Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

Если бы знать, если бы знать...

Очерк

«Русская мысль», 23 ноября 1980 г.


 

Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает очерк «Если бы знать, если бы знать...»,
21 декабря 1980 г.

Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения

Этими словами кончаются «Три сестры». Занавес...

Завтра будут хоронить Тузенбаха. Батарея покинула город. И нет Вершинина. И Соленого, и Федотика, Родэ, вечерних чаепитий. Наташа вырубит еловую аллею. Кулыгин, возможно, опять отрастит усы, а Ольга — «...счастье и мир настанут на земле и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если б знать, если бы знать!».

А Чебутыкин — Тара... ра... бумбия... Сижу на тумбе я... Все равно! Все равно!

— Qu'importe! Qu'importe! — услышал я по-французски, и телевизор погас.

«Les trois soeurs». «Три сестры» по первой программе... Пожалуй, только Чебутыкин-Русийон в какой-то степени приближается к Чехову. Может, еще Андрей Прозоров. Остальное, как говорится, очень мило, но что там ни говори, насквозь французское — интонации, темперамент, и Иван Романович — с картавым «р» и ударением на последнем слоге. Сестры? Старались, и плакали, и смеялись, но все это в Авиньоне или Шартре...

Перед сном снял с полки девятый том Чехова...

Какая пьеса!..

Станиславский в своей «Жизни в искусстве» утверждает, что Чехов, мол, считал «Три сестры» веселой комедией. Писатели, конечно, люди со странностями, но, откровенно говоря, смеяться особенно не хочется, когда узнаешь, что Соленый на дуэли убил Тузенбаха.

Я смотрел «Три сестры» много раз. Во МХАТе. Видел еще Тарасову, Еланскую и Степанову, Тузенбаха-Хмелева, Соленого-Ливанова... Упивался и грустил. Может быть, первый состав с самим Станиславским-Вершининым, с Книппер, Лилиной, с Москвиным и Качаловым был еще лучше, но я, уходя из театра после спектакля, чувствовал себя безмерно счастливым и столь же безмерно печальным. Навсегда запомнилась мне фраза одного из московских критиков, сказанная сразу же после премьеры: «Получилось произведение искусства из тех, ради которых прекрасна жизнь». И это, действительно, было так, даже через полстолетия... Ну, а грустно почему? Ну, как почему? Такие хорошие, чистые люди, с такими порывами и мечтами, благородные и идейные, а вокруг серость, провинция, всякие там Протопоповы. Да и не вырвутся они никогда в Москву, так и зачахнут в своей Перми или Твери. И Наташа станет в доме хозяйкой и вырубит не только еловую аллею, но и тот клен, по вечерам он такой некрасивый...

Ну, конечно ж, все это грустно, очень даже грустно. И в то же время прекрасно. Все же Чехов... Антон Павлович Чехов, тот самый, о котором Л. Н. Толстой говорил, — вспоминает Горький, — Ах, какой милый, прекрасный человек: спокойный, тихий, точно барышня! И ходит, как барышня. Просто — чудесный!

И вот сейчас, просмотрев по телевизору "Les trois soeurs" (в Париже все время где-нибудь да идет Чехов — то «Дядя Ваня», то «Вишневый сад», то «Иванов» — полюбили его французы, так вот, после телевизора перечитал я самою пьесу. И стало мне страшно. Не грустно, а страшно.

Жили-были три милые сестры Прозоровы — Ольга, Маша и Ирина, в заштатном, провинциальном городишке (знатоки считают, что Пермь), в своем уютном доме с большим садом, сдавали комнату такому симпатичному, доброму, правда, иной раз забывавшему заплатить деньги и иногда заливавшему, доктору Чебутыкину, и по вечерам, а то и по утрам, толклись в доме офицеры, такие интеллигентные, облагораживающие своим пребыванием весь город, и Маша влюблена была в Вершинина, а Тузенбах с Соленым в Ирину, и так мечтали они, все три, о Москве... В Москву, в Москву, в Москву... И рассуждали о том, что будет через 200—300 лет. Слушали философствования умного Вершинина — ...И надвигается на нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку...

Захлопнул я девятый том.

Тарара... бум... бия... Сижу на тумбе я...

— Если бы знать. — вздыхает Ольга, — если б знать!

Да... Если б знали они.

Ирина — младшая — ровесница моей мамы. Умерла она, моя мать, десять лет назад, в возрасте девяноста одного года. Многое пережила она на своем веку. И войны, и революции, и оккупации, и гибель в годы гражданской войны старшего своего сына (кстати, ровесника того самого Бобика, которого возит в колясочке Андрей Прозоров) и в свои двадцать лет ходила, вероятно, в Московский Художественный театр и смотрела на Ольгу Леонардовну Книппер в роли Маши и, очевидно, на Лилину, в роли Ирины, и слушала в исполнении Константина Сергеевича прогнозы о надвигающейся буре, которая сметет равнодушие и гнилую скуку.

Что ж... Надвинулась и смела. До основанья, а затем...

У Прозоровых дом отобрали — папаша, все-таки, генералом был — в лучшем случае, уплотнили бы в одну комнату. Вершинин, став к тому времени генералом, ушел бы с белыми и покоится сейчас где-нибудь на кладбище Сент-Женевьев де Буа, под Парижем, если не погиб под Перекопом. Чебутыкин, дай Бог, спился, не дожив до Великой Октябрьской Социалистической, а Бобик... Ну, что Бобик? Может, стал членом партии, пережил, будем надеяться, тридцать седьмые годы, воевал, сейчас, в свои восемьдесят лет, на пенсии. А может быть, тоже отдал концы...

Ну, а А. П. Чехов, чудесный человек, точно барышня?

Моя мать, врач-фтизиатр (по туберкулезу), утверждала, что получи повсеместное распространение в те времена рентгеновские лучи (как удачный опыт они родились в 1895 г.), Чехов долго бы еще жил, не гоняли бы его в ненавистную ему Ялту. Ну, а доживи он до семнадцатого года? Было бы ему тогда 57 лет. С Владимиром Ильичом, подобно Алексею Максимовичу, вряд ли дружил бы. В 37-м было бы 77. Не повторил бы он свое путешествие на Сахалин или чуть-чуть севернее? А может, почувствовав предсказанную его Вершининым надвигающуюся бурю, избрал бы другой путь, покоился бы сейчас рядом с Буниным на том же Сент-Женевьев де Буа?

Вот какие мысли вызвали у меня сейчас «Три сестры».

В Москву, в Москву, в Москву! Этими словами (в ремарке сказано «оставшись одна, тоскует») заканчивает второй акт Ирина. А произнеси это она сейчас в Перми (бывш. Молотове), не сказал ли бы ей Соленый: «Да кто вас пропишет, дорогая Ирина Сергеевна? И не мечтайте ...»

Ах, если б знать! Если бы знать!

5.10.80

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter