Произведения Виктора Некрасова
Ода тирану
(О романе Ивана Стаднюка «Война»)
«Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк), 12 декабря 1982 г., № 26003
(увеличить)
Люди, приезжающие из Москвы, с тревогой рассказывают о том, как исподволь, постепенно, но достаточно заметно, возвращается страна к культу Сталина. Если раньше это были отставные генералы и полковники, аплодировавшие при его появлении на экранах кинотеатров, то теперь изображение покойного вождя не только у водителей троллейбусов, но чуть ли не у каждого таксиста. Налажена целая подпольная индустрия. Из-под полы, но не очень таясь, продают новоиспеченные портреты в маршальской форме, буклеты-гармошки, где он во всех видах, от семинариста до генералиссимуса.
Казалось бы, не так уж давно сбрасывали с пьедесталов его бронзовые и мраморные изваяния (один мой знакомый купил за бесценок, за тридцатку, что ли, его мраморную фигуру, валявшуюся во дворе универмага – в накладной это было названо «мраморной крошкой»), как будто вчера еще переименовывали Сталинград, сбивали барельефы и мозаику со станций метро, меняли лауреатские значки – вместо профиля лавровая ветвь, вырезали кадры со Сталиным из фильмов, вспоминали ленинское завещание — «Груб и нелоялен», говорили и писали о нарушениях ленинских норм, но вот, оказывается, достаточно было каких-нибудь 25 лет, чтоб всё это забыть…
Нет, новых памятников пока еще не воздвигают, а прах вождя мирно покоится рядом с Калининым и Ворошиловым у Кремлевской стены, в мавзолей еще не вернули, но, ручаюсь, высадись он сейчас подобно Наполеону возле Эльбы (разрешим себе такую фантастическую условность), ну, допустим, где-нибудь в Коктебеле, и его бы на руках, под всеобщее ликование, внесли бы в Кремль. Страшно подумать, но все идет к этому...
Передо мной роман Ивана Стаднюка «Война», книга первая, вторая и третья, Воениздат. Подписана к печати 1.2.82 г. Тираж — 100 тысяч. В маленькой аннотации на последней странице сказано: «В получившем широкую известность романе автор показывает военные усилия советского правительства по укреплению военной мощи страны накануне войны и сражения начального периода войны в Белоруссии и на Смоленской возвышенности. Описываемые события происходят не только на Западном фронте, но и в Генеральном штабе, Ставке Верховного Главнокомандования, в Политбюро ЦК».
Я не смог заставить себя осилить все 500 страниц текста, но ту добрую сотню, где фигурирует тов. Сталин, прочел.
Все мы, до сегодняшнего дня, теряемся в догадках, чем же занимался Сталин со дня 22 июня по 3 июля, когда он, наконец, обратился к народу со словами, о которых одна колхозница говорила мне: «Слушала Сталина по радио. Братики, сестрички, — сказал он, — мне плохо, помогите!» И добавила: «Мы-то поможем, а о чем раньше думал?»
Что же он делал эти долгие одиннадцать дней?
Достоверно известно одно — только в 12.30 ночи с 21 на 22 июня — за четыре с половиной часа до начала немецкого наступления — в войска была направлена директива, предупреждающая о возможном внезапном нападении. В ней сказано было: «Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Более того, уже после нападения немцев Тимошенко предупреждал генерала Болдина — зам. Командующего Западного особого военного округа: «Тов. Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам!» Болдин кричит в трубку: «Как же так? Наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!» Ответ Тимошенко: «Никаких мер не предпринимать, кроме разведки вглубь территории противника на 60 км.»…
Ничего себе, указания, полученные войсками в день начала войны? Об этом пишут в своих военных мемуарах не больше не меньше, как маршал Малиновский и генерал Болдин.
Ну, а как же все же Сталин?
