Произведения Виктора Некрасова
Памяти Гелия Снегирева
(К восьмилетию со дня смерти)
Статья для радиопередачи
8 декабря 1986 г.
Рукопись хранится в Государственном архиве-музее литературы и искусства Украины, фонд № 1185, опись № 1, дело № 10, стр. 66—73
Я начну свою передачу, посвященную памяти Гелия Снегирева — он умер, вернее, был убит, восемь лет тому назад, 28 декабря 1978 г. — со слов Василя Гришка, автора вступления к книге «Патроны для расстрела», озаглавленного «Феномен Снегирева».
«На украинском диссидентском горизонте, — пишет Василь Гришко, — имя Гелия Снегирева неожиданно вспыхнуло, как некая неведомая звезда, поразившая всех своим удивительным блеском и сразу же, сияя, промчалась подобно метеору, оставив после себя загадочный огненный след… Всего два года прошло со дня появления «Патронов для расстрела» до трагической гибели Снегирева, но за этот короткий промежуток времени своим творческим горением, своими отчаянно смелыми «открытыми письмами» всколыхнул сознание и совесть всех, до кого донесся его голос гнева и протеста. Всей своей такой короткой, но невероятно интенсивной творческой деятельностью, насыщенной энергией самоотверженной борьбы за правду – одинокой, бесперспективной, самоубийственной борьбы — Снегирев обессмертил свое имя в памяти всех, кому дорога идея правды и борьбы за неё. В истории же украинской освободительной борьбы ему обеспечено особое место, как поразительное явление в украинском диссидентском движении 70-х годов, которое и позволил я себе окрестить как «Феномен Снегирева».
Предисловие это написано Василем Гришком, человеком, который никогда не знал живого Снегирева, и написано и напечатано в Канаде, в которой Снегирев никогда не был.
Я знал Гелия давно, знал хорошо. Мы были друзья с ним. Расставаясь двенадцать лет тому назад в Бориспольском аэропорту мы оба не могли удержаться от слез — увидимся ли когда-нибудь. Нет, не увиделись…
Прочитав только что строки из вступления Василя Гришка, я невольно подумал — могли ли бы мы себе представить, что о нём будет когда-нибудь такое написано. Да и сам Гелий, доведись ему прочитать такое, весело бы рассмеялся: «Ну и ну… Это я-то звезда, это я-то метеор, оставивший после себя загадочный огненный след… Побойтесь Бога, ребята, меня с кем-то спутали…»
Да, все мы знали Гелия, Геляшу, Гаврилу, — такова была у него кличка, — как человека веселого, беспечного, легкомысленного, не дурака выпить, погулять, пишущего и то, и сё, про футбол, каких-то шпионов (как он сам в шутку говорил: надо же как-то оправдать свое членство в Союзе писателей») и вдруг такие выспренно-торжественные слова, так не вяжущиеся с его обликом… А ведь оказался и звездой, и метеором, и действительно занял особое место ы истории украинской освободительно борьбы и всей культуры Украины в целом…
Я думаю, что не ошибусь, если позволю себе поставить имя Снегирева где-то рядом с Сахаровым и генералом Григоренко. Все трое не похожи друг на друга, у каждого своя жизнь и судьба. Но одно их объединяет. Все трое могли спокойно и уверенно идти по избранному ими вначале пути. Знаменитый физик, заслуженный генерал, благополучный писатель и все трое от этого отказались. От этого благополучия и спокойной жизни. Во имя правды, борьбы за эту правду…
Всё, превратившее Гелия из веселого, компанейского парня в ы активного борца произошло уже после моего отъезда. Когда мы познакомились, он был сверхблагополучным. Член партии, даже партбюро, главный редактор студии документальных фильмов, родной дядя — Вадим Собко — один из влиятельнейших руководителей Союза писателей Украины… Что еще надо? Пиши, заведуй, выступай на собраниях… Все это он и делал, пока, как говориться, не осточертело… Захотелось чего-то другого, настоящего. И на смену футболам и шпионам написалась, вдруг, хорошая повесть «Роди мне три сына». И напечатал эту повесть не кто-нибудь, а Твардовский. В «Новом мире», в № 6 за 1962 г. Это было событием из ряда вон выходящим. Никого из так называемых «ведущих» украинских писателей Твардовский никогда не печатал, а тут вдруг молодой, никому в Москве неизвестный киевский писатель. Повесть имела успех, нас, друзей его, обрадовала, — оказывается, и серьезное может писать! — а «ведущих» украинских писателей сразу же насторожила. И стали они к Гелию присматриваться. Что-то не туда он повернул, не с теми, с кем надо, дружит. И стали его то за это, то за то прорабатывать – не так и не то сказал, на Бабий Яр в какую-то годовщину пошел — короче, в партбюро больше не выбрали, с главного редакторства сняли…
А дальше и началось то, чего никто из нас не ждал, что и привело к тому, о чем так хорошо написал Гришко. Повесть с пророческим названием «Патроны для расстрела» (в напечатанном в журнале «Континент» варианте называлась «Мама, моя мама»), посвященная процессу так называемому СБУ («Союз Освобождения Украины»), одному из первых актов расправы с украинской интеллигенцией, а потом сокрушительно-обличительные «Открытые письма» Советскому правительству и Картеру и, как результат всего этого, отказ от советского гражданства. И естественное для нашей страны завершение — арест, тюрьма, больница и смерть.
Гелий знал на что шёл. Так и писал мне до своего ареста — «Все, дорогой мой, предрешено, однако — по-хорошему я отсюда не убегу. И еще раз — обо мне не волнуйтесь. Я все взвесил и знаю, на что иду. Привет!»
КГБ есть КГБ — оно заставило в конце концов Снегирева написать благодарность правительству за проявленное к нему милосердие — из тюремной больницы перевели в городскую. … Но оттуда ему удалось все же передать на волю свой рассказ как все это произошло. «Как на духу…» — назывался он и напечатал был в «Континенте» № 21 — 1979. Его нельзя читать без слез. Человек умирал и не побоялся рассказать всю правду. И смертельной она оказалась не для него, а для его палачей.
Гелия нет. Прошло с тех пор восемь лет… Но глядит он на меня с фотографии, которую я сделал с него лет 15 тому назад с милой своей ухмылкой, как будто повторяет:
— Я звезда, я метеор? Побойтесь Бога, ребята, вы с кем-то меня спутали…»
Нет, Геляша, не спутали, совсем не спутали…