Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

Классика нашего поколения
(о книге Елены Ржевской «Знаки препинания»)

Рецензия

«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 1 марта 1987 г., № 27344

 
(увеличить)
 


Вот и Елена Ржевская, подобно Булату Окуджаве, вернула меня в прошлое, в юность, детство. Тот своим прелестным рассказиком «Девушка моей мечты» — о встрече с вернувшейся из ссылки матерью — подтолкнул меня на собственные воспоминания о встрече с мамой во время войны, а Ржевская вернула меня в еще более раннюю эпоху — 20—30-е годы.

Елену Ржевскую я хорошо знаю, дружил с её мужем Изей Рабиновичем (литературный псевдоним И. Крамов), а заодно и с ней. Сколько уютных вечеров проведено было на их милой кухоньке на Ленинградском шоссе. Изя умер, Елена Моисеевна осталась одна. Пишет. Много и хорошо. В свое время её книга «Берлин, май 1945» очень нашумела. Она, военный переводчик разведки, принимала непосредственное участие в поисках останков Гитлера и во всех деталях написала об этом. Встречалась потом в связи с этим с самим маршалом Жуковым, и об этой более чем любопытной встрече не мешало бы тоже написать. А может, уже и написала. Да не дошло до меня. Вот и этот номер «Дружбы народов» за 1985 г. (№ 6) добрался только сейчас, да и то с оказией.
Елена Ржевская «Знаки препинания»

В небольшой повести «Знаки препинания» Елена Ржевская рассказывает о днях своего детства, отрочества, юности. Она немного моложе меня, точнее, на восемь лет, но её эпоха — это моя эпоха. Если в гражданскую войну она чуть лопотала, а я уже ходил в школу, то все последующее — нэпы, коммуналки, первые пятилетки — осязаемо уже вошли в её жизнь. И люди тех лет — папа, шишка, ответственный работник, которого видала только по вечерам, мама с никому не нужным сейчас дипломом зубного врача училась на статистика, осваивала арифмометры. И третий человек, вошедший в её жизнь, некто Б.Н. «Да кем он вам доводится?» — выспрашивали нас с братом. Как кем? Это же Б.Н. Ничего другого не придумаешь… Он приезжал в Москву. В командировку и, минуя гостиницу, всегда заезжал к нам. Крупный, хмурый, замкнутый, молчаливый, нетерпимый к нашим с братом шалостям — и тем не менее мы его очень любили…». Из дальнейшего выясняется, что кроме того, его любила мама, а он её. Но семейных драм не было — все всё понимали или ничего не понимали, но прошел он через всю жизнь автора повести.

Сама повесть не богата особыми, из ряда вон выходящими событиями. Школа, двор. Московский двор большого многоквартирного дома, мальчишки, девчонки, игры, драки, обиды, ревности, первая робкая влюбленность. И какие-то соседи. В общем-то, терпимые. И улицы, первомайские демонстрации — Бог ты мой, как детвора их любила, не то, что взрослые, старавшиеся как-то их избежать…

Но главное в повести — это не события, а аромат её, воздух, облик, душа Москвы тех лет, 30-х годов. Я, киевлянин, часто бывал тогда в Москве и влюблен был в неё по уши. Город, столица, трамвайные перезвоны всех этих «аннушек» и «букашек» (трамваи А и Б, по бульварному и Садовому кольцу), подымающиеся в гору, так не похожая на нынешнюю, торжественную, нелепо изгибающаяся Тверская. Страстной монастырь, Пушкин на старом еще месте, Тимирязев на противоположном конце Тверского бульвара. Там, возле Тимирязева и провела первые годы своей жизни Ржевская. Потом перебрались за Тверскую заставу, за Триумфальную арку, которую зачем-то потом снесли, а позднее восстановили почему-то на Кутузовском проспекте. Поселились на Ленинградском шоссе, № 20. Там и детство прошло, и юность началась, и война застала, и после войны бывал и я там, пригублял рюмочки на той самой кухне.

И именно этим, старой, еще булыжной Москвой, пятидесятилетней давности и заворожила меня повесть. Один трамвай № 6 чего стоит! «На днях, — пишет Ржевская, — оказавшись на новой окраине Москвы, среди новостроек, я переходила, задумавшись, трамвайные пути, когда меня согнал с них угрожающе трезвонивший трамвай. Трамвай № 6! Даже заныло сердце от такой встречи. Вот ты где. Жив, и хоть и у черта на куличках, гремишь по рельсам, волочишься, красный, веселый. Я растроганно проводила его глазами… Десять школьных лет я каждое утро с нетерпением, вечно опаздывающей, поджидала его на остановке против нашего дома. Пневматических дверей не было, не было и отчужденного автомата, а был живой хозяин вагона — кондуктор. И гроздья висящих людей на подножках. Прицепной вагон имел сзади буфер, и особым шиком было безбилетно катить, оседлав его. Это называлось прокатиться на «колбасе» и было привилегией московской шпаны…».

Господи, а у меня в Киеве был 8-й номер, и буфер у нас назывался не «колбасой», а «дугой». Как все похоже…

И едем мы с маленькой Леной через всю Москву, минуя остановку «Василий Кессарийский» (сейчас прозаический Юлиус Фучик), Благовещенский переулок, где слегка замирает сердце, так как из следующего, Мамонтова переулка, должен выйти Коля Бурачек — добираемся так до Страстной площади. Здесь конец, надо слезать…

И так, по той или иной причине, мы колесим или шагаем по всей Москве, и возникает у меня былая любовь к ней, которая обросла сейчас целым сонмом иногда все еще трогательных, но и противоречивых чувств.

В молодости мы на все смотрели просто. Нас не волновали ни очереди, ни отсутствие продуктов, элементарного комфорта, нам неважно было, в чем мы ходим, ходили в каких-то тапочках, в чем-то перешитом. Мировые да и внутренние события нас не очень-то касались. Важно было попасть на «Знак Зорро», на вторую серию «Индийской гробницы». Мы хохотали над Игорем Ильинским в «Празднике святого Иоргена» и «Процессе о трех миллионах», веселых, талантливых фильмах, которые, кстати, и не вспомнили в некрологе об ушедшем замечательном артисте…

И только с приближением войны что-то стало задевать. Ржевская вспоминает того самого Колю Бурачека из Мамонтовского переулка. Первая тайная влюбленность. Совместный волейбол, тренировки. Он же и в комсомол рекомендацию давал, хотя у Лениного папы был выговор.

«Потом Коля кончил школу радистов и уехал на остров Диксон, а оттуда на фронт, безвозвратно. Он остался навсегда в незамутненной сказочной дали нашего отрочества. Волейбол, зимовки на Крайнем Севере и гибель на войне — классика моего поколения…».

Какая короткая, какая емкая фраза… На ней мне и хочется закончить свой рассказ, то робкое прикосновение к этой незамутненной, сказочной дали поколения московской девчонки из дома № 20 на Ленинградском шоссе, ставшей разведчицей, провоевавшей всю войну и сумевшей так правдиво рассказать нам и о войне, и о том как жили, дружили и любили люди до войны.
 


 
 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter