Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

«Почти напоследок» Евгения Евтушенко

Рецензия

«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 11 мая 1986 г., № 27094

 
(увеличить)



Год назад, в мае, был я в Сан-Франциско на вечере Евтушенко. Поэт он талантливый, выступает умело, — тысячи три американцев, в основном студентов университета Беркли, бурно ему аплодировали. Короче, встречали его, как говорится, тепло. А мне вот встретиться не захотелось. Уж больно он — есть такое словечко — выпендривался. Такой он, мол, свой в доску, хороший, смелый поэт, к тому же и парень свойский. Русско-американский, американо-русский, «гуд фэллоу » — по-английски. В общем, паясничал.

Сейчас в руках у меня его последняя книжка стихов, называется— «Почти напоследок», новые стихи. Грустное это название наталкивает на мысль, что это нечто вроде подведения итогов. Поэт уже не молод, ему перевалило за пятьдесят, и вот он решил взглянуть на свое прошлое и что-то суммировать — на фотографии он сидит за столом, обхватив лицо руками, и смотрит куда-то вдаль, задумался.

О чем же он задумался, что его тревожит?

Первое стихотворение — «Мои университеты» — мне даже понравилось. Прочитал его и раз, и два, что со мной не так уж часто случается. Итог не итог, но какая-то черта вроде подведена. Не без некоторой мегаломании, но искренней:

                    Я учился не только у тех,
                    Кто из рам золоченых
                                                    лучился,
                    а у всех, кто на паспортном
                                                            фото
                    и то не совсем получился.
                    ...У Четвертой Мещанской
                                                          учился,
                    у Марьиной рощи быть стальнее ножа и
                                                          чинарика проще.
                    ...Пустыри — мои пастыри,
                    очередь — вот моя матерь.
                    ...Я писатель, которого
                                                      создал читатель.
                    И я создал читателя.
                    Долг мой чем-то оплачен.
                    ...Немотою давясь
                    и пристроившись в очередь
                    с краю,
                    за любого из вас,
                    как за родину я умираю.
                    От любви умираю и вою
                                          от боли по-волчьи.
                    Если вас презираю — себя
                                             самого еще больше.
                    Я без вас бы пропал,
                    помогите мне быть
                                             настоящим,
                    Чтобы вверх не упал,
                    не позволил пропасть всем
                                                пропащим.


Это все отдельные, вырванные мною строфы, а кончается стихотворение так:

                    Я — попытка чужих
                                                дневников
                    И попытка всемирной
                                                газеты.
                    Вы себя написали
                                                изгрызенной мной
                                                         авторучкой.
                    Не хочу вас учить,
                    Я хочу быть всегда
                                                 недоучкой.


Не совсем понятно, почему хочется быть недоучкой, но какая-то искренность и определенная самокритичность, что ли, в этих стихах есть. Я написал «искренность» и тут же подумал — искренность ли это, или поза? Боюсь, что скорее второе. Тем более, что на последующих почти двухстах страницах поэт, если не учит в прямом смысле, то усиленно разоблачает, причем давно уже без него разоблаченное. Нищета на острове Сан-Доминго, контрасты Каракаса, где «между лачугами, между халупами черное чавканье, черное хлюпанье», и плохие Гитлер и Франко, и сироты Кампучии и Найроби, которых хотелось бы накормить. Может быть, писать об этом можно и даже нужно, объездив более семидесяти стран, как пишет об этом Евтушенко, но нагнетенность и тенденциозность всего этого настораживает.

Последняя поэма Евтушенко «Фуку» писалась 22 года — с 1963 по 1985 — и в разных концах земного шара: после слова «конец» написано: Гавана — Сан-Доминго — Гуернавака — Лима — Манагуа — Каракас— Венеция — станция Зима — Гульрипш — Переделкино. Начал еще при Хрущеве и, пережив брежневско-андроповско-черненковскую эпоху, закончил при Горбачеве. Много событий за это время произошло, но почему-то больше всего яда вылилось на... Колумба. Больше даже, чем на Пиночета, если говорить уже о тех заокеанских краях. И убивал, и спаивал, и грабил индейцев, этот «открыватель Индии фальшивой». Даже кости адмирала не дают поэту покоя:

                    Говорят, в Гаване эти кости
                    Как живые ерзают
                                                от злости
                    Ибо им до скрежета охота
                    Отравить и покарать
                                                кого-то...


