|
Произведения Виктора Некрасова
Мой и «Ленфильма» совместный юбилей
Статья для радиопередачи
16 ноября 1980 г.
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью «Мой и «Ленфильма»
совместный юбилей»
Наша страна любит юбилеи и памятные даты. Любит трескуче и многословно их отмечать. Кроме тех, о которых предпочитает умалчивать. Я тоже сын своей страны и тоже хочу отпраздновать небольшой юбилей. Двадцатипятилетний. Вместе с «Ленфильмом». Он его отмечать не будет, а я буду. В моей жизни это этапа, в ленфильмовской – тоже ступенька.
Итак, в конце 1955 года я получил из «Ленфильма» телеграмму, за подписью режиссёра Иванова, с предложением написать сценарий по моей книге «В окопах Сталинграда».
— Нет! Ни в коем случае! — я начал бить себя в грудь кулаком. — Это профанация, экранизации никогда не получаются, от книги ничего не остается! Нет, нет, нет и еще раз нет!..
И послал телеграмму — «Согласен».
Профанация или не профанация, но когда успокоившись, подумал о том, что попаду на те незабываемые места, на Мамаев курган, тот самый, где… Короче, подписал договор и принялся за сценарий. До этого ничего подобное никогда не писал. Дело трудное, очень даже. Помогли. Вариант за вариантом и что-то в конце концов получилось. В студии одобрили.
Встретился с режиссером. Александр Гаврилович Иванов, большой, грузный, лет на пятнадцать старше меня, в кино работает уже лет тридцать, первый фильм, ещё немой, выпустил в двадцать восьмом году, «Луна слева», по нашумевшей тогда пьесе Билль-Белоцерковского. Как будто понравились друг другу, во всяком случае, он мне — очень. Особенно слова его, произнесенные во всеуслышание на Художественном совете студии: «Хочу заверить автора сценария, что сколько бы мы с ним не спорили и не ссорились, последнее слово всегда будет оставаться за ним. Он автор книги. Доверие — вот основа совместной работы». И мы поверили друг другу. И именно по этому, возможно, что-то и получилось.
Судьба картины была нелегкой. Начиная с первых же шагов, Политуправление Советской армии было активно настроено против сценария (и так и не утвердило его), и, кончая тем, что к концу съемок слово «Сталинград» стало уже одиозным. Город еще не стал Волгоградом, но битва уже превратилась в «Битву на Волге». Поэтому и фильм стал «Солдатами».
Забегая вперед, скажу, что съемки его начались с конца — нужно было захватить зиму (Сталинградская битва закончилась второго февраля). И мы захватили-таки её, в конце пятьдесят пятого года. Когда же через год фильм был закончен и принят в студии, человек, которому и я, и картина многим обязаны, завёл меня в свой кабинет, выдвинул ящик письменного стола и вынул оттуда некую бумажку — «Читай!». В руках у меня оказалось письмо Политуправления Советской армии, а котором оно категорически возражало против начала съемок фильма по предложенному сценарию. «Так вот, дорогой мой! Никому я это письмо не показывал. Дарю тебе в твой архив». Поступок его был равен поступку Александра Матросова. И он его совершил! Такое не забывается.
Жизнь человеческая соткана из неожиданностей и загадок. Кинематографическая — из еще большего их количества. Политуправление не утвердило сценария, а Северо-Кавказский военный округ выдал нам не только людей, но даже танки. Может, из-за этой неразберихи мы и выиграли в свое время войну? У немцев (помните «Войну и мир»?) — «Эрсте колонне маршир, цвейте колонне маршир», а у нас лучше всех всё знал Ванька-взводный…
Но я забежал вперед. Вернемся же назад, к съемкам.
Проводились они в Сталинграде, на Мамаевом кургане, в станице Кропоткинская (сцены отступления, за которые нам, в основном, и досталось) и павильонные съемки в Ленинграде. Впрочем, одна из главных сцен фильма – захлебнувшаяся атака, снята была под Ленинградом, в Юкках. Снимали с упоением, с азартом. Не буду говорить о своих эмоциях, — знакомые места, восстановленные блиндажи, землянки, вырытые в берегу, солдаты тех лет, без погон ещё, взмывающие в ночное небо ракеты, — но и для всех нашей группы, в основном, не воевавшей, это было прикосновением к чему-то священному, героическому. В какой-то степени, это был их вклад в победу, ретроспективное, но все же участие в войне. И это чувствовалось во всем — в азарте, в увлечении, дисциплине, в минимальном пьянстве (люди, близкие к кино знают, что это значит!). Ну, а главное — к чему все стремились, вплоть до осветителей и участников массовок — сделать правдивый, во всех деталях правдивый фильм о войне.
И, кажется, это удалось.
Все были влюблены друг в друга. Александр Гаврилович, как говорится, был строг, но справедлив. Актеры молодые, почти у всех первые серьезные роли в кино, только Кмит, чапаевский Петька, — был ветераном. А у Смоктуновского именно с этого фильма началась его головокружительная карьера. И так, дружно и весело, снимали. Потом монтаж, озвучение, мелкие доделки и переделки и, наконец, сдача, показ фильма худсовету. Без преувеличения, можно сказать — триумф. Слова, рукопожатия, даже слезы. Но на этом положительные эмоции кончились. Началось то, без чего советское кино не может. Начались препоны. Сейчас всех и не припомнишь, но главное всё то же Политуправление. Как сейчас помню, просмотр, устроенный в их просмотровом зале на улице Фрунзе, в Москве. Десятка два насупленных, увешанных орденами, политических генералов. Никаких улыбок, сплошной мрак. Начальник Политуправления генерал Голиков с первой же части демонстративно уходит. Дальнейшее проходит при зловещем молчании. Реакция нулевая.
Перерыв, перекур.
Мы с Ивановым особняком, никто не подходит. Наконец, обсуждение. Вернее, осуждение. Один за другим генералы поднимаются на трибуну и, не очень варьируя друг друга, громят — клевета, ложь, издевательство над Красной армией… В основном, достаётся отступлению. «Где вы такое видели?! Не армия, а шайка бандитов и оборванцев! В Сталинграде тоже — где дисциплина, субординация?! Панибратство, пьянство, где общее руководство, политработа?» Один из генерал позволил себе даже сказать, что картина антисоветская и контрреволюционная…
Тут я не выдержал и тоже полез на трибуну. Этот эпизод я очень люблю вспоминать. Мне кажется, я был на высоте.
— Отступление или, вернее, драп, вы его, генералы, не видели, потому что на своих «джипах» были уже глубоко в тылу, а мы пёхом, босиком! Пьянки? В фильме только намёк на это, а в жизни разница была в том, что вы глушили трофейный коньяк, а мы самогон собственного изготовления.
Ну и так далее, и так далее, в том же роде… А закончил так:
— А вас, товарищ генерал, прошу принести извинения и мне, и режиссеру. В противном случае, я знаю, куда обратиться и поверьте мне, на ваших погонах количество звездочек уменьшится, по крайней мере, на одну.
Он встал и пробурчал что-то извинительно-невнятное.
— А теперь, товарищи генералы, вы свободны! Можно и перекурить!
Это была самая счастливая минута в моей жизни.
Вернувшись в Ленинград, мы с Ивановым сделали кое-какие мелкие поправки, потом последовал звонок от самого маршала Жукова, с требованием еще новых, достаточно глупых. Мы, с грехом пополам, и с ними как-то справились и, наконец, фильм вышел на экраны…
Шёл он один день. К концу дня был снят. Во всех кинотеатрах Союза. По личному указанию маршала Жукова. Появился на экране только после того, как сам Жуков погорел. Появился без шума, без помпы, в воинских частях демонстрацию так и не разрешили.
Прошло двадцать пять лет. Я изгнан из страны, а фильм «Солдаты» нет-нет, да и появляется на экранах. То двадцать третьего февраля, то девятого мая, то в клубах, то на каких-то специальных просмотрах…
Да, жизнь кинематографа соткана из загадок. Это одна из них…
|
|