и руководимый И. П. Чужим в начале 20-х годов в Киеве театр студийных постановок объединил талантливую актёрскую молодёжь и занял выдающееся место в развитии советского искусства на Украине. Лучшая работа И. П. Чужого того времени — «Смерть Пазухина» М. Е. Салтыкова-Щедрина, спектакль большой социальной мысли и острой театральности, получила всеобщее признание. В частности, высокую оценку ей дал А. В. Луначарский.
В последние годы И. П. Чужой работал в Ленинграде, в театре им. Ленинского Комсомола, где осуществил две блестящие режиссёрские работы — «Женитьба Бальзаминова» и «Без вины виноватые» А. Н. Островского.
В течение более чем двадцати лет продолжалась успешная педагогическая работа Ивана Платоновича, в частности в студии при Киевском государственном русском драматическом театре, где он воспитал многих актеров.
Человек глубокой и утонченной культуры и вкуса, блестящего ума, яркой и разнообразной одаренности И. П. Чужой подавал высокий пример самоотверженного труда, творческой неумолимой требовательности, силы воли, духовной энергии, которая успешно боролась со страшной болезнью. Знать И. П. Чужого — значило любить его, как художника и человека, потому что прекрасные жизнь и творчество художника были образцом высокого и неразрывного единства.
А. Гозенпуд , М. Городисский, А. Гранатов, В. Драга, Л. Карташова, Б. Каганович, В. Кожич, Ю. Лавров, Г. Лазарев, Р. Латынский, Г. Лангфельд, И. Локштанов, А. Литвинова, В. Нелли, В. Некрасов, В. Освецимский, М. Романов, М. Розин, Н. Сунозов, М. Стрелкова, Х. Токар, К. Хохлов.
Виктор Некрасов
Человек и учитель
Статья
Есть люди, которые, подобно магниту, имеют какую-то притягательную силу. Познакомившись с ними невозможно от них оторваться. К ним влечет, они умеют увлекать, зажигать, при них как-то сам весь перевоплощаешься, становишься как бы выше, лучше, или наоборот, особенно остро ощущаешь, насколько ты далек от того, каким хотел ты быть. И не хочется уходить от них. Так бы и сидел, слушал, впитывал в себя эту силу человека. И не сразу определишь, что именно влечет к ним: личное обаяние, ум, знания, мастерство, внутренняя честность, или требовательность к себе? Нет, это нечто гораздо большее, что охватывает и объединяет в себе все эти понятия.
Это цель, яркая и высокая цель, ради которой эти люди живут, работают и умирают. Только нею, и только ради неё они живут. Иван Платонович Чужой был именно таким человеком.
Неудачно сложилась его жизнь. Тяжелая болезнь не давала возможности работать, укладывала в постель, на долгие месяцы отрывая от театра. И с тем большей жаждой он возвращался к любимому делу в те счастливые минуты, когда болезнь давала отдых.
Иван Платонович жил театром. Театр был для него воздухом, без которого он не мыслил своего существования. Театру он отдал всё — свои знания, любовь, талант, темперамент художника. Трудно сказать, кем он был — артистом, режиссёром или педагогом. Он был и тем, и другим, и человеком, который отдавал нам всё, что он знал, и требовал от нас только одного — любви ко всему, что мы делали.
Трудно себе представить человека, который бы более бережно относился к человеческой индивидуальности и умел бы находить пути к ней. Казалось он видел людей насквозь, знал, кто чем дышит, кто что может сделать, кто к чему способен. Он никогда ничего не навязывал, не выдумывал — он давал полную волю фантазии, но одновременно умело и очень деликатно и твердо направлял нас в ту сторону, куда нужно было.
Он никогда ничего не показывал. Он не любил показа. Он бросал только маленькое зернышко, но бросал именно туда, где оно быстрее всего должно было дать всходы. И следил за ним, ухаживал за ним, лелеял так, что не взойти оно не могло. Он мог целые часы, целые дни и недели наблюдать за его ростом, и если оно росло быстро — это было счастьем учителя.
Иван Платонович не выносил неправды на сцене. Она его раздражала. Он тогда отворачивался и не смотрел. Зато правда в любом виде от воображаемой нитки, которую вдевают в воображаемую иголку, до Кручининой или Хлестакова — радовала его, и глаза его как-то особенно начинали сиять. Этот блеск глаз был для нас самой большой наградой...
Трудно поначалу было даже поверить, что в этой болезненном, сгорбленном, очень замкнутом человеке было столько кипучей энергии, бурлящей через край. Далеко за полночь затягивались репетиции. По пять-шесть часов проводил он за своим столиком в углу, заслонив рукой глаза от света и записывая в блокнот каждый наш неверный шаг, каждую фальшивую ноту. А потом вставал и подводил итоги. И столько огня, столько страсти было в его словах, мыслях, так увлекательно, по-молодому, убедительно умел он говорить, что сразу всё становилось понятным, чётким.
Спектакли, отрывки, роли он обрабатывал, как ювелир. Казалось, уже все готово — иди только да начинай играть! А он всё репетировал, обтачивал, шлифовал, каждый раз отыскивая всё новые цвета и оттенки.
Он любил правду на сцене. Но не скучную, будничную правду — «как в жизни», а правду театральную, яркую, живую. Его «Женитьба Бальзаминова» и «Смерть Пазухина» — это прекрасное сочетание блестящей, несколько даже необычной на первый взгляд формы, с подкупающей искренностью и правдивостью актёров на сцене. И поэтому приятно было смотреть его спектакли и легко, радостно играть в них.
Больше всего в жизни он ненавидел штамп и наигранность.
— Штамп — это смерть, — говорил он. — Ради бога не запоминайте и не повторяйте удачных интонаций и движений. Это вас погубит. На сцене должно быть только — хочу. Оно само собой даст вам правильную интонацию или жест.
— Не играйте чувства, — их нельзя сыграть. Не выдавливайте слёзы, если сами не текут, не смейтесь, если не смеётся. Все это появится, если действовать будете правильно.
И если вы, несмотря на все его предостережения, всё же наиграете где-нибудь (чтобы смешнее или страшнее было) — он надолго запоминал это и не быстро прощал ...
Сейчас его нет среди нас. Очень малую часть того, что он мог сделать, совершил он в своей жизни. Но для всех тех, кто работал или только встречался с ним, его образ, образ человека, который все отдал искусству, будет символом, примером, образцом.
Это был человек большой правды и принципиальности, которые никогда и ни на что их не променял.
И часто ещё, вспоминая его высокую фигуру в коричневом костюме, его обаятельную улыбку, его мысли и слова мы будем говорить:
— А что бы Иван Платонович об этом сказал? Как бы он к этому отнёсся? Понравилось бы это ему?..
Виктор Некрасов «Чужой»
Чужой, Иван Платонович