Произведения Виктора Некрасова
Дело Финкельмайера
Рецензия на книгу
Феликса Розинера «Некто Финкельмайер»
«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 11 декабря 1983 г., № 26326
(увеличить)
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает «Дело Финкельмайера», рецензию
на книгу Феликса Розинера, 4 ноября 1983 г.
Должен признаться — я боюсь толстых книг. Читаю я медленно, и в повседневной суете одолеть подобную многостраничную книгу меньше, чем за месяц, мне не удается. Поэтому хорошие толстые книги, которые необходимо или хочется прочесть, я читаю не в Париже, а где-нибудь подальше от него. Е. Г. Гинзбург я читал на Гавайях, П. Г. Григоренко – в тихом домике у друга под Нью-Йорком, «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана – в другом тихом домике – в Женеве.
Только что прочитанную книгу Феликса Розинера «Некто Финкельмайер» (600 страниц!) я прочел хотя и в Париже, но так уж удачно сложилось — всего за две недели.
И ещё – я больше всего не люблю, когда мне пересказывают содержание какой-нибудь книги или увиденного фильма. Умираю от скуки. И вот получается так, что я сам должен заниматься таким не милым моему сердцу занятием. И выходит это у меня всегда плохо – путаюсь в героях, событиях, тяну какую-то жвачку… Но что поделаешь…
Книгу, о которой я сегодня расскажу, подарил мне сам автор года два тому назад в Израиле. Шестьсот страниц естественно, меня испугали, книгу я отложил и вот только сейчас, по совету друга, прочел. И не жалею.
Действующих лиц много, но основных два: Никольский — молодой человек, курирующий несколько заводов в связи с разного рода патентами, и Арон-Хаим Менделевич Финкельмайер – тоже молодой человек, специализировавшийся по рыбному делу, но по призванию — поэт. И поэт выдающийся, хотя и не член Союза.
Знакомятся они в самолете — оба летят по служебным делам в некий заштатный Заалайск в Сибири. Никольский, изнывая от скуки, берет у соседа журнал и обнаруживает там стихи из ряда вон выходящие. Подписано – Айон Неприген – «Авторизированный перевод с языка тонгор». Затем выясняется, что автор этих стихов, а вовсе не перевода — сидящий рядом с Никольским Финкельмайер. Никакого Непригена на свете нет, а есть Манакин, действительно тонгор, в прошлом зверолов, переквалифицировавшийся в крупного партийного работника. Где-то, когда-то, в какой-то сибирской дыре Финкельмайер столкнулся по пьяной лавочке с этим самым Манакиным, тот затянул какую-то заунывную тонгорскую песню, и Арон от нечего делать записал её, а потом сделал из неё стихи.
Дальше, все как положено у нас в стране. Стране, а точнее, Союзу писателей, позарез нужен новый акын, поэт-нацмен, и тут случайно подворачивается Финкельмайер с этой самой песней, ставшей стихотворением. Только одного мало, нужно больше. И все идет, как положено: Финкельмайер пишет стихи, якобы переводы, а Манакин, превратившись в Непригена, становится членом Союза писателей.
Эта основная линия романа заканчивается трагически. Разоблаченный в конце концов Манакин — выяснилось таки, что он никакой не поэт — считает, что всему виной Финкельмайер и к концу повествования убивает его.
Этот стержень, на котором держится роман. Но вокруг него множество событий, различных, взаимопереплетающихся судеб, не менее двух десятков героев. Я не отваживаюсь во всем этом разобраться, скажу кратко: перед нами разворачивается полотно, картина нелегкой, но в то же время интересной жизни московской интеллигенции 60-х годов. Живут, работают, по вечерам собираются, выпивают, спорят. Сквозь роман определенной линией проходят эти споры и размышления по поводу искусства, литературы, сами по себе очень интересные. Влюбляются друг в друга, сходятся, расходятся.
Но чтоб не растекаться мыслью по древу, вернусь к основному стержню. Финкельмайер человек необычный, нелегкого характера, к жизни не очень-то приспособленный, не ссорится, но оставляет семью — жену и двух девочек — и, поселившись в квартире у друга, с головой окунается в свою любимую стихию — поэзию. Работу бросает, заработав относительно приличную сумму на так называемых переводах Манакина-Непригена, которые издали отдельной книгой.
Но жизнь есть жизнь, советская, в частности. В газете появляется статья: «Некто Финкельмайер — «поэт». Поэт, конечно, в кавычках. Дальше идет блистательно написанный Розинером текст этой статьи. Там есть все, что положено. И «…возомнив себя «личностью», наплевательски относится к нормам и правилам нашего общежития, не выполняет по отношению к обществу прямых обязанностей гражданина, среди которых одна из высших — обязанность заниматься общественно-полезным трудом…» И «… богемное общество – в доме преподавательницы, ни больше, ни меньше, итальянского языка. Там собирались, чтоб пить водку, сводить знакомства, ну и, между прочим, развлекаться для пущего интереса, беседами «за искусство». В основном — за абстрактное. И «за поэзию» тоже непонятную, без мыслей и идей, которую в изобилии поставлял все тот же Финкельмайер…» Кончается статья короткой фразой — «Дело тунеядца Финкельмайера направлено в суд».
Дальше суд. И вспоминается «дело» И. Бродского. Все подстроено, срепетировано, заранее решено, но направляется недостаточно умелой рукой. Финкельмайера приговаривают к ссылке на четыре года в отдаленную местность с обязательным привлечением к труду по месту поселения. Он отправляется в ссылку, но адвокату удается добиться пересмотра дела и отмены решения суда. (Это несколько идиллически преподнесенное событие, может быть, единственное, в чем можно упрекнуть автора, в общем очень правдивого и точного). Финкельмайер собирается возвращаться, но тут-то его и настигает Манакин и убивает. И сам тоже гибнет, занесенный снегом ночного бурана.
Есть в романе эпилог. Через восемь лет к опустившемуся и с горя спившемуся Никольскому является молодой человек явно заграничного вида. Выясняется, что это, ни больше, ни меньше, как сын Финкельмайера от первой жены, с которой его столкнула жизнь. Эмма, жена дипломата, родила его где-то в Африке и умерла. Дипломат, женившись вторично, к этому самому Алеку относится более чем сдержано – явно еврейская внешность мальчика ему не нравится. Никольский бежит в «Гастроном», а Алек погружается в чтение стихов отца.
Точка. Конец.
Но есть все же у меня одна серьезная претензия к автору этого умного и глубокого романа, к тому же, хорошо написанного.
Я не помню в своей послевоенной жизни дня, чтоб мы, — за чашкой ли чая, за рюмкой ли водки, дома, на кухне или шатаясь по московским или киевским улицам, - не поносили советскую власть…
В этом же, повторяю, умном и серьезном романе, насколько я понимаю, не предназначенном ни «Новому миру», ни «Дружбе народов», о ней, о нашей голубушке, ни слова. Уточняю – именно ни слова, хотя само отношение героев к системе достаточно ясно.
Вот это, только это, меня удивляет. А роман — хороший! И о многом говорящий.
* * *
Обложка и титульный лист книги: Феликс Розинер. Некто Финкельмайер. Лондон: OPI, 1981. - 597 с. (Парижская литературная премия имени Владимира Даля за 1980 год).