|
Произведения Виктора Некрасова
Еще раз о вреде пьянства
Статья
«Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк), 21 июля 1985 г., № 26843
(увеличить)
Сейчас в Советском Союзе модно (точнее, дано указание) бороться с алкоголизмом не только угрозами, штрафами и прочими наказаниями, вплоть до тюрьмы, но, так сказать, и средствами искусства — иными словами, не упоминать о водке и других крепких напитках ни в романах, ни в повестях, ни в рассказах, новеллах, стихах, ни в литературных эссе. Не знаю, как с критическими статьями — возможно, там можно, если ты, критик, обнаружив упоминание о ней, водке, в романах, повестях, рассказах, новеллах, стихах и литературных эссе — осудил это явление. Считается, что советский читатель, прочитав, например, у Чехова (не помню, правда, в каком рассказе) следующие слова героя — «Как приятно, зайдя с мороза в теплую комнату, выпить рюмочку водки и за ней сразу же другую...» — тут же помчится в «Гастроном» и пропьянствует весь вечер, будь на улице мороз или умопомрачительная жара.
Кстати, должен сказать, что нечто подобное (т. е. борьба с водкой в литературных произведениях) — дело отнюдь не новое. Вспоминаю, какая баталия развернулась «вокруг злоупотребления спиртным», когда сдавалась в печать моя повесть «В родном городе» (значит, это было в 1954 году, т. е. 31 год тому назад). Совпало это с очередной антиалкогольной кампанией, и Твардовский, отнюдь не гнушавшийся напитков, потребовал, чтоб я «прошелся» по всей книге «в смысле выпивок». Я уперся. Меня уламывали. Наконец собрались все вместе, вся редколлегия во главе с Александром Трифоновичем и тут-то и началось. Я дрался как лев, как тигр, но был один, а их пятеро... С грустью и тоской читаю я сейчас первую страницу повести, где продавец воды, весело подмигнув герою повести, Николаю, говорит:
«— С фронта небось, товарищ капитан?
Николай кивнул головой.
— Может, тогда кружечку пивца прикажете?
— Нет, не надо.
— А то хорошее, «Жигулевское».
Не было никакого пива! Не было! Было «сто грамм»...
— Может тогда сто грамм прикажете?
— Нет, не надо.
— Как же это так, фронтовик и не надо?»
Сколько я ни убеждал, что к стыду своему, фронтовика, Николай ведь отказался от водки, не выпил, а ведь мог, тогда другой разговор (я невольно под давлением начал соглашаться, что пить, именно пить, на первой странице не надо) — меня приперли к стенке, убедили, доказали пять пьющих мужиков, что нельзя. И я, заливаясь слезами, сдался... И так по всей книге: вместо поллитровки — четвертинка, вместо четвертинки — стопка, вместо стопки — пиво... Кончилось все это в уютном подвальчике — Твардовский, хлопнув рукой по рукописи, сказал: «Ну, а теперь, сил больше нет, спустимся в подвальчик, к милой нашей Нине, и компенсируем, так сказать, все, что мы только что выкинули...»
Вот так-то. Есть о чем вспомнить. Но были и не только грустные моменты. Было время, забавное, далекое время, когда водку продавали с семи часов (теперь вроде с двух, а до двух только через знакомую продавщицу), и существовало бесчисленное количество вариантов утреннего ее распития. С одним из них в те незабываемые, радужные времена ознакомил меня Александр Трифонович Твардовский, тот самый, что боролся...
«За мной!» — сказал он в одно прекрасное утро, раскрыв свои бело-голубые глаза, и сразу же вскочив на ноги. — «За мной!» Проехав пол-Москвы на всех видах транспорта (кроме метро — он его не переносил, боялся, что-то его давило), мы оказались где-то возле Киевского вокзала, у магазина, вокруг которого, поглядывая на часы — было без пяти семь, — разгуливало десятка полтора таких же, как мы, жаждущих. Ровно в семь магазин открылся. Тихо, с шуточками, не толкаясь, каждый взял свои и — «За мной!» — мы оказались в очень симпатичном поленовском московском дворике, за длинными, вкопанными в землю, столами и, точно с неба, с облаков, спустилась к нам симпатичнейшая бабушка и раздала всем по куску хлеба с солью и по помидору. О милая бабушка, как ласкова и прекрасна ты была, как кстати ты появилась, раздала свой паек и так же быстренько скрылась, собрав все бутылки... И как мило мы все посидели, перекидываясь двумя-тремя словами, а через полчаса явился вежливый участковый, и мы, не вступая ни в какие пререкания (да они и не предвиделись), так же вежливо, как он пришел, ушли... Ну, не сказка ли, не райские ли времена, кисельные берега, молочные реки? Почти коммунизм.
|
|