Произведения Виктора Некрасова
Юбилейное — без тёплых слов
(Об А. Корнейчуке)
Очерк
«Новое Русское Cлово» (Нью-Йорк) 12 декабря 1985, № 26966
(увеличить)
Рукопись хранится в Государственном архиве-музее литературы и искусства Украины, фонд № 1185, опись № 1, дело № 9, стр. 50-57
В одном из последних номеров "Литгазеты" была помещена маленькая заметка о собрании писателей, посвященном 80-летию А. Е. Корнейчука. Будь он жив, это была бы целая страница с большим портретом, а в "Правде" сообщалось бы о награждении его второй, третьей или пятой звездочкой Героя соцтруда.
Я этого суперконъюнктурщика, любимца трех советских "царей" — Сталина, Хрущева и Брежнева, — награжденного всеми возможными наградами и премиями, знал достаточно близко. К сожалению, вспоминая о нем сейчас, ничего хорошего сказать не могу. Разве что, как ни странно, он не был зоологическим антисемитом. Что, правда, ничуть не помешало ему по всем правилам провести так называемую кампанию "по борьбе с безродными космополитами".
Когда я с ним познакомился, он был председателем Союза писателей Украины, а я — только-только вылупившимся молодым писателем. Было это в 1946 году. Поскольку я был русским, фронтовиком и членом партии, он меня приблизил к себе и назначил одним из, если не ошибаюсь, шестнадцати своих заместителей. Но ничего хорошего из этого не получилось — как говорится, не сошлись характерами. Началось с того, что он не захотел помочь мне вызволить с Южного Сахалина моего фронтового друга, разведчика Ваньку Фищенко, куда он сдуру завербовался на пять лет.
— Нет-нет-нет, и не проси, — сказал он мне. — Именно такие люди, как твой разведчик, и нужны сейчас стране. Хорошо воевал, пусть хорошо и поработает.
— Но он раненый-перераненный. Учиться хочет.
— Все раненые-перераненные, все учиться хотят, — ничтоже сумняшеся заявил он. — А кто работать будет?
На этом разговор окончился. Я понял, с кем имею дело. Помог же мне совсем незнакомый Борис Горбатов. Позвонил министру угольной промышленности Засядько, и через две недели мой Фищенко был в Киеве.
Насколько мы не подходили друг другу — я и Корнейчук, — окончательно выяснилось в ту самую космополитическую кампанию, о которой я уже упоминал.
На одном из очередных собраний, где расправлялись с этими несчастными космополитами (читай — евреями), а они, бедняжки, один за другим поднимались на трибуну и признавались во всех возможных и невозможных грехах, я оказался в президиуме. Где-то в самый разгар избиения сидевший рядом со мной Корнейчук наклонился ко мне и сказал:
— Теперь твоя очередь. Как русский писатель скажи свое веское слово.
Я отказался.
— Как это так? Ты ведь член партии...
— Именно поэтому, — ответил я.
— Выйдем-ка на минутку... Мы вышли в соседнюю с президиумом комнату.
— Ты что, не понимаешь, что обязан выступить? Как коммунист, как мой заместитель.
— Понимаю, но не хочу, — ответил я.
— Ладно. Подумай хорошенько...
На следующих выборах я не был выбран его заместителем, а когда в 63-м году по указке Хрущева надо было бить уже меня, он это делал не без удовольствия.
Специально приехав из Москвы и председательствуя на очередном городском собрании киевской интеллигенции, он возмущенно тыкал в мою сторону пальцем:
— Нам ничуть не интересно, что вы там думали, когда писали свой пасквиль "По обе стороны океана", где восхваляли Америку и поливали грязью свою родину. Вы прямо скажите, как вы относитесь к критике Никиты Сергеевича.
Я по наивности пытался что-то объяснить, разъяснить.
— Не виляйте! — гневно перебил он меня. — Говорите прямо, согласны с критикой Никиты Сергеевича или нет.
Я не согласился, на следующий раз тоже не согласился, и еще десять лет не соглашался, пока меня не исключили из партии. Но к тому времени Корнейчук уже умер.
Вспоминается мне еще один, забавный, на этот раз, эпизод из его жизни. Рассказывала мне о нем переводчица из Советского Союза, которая сопровождала в Киев известного американского писателя Стейнбека.
Принимая его у себя, Корнейчук все время говорил с ним то как председатель Союза писателей, то как член Совета мира, то как депутат Верховного совета, то как академик, то как бывший министр иностранных дел УССР и т. д.
И вот к концу вечера Стейнбек попросил переводчицу перевести следующее:
— Спросите, пожалуйста, у мистера Корнейчука, как председателя Союза писателей, как депутата, как академика, члена Совета мира, и, наконец, как бывшего министра иностранных дел — как мне пройти в уборную...
Я расхохотался и спросил у переводчицы: "Ну, и как, перевела в точности?"
Она смутилась и сказала: "Более или менее"...
Со дня смерти Александра Евдокимовича прошло, если не ошибаюсь, лет одиннадцать или двенадцать. Говорю так неопределенно, т. к. взглянув в настольный календарь на 1985 г. Политиздата, обнаружил там юбилейные даты народной артистки СССР Степановой, химика Долго..., академика Трапезникова, даже Атоса Фавы, генсека компартии Аргентины и... ни полслова о Корнейчуке... Сик транзит глориа мунди — так проходит земная слава, — скажем мы, вспоминая Александра Евдокимовича... А ведь назывался крупнейшим комедиографом страны. Ну и т.д.
Мир пpaxy его.