Статьи о Викторе Некрасове и его творчестве
Анастасия Дядькина
Дядькина Анастасия Викторовна — преподаватель Волгоградского государственного социально-педагогического университета г. Волгограда.
В 2016 году с отличием окончила Волгоградский государственный социально-педагогический университет (факультет филологического образования).
С 2016 года обучается в магистратуре ФГБОУ ВО «ВГСПУ» по направлению «Литературное образование в классах с углубленным изучением предмета». Научным руководителем Анастасии является профессор кафедры литературы и методики ее преподавания Перевалова Светлана Валентиновна.
С 2015 года занимается изучением творчества В. П. Некрасова, является автором публикаций о жизни и творчестве сталинградского писателя в журналах РИНЦ и ВАК, участником научных конференций, пленарных заседаний и пр.
В 2017 году получила звание «Студент-исследователь».
С 2017 года по итогам научно- исследовательской деятельности получает стипендию правительства РФ.
Основные публикации:
1. «Автор и герои в рассказе В. П. Некрасова «Девятое мая» // Известия ВГПУ. — 2016. — № 7 (111). — С. 140—145.
2. «В. П. Некрасов И В. С. Высоцкий о Сталинградской битве: диалог» (2016).
3. «В. П. Некрасов о войне и мире в послевоенном мире» // Студенческий электронный журнал «СтРИЖ». — 2016. — март. — № 3 (7). — С. 51—57 .
4. «Своеобразие авторской позиции в «Маленькой печальной повести» В. П. Некрасова» // Студенческий электронный журнал «СтРИЖ». — 2017. — январь. — № 1 (12). — C. 34—38.
5. «Герои «Маленькой печальной повести» В. П. Некрасова в «Большом времени культуры» // Известия ВГПУ. — 2017. — № 2 (115). — С. 164—172.
6. «В. П. Некрасов о литературном Париже в «Маленькой печальной повести» // Студенческий электронный журнал «СтРИЖ». — 2017. — июль. — № 4 (15.2). — С. 5—10.
7. «Его душой была свобода»: Писатели-фронтовики В. Гроссман и В. Некрасов о Сталинграде и сталинградцах» // Студенческий электронный журнал «СтРИЖ». — 2017. — ноябрь. — № 6 (17). — C. 37—40 .
Светлана Перевалова
Перевалова Светлана Валентиновна — доктор филологических наук, профессор кафедры литературы и методики ее преподавания Волгоградского государственного социально-педагогического университета (ВГСПУ).
В 1979 году с отличием окончила Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, получив специальность «Филолог-русист. Преподаватель со знанием иностранного языка». В начале 1983 года по окончании аспирантуры на кафедре «История советской литературы» филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова защитила кандидатскую диссертацию. С марта 1983 года – на преподавательской работе в Волгоградском государственном педагогическом университете: ассистент, старший преподаватель, доцент, с 1998 года – после защиты докторской диссертации – профессор кафедры литературы ВГСПУ.
Сфера научных интересов: проблемы современного отечественного и зарубежного литературоведения, история русской и мировой культуры, современная русская словесность: проза и поэзия.
Награждена Памятной медалью «Патриот России».
Основные публикации:
1. Перевалова С. В. Современная проза В. С. Маканина в большом времени культуры // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. 2012. — № 6. — С. 119—122.
2. Перевалова С. В., Перевалов А. В. «Лирическое отступление» об экологических проблемах атомной физики // Физика в школе. — 2012. — № 6. — С. 104—109.
3. Перевалова С. В. Традиции русской классики ХIХ и ХХ веков в рассказе В. С. Маканина «Кавказский пленный» // Русская словесность. — 2012. — № 4. — С. 23—28.
4. Перевалова С. В. Новая «деревенская» проза о «женщинах русских селений» // Русская словесность. — 2013. — № 2. — С. 62—70.
