Произведения Виктора Некрасова
Памяти Миколы Бажана
Статья для радиопередачи
28 ноября 1983 г.
Машинопись хранится в Государственном архиве-музее литературы и искусства Украины, фонд № 1185, опись № 1, дело № 9, стр. 24—26
Людина стоïть в зореноснiм Кремлi
Людина у сiрiй вiйсковiй шинелi.
Ця постать знайома — у кожнiй оселi
У кожнiй будовi на нашiй землi.
…Вiн з нами, вiн поруч, великий товариш,
Вождь, i найближчий улюблений друг!
Эти строки, посвященные Сталину, известные в свое время каждому школьнику на Украине, вышли из-под пера Мыколы Бажана – украинского советского поэта, общественного деятеля. Академика АН УССР и члена КПСС с 1940 г., как сказано о нем в БСЭ. Сказано о нем еще и то, что он был депутатом Верховного Совета СССР 2—5 созывов и зам. Председателя Совета национальностей 5-го созыва. Был он еще в свое время и Председателем Союза писателей Украины, но об этом почему-то не упоминается. Но именно тогда и в связи с этим я и познакомился с ним.
Сейчас из Киева дошло известие о его смерти. На восьмидесятом году жизни… М вспомнил я тот день, весны или лета 1948 года, когда, взяв меня под локоток, увёл он меня в дальнюю аллейку садика нашего Союза писателей, располагавшегося тогда в двухэтажном доме на улице Большой Подвальной (Не могу не вспомнить, что когда я ходил в школу по этой улице, и называлась она тогда сначала Троцкого, потом Раковского, потом Ворошилова, я всегда с неким непонятным чувством проходил мимо этого дома — в неё было немецкое консульство. Позднее — фашистской Германии, и на все наши праздники вывешивался громадный красный флаг, с белым кругом посередине, а в нем свастика…). Так вот, в садике, по которому гулял когда-то гитлеровский консул г-н—Стефани, прохаживались теперь мы с Мыколою Платоновичем. Борьба с космополитизмом была еще впереди (правда, постановление о журналах «Москва» и «Ленинград» уже позади), но послевоенная эйфория не совсем еще прошла. В недолгой, но как принято говорить, теплой и дружеской нашей беседе он, только что избранный (или, скорее, назначенный) Председатель, по-украински Голова Спiлки письменникiв, предлагал мне быть одним из его помощников. Я отвечал что-то неопределенное, мол, не умею, не знаю, не привык к должностям. Тем не менее, расстались мы, понравившись друг другу…
За последовавшие затем 25 лет отношения наши всегда оставались теплыми и дружескими, хотя, иной раз, с официальной трибуны он критиковал меня — что поделаешь, приказано — но на партбюро, где меня трижды исключали из партии и, наконец, исключили, никогда не приходил. И я это ценил…
Все это по части его общественной деятельности. Ну, а поэт, каким он был поэтом? Возможно, на заре туманной юности, той самой, когда в творчестве его заметны были, по словам БСЭ, влияния футуризма и экспрессионизма, он и был неплохим поэтом. Но когда, с начала тридцатых годов, он стал (опять же БСЭ) утверждать социалистический гуманизм, идейность и партийную страстность искусства, он превратился в элементарного официального поэта, т.е. плохого. Стихов я его не читал. И при встречах — не часто, но мы бывали друг у друга дома — никогда о них не говорили, как будто их и не было.
Человеком он был очень образованным, культурным, начитанным. Разбирался в искусстве, в живописи. Дома на стенах у него висели картины, не помню уже точно, какие, но добротных, приличных художников XIX века, никаких абстрэ.
Бывал я с ним и в Италии. Бродили вместе мы по залам Ватикана, флорентийской Уффици. Он любил искусство Возрождения м разбирался в нем куда лучше, чем я. Все это не могло не импонировать.
А раз, помню, вышли мы раненько утром из своего отеля – Бажан, Твардовский и я — и поехали, на книжный развал. Стали рыться в книгах. Где-то через полчаса или час, возвращаясь в гостиницу, мы со смехом обнаружили, что все мы купили по одной только книге. И книгой этой была – Библия. У нас с Твардовском на русском языке, у Бажана на украинском. Все трое мы были членами партии…
… Думаю, что судьба украинской литературы одна из наиболее трагичных судеб нашей, как принято говорить, великой, многонациональной литературы. И трагедия её не только в том, что многих её писателей посадили, убили, а в том, что тех, кто выжил – растлили. Павло Тычина, Максим Рыльский, Владимир Сосюра были большими поэтами. Есть у них стихи, которыми Украина по праву может гордиться. Но за многие приходилось краснеть.
Толстый, роскошно изданный в Киеве сборник, посвященный 70-летию Сталина, начинается с «Песни про Сталина»:
Iз-за гiр та з-за высоких
Сизокрил-орел летить…
Не зломати крил широких,
Того льоту не спинить.
Хай шумить земля пiснями
В цей крилатий, гордий час
Слава Сталiну мiж нами
Воля Сталiна мiж нас.
Это написал Максим Рыльский. А Сосюре принадлежат строки:
Два сонця в нас — одно в блакитi,
А друге сонце — у Кремлi.
А Павлу Тычине:
В нас найперший є учитель
Знає вся його земля
Любимо тебе ми, Сталiн,
Усмiхнись з Кремля...
Но, может быть, больше всех песен про Сталина написал М.П. Бажан. Не сосчитать. А потом все они, и Тычина, и Рыльский, и Сосюра, и Бажан от Сталина отреклись. Как один. И даже не покраснели.
Никого из них нет уже в живых. Последним ушел Мыкола Бажан, — интеллигентный, культурный, очень образованный, но — раб.