Оказывается, все эти дни его загадочного безмолвия он только и делал, судя по Стаднюку, что думал, соображал и с гневом перебивал своих собеседников: «Все как сговорились: торопят меня с выступлением. Но надо сначала если не овладеть ситуацией, то, во всяком случае, достаточно разобраться в ней…»
И вот, одиннадцать дней разбирался… Нет, в эти дни он вовсе не бился головой о стену, не пил, не утыкался лицом в подушку, не проклинал себя за допущенные ошибки – нет! – все эти дни, как описывает их Ив. Стаднюк, он принимал наркомов, членов Политбюро, ходил мягкой походкой по своему кабинету, попыхивал трубкой, то лукаво, то грозно, то с тревогой посматривал на присутствующих и отдавал приказания. Наконец настал момент, когда он сел за стол. «Потом поднялся из-за стола, раскурил давно потухшую трубку и, пройдясь по комнате, задержался перед книжными полками напротив собрания сочинений Ленина. И тут его внезапно пронзила мысль: «Сейчас речь идет о том, быть или не быть созданному Лениным государству… «И, приняв, с помощью Ленина, правильное решение — перейти к стратегической обороне, нанося врагу ощутимые контр-удары, — опять сел за стол и написал то самое воззвание, с которым обратился 3 июля к народу.
Вот как, оказывается, это было. А мы-то думали… Члены Политбюро просто поражались его работоспособности тогда.
« — Ну как, Коба, говорит Молотов на 185 странице романа. — Вижу ты серьезно поработал.
— Да, поработал, — согласился Сталин и его утомленное лицо помрачнело. — Принял решение взять на себя руководство военными действиями. Другого выхода не нахожу.
После затянувшейся паузы Молотов спросил:
— Совсем не спал?
— Когда мы оказались в таком положении, кто-то должен мало спать и много думать…»
И Сталин думал за всех.
И о сыне своем Якове, попавшем в плен, оказывается, тоже. Мехлис принес ему это печальное известие, а он уже о нем знал и, как ни странно, даже попытался сострить: «По нашему закону близкие родственники тех, кто сдается врагу в плен, ссылаются. Я бы в таком случае выбрал себе Туруханск».
И члены Политбюро охотно подхватили эту страшную шутку.
«Или в Сибирь, или в Норильск, — с усмешкой заметил Молотов. — Есть предложение похлопотать перед тов. Калининым, как Председателем Президиума Верховного Совета».
Мехлис предложил устроить побег Якова или вступить в переговоры с Гитлером, обменять на пленных генералов.
«Торговаться с Гитлером? — изменившимся голосом спросил Сталин. – Начальник Главного Политического Управления предлагает Генсеку торговую сделку с Гитлером? Армия воюет, люди умирают, а Мехлис торгуется…» — и вдруг с железной логикой предложил: «Пусть за всех своих генералов Гитлер отдаст нам одного человека — Эрнста Тельмана…».
На этом и закончился печальный разговор о Якове Джугашвили.
Пусть все изложенное выше — плод фантазии писателя, но то, что этот плод издан стотысячным тиражом, в Москве, в 1982 году, кое о чем говорит. Перед нами великий, мудрый полководец. Ему и трудно, и порой одолевают сомнения, но железная воля и целеустремленность, не говоря уже о стоящих на полке трудах Ленина, помогают ему преодолеть все трудности. Ходит себе мягкой походкой по кабинету, попыхивает трубочкой, размышляет и отдает ясные и четкие указания. «Правильно, тов. Сталин», «Совершенно верно, тов. Сталин»…
О прошлом, о коллективизации, миллионах замученных и убитых, расправе со своими соратниками, обезглавлении армии, так мимоходом, двумя фразами:
«Пронёсшиеся через жизнь народа бедствия, — говорится в книге, — связанные с попранием законности, еще не отождествлялись с именем Сталина. Кто угодно мог быть виновным в жестоких перегибах классовой борьбы, только не Сталин. И народ обращал свои вопрошающие взоры к нему, а он к народу и его истории…»
Лучше и не скажешь — народ к нему, а он к народу и его истории…
И после этого мы еще удивляемся водителям автобусов и таксистам. Перед нами продающаяся во всех книжных магазинах страны, расхваленная во всех рецензиях, одобренная всеми редакторами и инструкторами ЦК, а значит и начальством, бесстыдная ода, славословие одному из самых страшных тиранов и убийц, которых знало человечество… Того и гляди внесут обратно истлевшие его кости в мавзолей. Нас ничем уж не удивишь…