Заодно достается от Евтушенко и «мяснику» Александру Македонскому, и «окровавленному толстяку» Наполеону, и «навозному жуку» Бисмарку, и Распутину. Всем им — «фуку»! На каком-то индейском наречии это значит что-то вроде — не будем говорить, забудем, к черту, а может быть, и подальше.

С другими знаменитостями отношения у Евтушенко, правда, получше. И многих из них он знает, даже выпивал: с Че Геварой, Пабло Нерудой, Сикейросом. Последний даже портрет его писал. И по-моему, довольно меткую надпись сделал на этом портрете: «Одно из тысяч лиц Евтушенко. Потом нарисую еше 999 лиц, которых не хватает».

Правда, тут же, на вопрос Евтушенко — действительно ли, как говорят, у Маяковского в Мексике растет сын, — ответил:

— Не трать время на долгие поиски... Завтра утром, когда будешь бриться, взгляни в зеркало.

Конечно же, Евтушенко мечтается быть вторым Маяковским. Не хочется сравнивать, но если касаться только искренности, то у первого, даже в стихах, где он поливает грязью Америку, она была истинной, а у второго, увы, прием, ширма.

Многие считают, что Евтушенко, при всем при том, смел. Смотрите, как он отважно выступил на последнем съезде писателей. О всем наболевшем, даже постыдном говорил.

Все это так. Но не так это просто. С трибуны сказано было, но ни в одной газете не напечатано, если не считать. «Нью-Йорк таймс». И второе — каждое выступление предварительно проверяется президиумом. А порой выступающему даже предлагается, рекомендуется — скажи, мол, о том-то и том-то. Что было на самом деле — неведомо, в верхах, как мы знаем, тоже не все едины, но мы сейчас не о съезде, а о стихах.

У каждого из поэтов свой голос, свои интонации, своя мелодия, свое главное. У Окуджавы — одно, у Самойлова — другое, у Евтушенко же главное — это «Я».

И почти напоследок он выкрикивает:

                    ... Я — не оставлявшей
                                            объедков эпохи
                    случайный огрызок, объедок!
                    История мной поперхнулась,
                    меня не догрызла, не съела
                    Почти напоследок:
                    Я — эвакуации точный и
                          прочный безжалостный
                                                            слепок,
                    И чтоб узнать меня, вовсе
                                   не надобно бирки.
                    Я слеплен в пурге буферами
                    вагонных скрежещущих
                                                     сцепок,

,
                    Как будто ладонями
                           ржавыми Транссибирки.


Дальше много еще строк и кончается:

                    ... Я, словно индеец в
                              колумбовых ржавых
                                            браслетах,
                    «Фуку!» — прохриплю перед
                                    смертью поддельно
                                    бессмертным тиранам
                    Почти напоследок:
                    Поэт, как монета
                                           петровская,
                                           сделался редок.
                    Он даже пугает соседей
                    по шару земному, соседок.
                    Но договорюсь я
                    с потомками — так или эдак
                    Почти откровенно.
                    Почти умирая.
                    Почти напоследок.


Как будто сильно. И надрывно. И подводя какую-то черту. Но почему-то не веришь. Маяковский от надрыва пустил себе пулю в лоб, а здесь — не дай-то Бог! — этим и не пахнет. Пишутся стихи (кстати, лучшее, и не о себе, в этом сборнике — поэма «Дальняя родственница»), устраиваются фотовыставки, играется в кино Циолковский (намечается, говорят, д'Артаньян!), снимаются фильмы и самолично развозятся по всему земному шару. И слишком часто выкрикивается это самое «Фуку!».

Но тут я умолкаю, чтоб самому не крикнуть «Фуку!»


 
 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter