Произведения Виктора Некрасова
Сергей Григорьянц
Статья для радиопередачи
Написана 13 декабря 1983 г.
Публикация Виктора Кондырева
Машинопись хранится в отделе рукописей
Российской Национальной Библиотеки (Санкт-Петербург),
фонд № 1505, ед. хр. № 486, 3 л.
Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает статью о Сергее Григорьянце,
22 декабря 1983 г.
Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения
Сергей Григорьянц. Я его знал по Киеву — молодой человек, любящий живопись, собирающий картины. Иногда он ко мне заходил, иногда я к нему. Жил он на территории Политехнического института с матерью, отец когда-то преподавал в нём, после его смерти осталась квартира. Все стены были увешаны картинами, в основном, русскими, прошлого века. Были и хорошие. Как всякий коллекционер, он ими с кем-то обменивался. На уровне советской юриспруденции занятие это называется спекуляцией. И за него карают. Покарали и Сергея. Но это было уже позже, когда он перебрался в Москву. Сейчас он женат, дети, и опять сидит… После небольшой паузы и первой тюрьмы.
Сергей мне нравился — любит и разбирается в живописи, о ней даже что-то писал в советских энциклопедиях. Любим, правда, ниспровергать авторитеты, но это ни в какой степени не отталкивало его от меня. Мне это понятно. После его отъезда в Москву мы с ним больше не виделись. О его первом сроке узнал уже здесь, на Западе. А сейчас узнал и о втором — семь лет (два года тюрьмы, пять лет строгого режима в лагере, плюс три года ссылки). За что именно, точно не знаю, да это и несущественно. В недавно мною полученном письме о суде над ним, мне пишут:
«В последнем слове своем он с цифрами и доказательствами в руках говорил о том, что страна идет к катастрофе. Поблагодарил суд, что его не обвинили в корысти (как Синявского), гомосексуализме (как Параджанова) и так далее, а за то судили, что он действительно делал и будет делать…»
В те годы, когда я знал Сережу, мне трудно было поверить, что он может так повести себя на суде. Интеллигентный, культурный, начитанный молодой человек, чуть-чуть позирующий этим, но никакой не смельчак, не борец. И вспоминается мне Семен Глузман, киевский психиатр, отсидевший уже всё, что положено и живущий сейчас в Киеве. Когда я его знал, еще совсем молоденьким студентом, он тоже не производил впечатления стойкого и бесстрашного бойца. Милый, славный, мягкий, всегда готовый помочь, но, казалось, не более… Пописывал рассказики, на этой почве и познакомились. А оказался совсем не таким. Лагерь, в который он угодил, показал нам его не только милым и готовым всегда и всем помочь, но и стойким, смелым, несгибаемым. Увы, эти качества встречаются не на каждом шагу… А у Сергея, я вижу, кроме смелости еще и ирония. Благодарит, мол, судей (а я представляют этот синклит тупых и озлобленных физиономий) за то, что в мужеложстве не обвинили, а за то, что делал и будет, повторяю, будет делать. Таким не прощают.
Бесстрашного украинца Ивана Дзюбу советской власти удалось сломить — шантажировали горячо любимой дочкой, не сомневаюсь. Но я помню его на трибуне Октябрьского зала в Киеве, когда он разделывался со всеми сидящими в президиуме. На Корнейчуке тогда лица не было, лупил карандашом по графину, чуть не разбил его и призывал на помощь милицию. А Дзюба спокойно разил всех по очереди, с левого фланга на правый, и разил не только фактами и цитатами, но и юмором, убийственной иронией. Этого ему не простили даже те, кто незадолго до этого подходили к нему и, озираясь, жали ручку, спасибо, мол вам за вашу книгу… «Интернационализм или русификация» книга о гибели украинской культуры наделала тогда много шума.
Многие на Западе любят говорить о безропотности, покорности русского народа, подразумевая под этим понятием всё население Советского Союза. Что и говорить, трусость, приспособленчество, воровство охватили большие слои населения, но для нас, русских, начало прошлого века, например, не только Николай I, Бенкендорф и бесправные крепостные, но, в первую очередь, декабристы. Я не говорю уже о Пушкине, и о живших, пусть под другими именами, Андрее Болконском, Пьере Безухове и безвестном солдате на Бородинском поле.
Да, Сахаров, может быть, один на весь свет. Но кроме него есть и Орлов, и Щаранский, и Подрабинек, Ходорович, Якунин, всех и не перечислишь, хотя их и немного по сравнению с населением страны в двести семьдесят миллионов. И сейчас в ряд с ними встал и Сергей Григорьянц. Он не склонил головы перед судом, а, смело глядя судьям в глаза, сказал — каким был, таким и остаюсь! Наказывайте, не боюсь!
Нет, в нашей стране не только подхалимы и приспособленцы, как пытаются нас убедить, но есть и настоящие люди, которыми мы гордимся. К ним принадлежит и Сергей Григорьянц! Будем же добиваться его свободы, как и других, сидящих за Правду.
* * *
Справка о Сергее Григорьянце. "Новое Русское Слово" (Нью-Йорк) 24 февраля 1984, № 26399
Справка напечатана с первой частью статьи "Суд над Сергеем Григорьянцем" (запись анонимного составителя). Статья опубликована в НРС 24-25 февраля 1984, №№ 26399-26400.