5. Перевалова С. В. Русская классика ХХ века о победе под Сталинградом // Русская словесность. — 2013. — № 5. — С. 34—39.
6. Перевалова С. В. Фазиль Искандер. «Приключения Чика»: автор и герой // Литература в школе. — 2014. — № 10. — С. 14—19.
7. Перевалова С. В. Великая Отечественная война в произведениях современной «лейтенантской прозы» // Литература в школе. — 2014. — № 6. — С. 18—22.
8. Перевалова С. В. «Оказывается, война не завершается Победой…»: «лейтенантская» проза о «юности командиров» // Литература в школе. — 2015. — № 10. — С. 18—22.
9. Перевалова С. В. «Да, мы живем, не забывая…»: тема Сталинградской битвы в прозе писателей-фронтовиков 1980—2000-х годов // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2015. — № 3. — С. 190—193.
10. Перевалова С. В. Юные герои Фазиля Искандера за уроками русской классики // Литература в школе. — 2015. — № 11. — С. 18—20.
11. Перевалова С. В. «Волшебные места, где я живу душой…»: молодые герои в русской «деревенской» прозе // Литература в школе. — 2016. — № 8. — С. 9—13.
12. Перевалова С. В. «Эхо» Сталинградской битвы в русской прозе нового тысячелетия // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2016. — № 7. — С. 116—123.
13. Перевалова С. В. «О днях войны, принесших миру мир…»: тема памяти в художественных произведениях ветеранов Великой Отечественной войны // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2017. — № 1 (114). — С. 126—131.
В. П. НЕКРАСОВ О ЛИТЕРАТУРНОМ ПАРИЖЕ
В «МАЛЕНЬКОЙ ПЕЧАЛЬНОЙ ПОВЕСТИ»*
Книги русского писателя В. П. Некрасова, автора всемирно известной повести «В окопах Сталинграда» (1946), в 1970-х гг. изъятые из советских библиотек и лишь недавно переизданные, только сегодня возвращаются к нашим читателям. Писатель вынужденно покинул пределы советского государства, надолго оказавшись в числе запрещенных авторов. А между тем, и за границей художник продолжал работать, утверждая «новое, свободное слово правды о времени, стране, народе, современнике» [11, с. 52], которое неотделимо от опоры на традиции не только отечественной, но и мировой литературы. Обращение прозаика, оказавшегося вне Родины, к традициям мировой классики порождает «интерес к вечным нравственно-философским вопросам» [10, с. 449], о чем свидетельствует и «Маленькая печальная повесть» (1985) В. П. Некрасова. Работая над ней, автор «испытывал чувство не проходящей горечи» [4], вызванное размышлением над вопросом, мучительным не для него одного в период «застойных» лет: «почему уезжают умные, талантливые, серьезные люди? задумываешься и о своей судьбе, это все же судьба человека, родившегося в России, всю, или почти всю свою жизнь прожившего в ней, учившегося, работавшего, воевавшего за нее, и не на самом легком участке, имевшего три дырки в теле от немецких осколков и пуль. Таких много — тысячи, десятки тысяч» [Там же].
Об этом художник неустанно размышлял в своем «русском зарубежье», воплощением которого для В. П. Некрасова в 1970–1990-е гг. стал Париж, где создается ряд произведений, пронизанных чувством тоски по Родине, по утраченным дружеским связям. Литературный Париж Некрасова, «как и всякий другой город имеет свой «язык». Он говорит нам своими улицами, площадями, водами, островами, садами, зданиями, памятниками, людьми, историей, идеями и может быть понят как своего рода гетерогенный текст, которому приписывается некий общий смысл и на основании которого может быть реконструирована определенная система знаков, реализуемая в тексте» [21, с. 274–275]. Париж подарил русскому писателю творческое вдохновение: это город, который он «почти не знал и знал не хуже родного Киева, поскольку всегда стремился в Париж, всегда любил его и никогда о нем не забывал» [13, с. 142]. Дело в том, что в раннем детстве будущий писатель был увезен из России в швейцарский город Лозанну матерью Зинаидой Николаевной, где она заканчивала учебу на медицинском факультете, потом семья на время перебралась в Париж, откуда с началом Первой мировой войны Некрасовы вернулись в Киев. Для писателя, оказавшегося в эмиграции, важно было и то, что Париж – «литературный» город. Связанный с именами многих русских художников, для В. Некрасова этот город – и «Париж Мопассана» (В. Некрасов): он поселился в районе Монпарнас, где когда-то жил Мопассан. Район славен башней Монпарнас, небоскребом, откуда открывается неописуемый вид на столицу Франции. Известно, что Некрасов предпочитал кафе «Монпарнас» другим парижским кафе. Булат Окуджава вспоминает об этом в стихотворении «Париж для того, чтоб ходить по нему...» (1989):
___________________
* Работа выполнена под руководством Переваловой С. В., доктора филологических наук, профессора кафедры литературы и методики ее преподавания Волгоградского государственного социально-педагогического университета.
Париж для того, чтоб, забыв хоть на час
борения крови и классов,
войти мимоходом в кафе «Монпарнас»,
где ждет меня Вика Некрасов [15, с. 459].
Воздействие Мопассана вряд ли было только «географическим»: не исключено, что название «Маленькой печальной повести» Некрасову подсказала и «Печальная повесть» (1880) французского классика. Возможно, Некрасов был знаком с этой новеллой Мопассана и прочел ее в оригинале, зная французский язык, о чем свидетельствуют его воспоминания о детстве: «первые слова произнес на французском языке, вернувшись в Киев и ухватившись за русский язык, долго еще по-парижски картавил» [4]. В упомянутой новелле Мопассана представлена история знакомства господина Патиссо, решившего отвлечься от праздничной суеты и провести спокойное воскресенье где-нибудь на лоне природы, с неким господином, рассказавшим свою «печальную историю». В начале произведения – описание парижского бульвара Сен-Жермен: г-н Патиссо
остановился в восхищении перед огромной террасой, откуда открывается вдали весь Париж, все прилегающие окрестности, все равнины, все села, леса, пруды, даже города и длинная извивающаяся голубая змея — Сена, дивная, спокойная река, текущая в самом сердце Франции [6, с. 223]. Некрасову тоже были близки сердцу места, связанные с бульваром Сен-Жермен: иногда он заходил в кафе «Эскуриал», не слишком модное, поэтому полупустынное [9, с. 453]. Как знать, может, здесь ему вспоминался чудаковатый персонаж Мопассана из «Маленькой повести», кто, опершись скрещенными руками о ручку трости и уткнувшись в них подбородком, в позе глубокого раздумья [6, с. 224] сидел в одиночестве, в стороне от нарядного, шумного бульвара, вновь и вновь переживая обрушившиеся на него напасти. Самого Некрасова недруги называли «туристом с тросточкой» (анонимный памфлет с таким названием, где Некрасов обвиняется в измене Родине, в 1963 г. был опубликован в советской газете «Известия»). Может, и в объяснении мопассановского персонажа:
Нет, сударь, никаких глупостей я не натворил. Я стал жертвой обстоятельств, вот и все [Там же], — Некрасов уловил и собственный ответ на нападки желчного памфлетиста, в то же время осознавая, что сами «обстоятельства» обусловлены не случайностью, как в новелле великого француза, а условиями существования советского общества, находящегося под гнетом идеологического пресса. Мопассан был из тех художников, которых знал и высоко ценил Некрасов. А. Рохлин в сборнике повестей и рассказов «Писатель и время» (1991) говорит о том, как по-особенному отозвалась в душе Некрасова небольшая новелла Мопассана «Папа Симона» (1879). В ней
внебрачный сынишка одинокой крестьянки Бланшетты из-за отсутствия «законного» отца, стал мишенью для насмешек однокашников <...> но случайная встреча с деревенским кузнецом Филиппом меняет его жизнь: у Симона появляется надежный покровитель, вскоре ставший отчимом мальчика [17 с. 376]. Отсюда делается вывод о том, «что замалчивают авторы воспоминаний о Некрасове. Во всех документах значилось, что он – сын врача. Речь шла о профессии матери. В семье никто об отце не вспоминал. Видимо, «безотцовщина» была такой болезненной раной в детстве будущего писателя, что не забывается. Не эта ли, таимая от посторонних, деталь его биографии повлияла на его отношение к гуманной новелле Мопассана?!» [Там же]. Вполне возможно, недаром главные герои «Маленькой печальной повести», действие которой разворачивается в нашей стране в начале 1980-х годов, трое молодых неразлучных и одаренных друзей: балерун Кировского театра – Сашка Куницын, киноактер на «Ленфильме» – Роман Крымов и Ашот Никогосян, который «то тут, то там, но на большой эстраде» [14, с. 561] – дети послевоенных лет, лишенные отцовского крепкого плеча. В своем произведении Некрасов дает своего рода «срез» всей художественной интеллигенции этого времени, связанной и с кинематографом, и с литературным творчеством, и с балетом. Самому писателю не понаслышке знакома театральная среда и среда кинематографа, так как еще до Великой Отечественной войны он параллельно с обучением на архитектурном факультете Киевского строительного института обучался в театральной студии при театре, где был и художником, и актером. Что касается кинематографа, то он прочно укрепился в жизни Некрасова во время создания им сценария к фильму «Солдаты» (1956), созданному по повести «В окопах Сталинграда».
Узнаваемость реалий времени, характеров и обстоятельств жизни личностей, художественно одаренных и независимых, в повести художника-реалиста совмещается с ориентацией на вечные традиции мировой классики. На центральных образах из «Маленькой печальной повести» Некрасова лежит «отсвет» героев «Трех мушкетеров» А. Дюма, у кого «как сам признавался Некрасов», он «учился» [1, с. 89]. Кинорежиссер Евгений Лунгин вспоминает эпизоды своей биографии: «В моей комнате с детства висел рисунок «Три мушкетера», сделанный Некрасовым цветными карандашами. Он был в моих глазах мушкетером. Представьте себе постаревшего Д’Артаньяна... О Некрасове можно было сказать: вот этот человек — само благородство. Он родился словно не в своем веке и жил согласно безупречному кодексу чести» [12]. Недаром и его Ашот из «Маленькой печальной повести», в ком угадывается сам Некрасов, оказавшись в Париже, не может смириться с «антимушкетерским» поведением современных французов: Не принято забегать на огонек, о встречах уславливаются за месяц, в метро места даме не уступают, и это галантные французы, где ж д'Артаньяны? Бывший мушкетер все выискивал — и обнаружил только бронзового, на памятнике Дюма-отцу [14, с. 598], расположенного на парижской площади Мальзерб. Главных героев «Маленькой печальной повести» не случайно прозвали Тремя мушкетерами [Там же, с. 560]: в каждом угадывается что-то «мушкетерское»:
Сашка Куницын, стройный, изящный балерун. Ашот был мелковат, но пластичен и обладал южным армянско-гасконским темпераментом. Роман тоже не удался ростом, к тому же был лопоух, зато лукав, как Арамис [Там же, с. 560]. А главное:
кроме неразлучности, было еще нечто мушкетерское в их дружбе [Там же, с. 560], когда один — за всех, и все — за одного.
Можно предположить: не только романтика высоких чувств и опасных, но благородных поступков персонажей французского романиста пленяла Некрасова в эмигрантский период, но и его взгляды на особенности российской общественной жизни: в 1858 году создатель «Трех мушкетеров» совершил «девятимесячное путешествие по просторам России – от столиц до калмыцких степей и Кавказа». Дюма «многим восхитился: магией светлых петербургских ночей, русским гостеприимством и хлебосольством и тем, что почти все его русские друзья знали наизусть родную поэзию, и знакомством русских с современной французской литературой и с романами самого Дюма. Кое-чем в России Дюма остался недоволен: по большому счету – отсутствием свободы» [22]. Разве не об этом болела душа и у самого Некрасова, которому пришлось покинуть Родину после того, как 22 июня 1963 г. для него «началась новая война» [3], связанная со стремлением писателя-фронтовика отстоять от забвения многострадальный Бабий Яр: «Ему объявили партийный выговор. Затем второй. Затем исключили из партии» [Там же]. Недаром и «рожденные в эмиграции» герои Некрасова, его «мушкетеры», бьются над «проклятым вопросом — как противостоять давящим на тебя со всех сторон догмам, тупости, однолинейности», как найти свой путь,
на котором, добившись чего-то, желательно было оставаться на высоте [15, с. 561–562].
Повесть Некрасова — о нравственном выборе «свободного, но чужого» и «несвободного, но своего», решение которого русскому писателю вне Родине подсказывает отечественная классика, думается, в первую очередь — творчество А. П. Чехова, имя которого не раз появляется на страницах произведения, поскольку Чеховым «особенно болели» [Там же, с. 626] все главные герои произведения. Сам Некрасов, «не выделяя отдельных рассказов», «любил Чехова» [17]. В 1987 г. он пишет о Чехове статью «Ариадна», повествуя о том, с каким удовольствием открывает для себя восьмой том собрания сочинений Чехова, где собраны повести и рассказы 1895–1903 гг. В 1903 г. Чехову пришлось жить в Крыму, откуда он с тоской, едва ли не эмигрантской, писал: «Я оторван от почвы, не живу полной жизнью, не пью, хотя люблю выпить; я люблю шум и не слышу его, одним словом, я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему, или начать сохнуть» [20]. Подобное состояние испытывает вне родных краев и автор «Маленькой печальной повести»:
что там ни говори, уезжали они из страны, в которой хорошо ли, плохо ли, но прожили всю жизнь, вросли корнями. И теперь эти корешки, старательно и злобно к тому же оборванные и обгаженные , надо бережно всадить в чужую почву и поливать, поливать… [14, с. 583]. Некрасову близок и «ялтинский хронотоп» Чехова: он не раз здесь бывал, одно время жил и работал в Доме творчества писателей им. А. П. Чехова, памятник которому «в ялтинском Приморском парке» был создан его родственником, скульптором Георгием Ивановичем Мотовиловым» [18].
По-видимому, «Маленькая печальная повесть» в сознании В. П. Некрасова ассоциативно связывалась с «Маленькой трилогией» А. П. Чехова («Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви»), в центре которой — возможности преодоления «футлярности» обстоятельств и обретения свободы. Чеховские персонажи «оказываются в ситуации абсолютного одиночества и абсолютной свободы одновременно. А дальше возможны два варианта: осознание этого одиночества как всеобщей, “экзистенциальной” ситуации или же поиск пути к другим, прорыв этого круга одиночества, свободный, однако, от иллюзий и преувеличенных надежд» [19, с. 173].
Можно предположить, в молодости герои «Маленькой печальной повести» Некрасова оказываются под обаянием чеховских признаний из «Человека в футляре»: «Ах, свобода, свобода. Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» [23, с. 53]. Об этом свидетельствует просьба Ашота: «Глоток свободы привези» [14, с. 558], – говорит он Сашке, провожая его на гастроли. Чеховское «так жить невозможно» [23, с. 54] улавливается и в «протестных» высказываниях Романа, пытающегося одобрить отъезд за границу своих друзей.
В судьбах героев Некрасова представлены попытки разными способами вырваться из «футляра» советской системы и жить не «так». На первый взгляд, Сашка полнее других друзей реализует чеховский призыв из «Крыжовника»: «Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа» [23, с. 58]. Но свобода только для себя загоняет его в новый «футляр» – «футляр» собственного таланта, сужая высокие идеалы служения искусству до упоения славой, заглушающей образ «человека с молоточком», голос совести. Красивый и одаренный, он по мере развития сюжета все больше напоминает Беликова из «Человека в футляре»: боится, что забудет адрес друга: Зачем он мне? Все равно потеряю, ты же знаешь [14, с. 593], боится выбиться из графика гастролей. На вопрос Ашота, когда ему можно будет позвонить, Сашка неохотно отвечает: Когда, когда… Утром… Нет, утром не получится. Давай после обеда… Нет, тоже не выходит… [Там же, с. 593]. Но главное, что отталкивает читателей от образа Сашки — его «безлюбье», неспособность дорожить домом, дружбой, памятью. В последнем рассказе трилогии Чехова — «О любви» — звучит мысль о том, что именно «русские» ставят «роковые вопросы»: «честно это или нечестно, умно или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее» [23, с. 67]. Как только Сашку такого рода вопросы перестают интересовать, к нему утрачивают интерес и друзья юности, и читатели «Маленькой печальной повести».
В немалой степени уверенности Сашки в способности выйти на просторы «земного шара» была обусловлена пониманием того, что язык балета, язык танца и музыки не требует перевода с одного языка на другой. А вот преданность Романа профессии актера и режиссера предполагает обязательную укорененность в «почве» родной культуры, поэтому он остается на родине, выбирая стратегией своего поведения в жизни и в искусстве «безопорную духовность» (Л. Аннинский), именуемую «внутренней свободой» художника, живущего надеждой на действенную силу искусства. Ашоту, наверное, близка позиция Ивана Ивановича, кто в «Крыжовнике» произносит: «во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить» [Там же, с. 64]. Ашот не ждет, он уезжает за границу, чувствуя свое право незашоренно смотреть на мир и сохраняя верность друзьям, благодарную память о родном доме. Теперь духовной родиной и крепостью для него становится литература, мировая и отечественная. Это главное: во все времена, «беря на вооружение нравственный опыт классики, писатель выражает веру в спасительное благородство человеческой натуры» [16, с. 24]. От душевного опустошения Ашота за границей спасает память культуры, по-чеховски подсказывающая, что в своей судьбе исходить нужно не из вопросов целесообразности, а «от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель…» [23, с. 74].
Эмиграция расширила представления В. П. Некрасова о судьбах русской литературы в «Большом времени культуры» (М. М. Бахтин) всего мира, подарив встречу с В. В. Набоковым, называвшим себя «американским писателем, рожденным в России» [7]. Имя Набокова впервые приблизилось к В. П. Некрасову в 1974 г.: «В это время готовился очередной том Большой советской энциклопедии. И опальный Некрасов оттуда без всяких разговоров вылетел. Будто и не было такого писателя в советской литературе. Но энциклопедический том — ответственное, государственное дело – был уже сверстан. Нужен был срочно кто-то на букву «Н». И вот тогда неожиданно повезло эмигранту Владимиру Набокову: редакция моментально заказала статью о нем. И ничего не подозревавший Набоков попал в начале 74-го года в главный советский справочник» [4]. А вот в 1984 г. в своей статье для радиопередачи Некрасов вспоминает о своей личной встрече с В. Набоковым в Лозанне. Можно предположить: собеседники вспоминали и о Париже. Для В. П. Некрасова это город детства и его «последняя пристань», В. В. Набокову столица Франции тоже была хорошо знакома: здесь проходили его литературные вечера (начиная с 15 ноября 1932 года вплоть до оккупации Парижа фашистскими войсками). «Русский Париж проявил исключительное внимание к писателю, в короткое время составившему себе крупное имя» [8]. Не исключено, что встреча писателей затрагивала и тему Второй мировой войны: для фронтовика Некрасова она всегда была на первом плане, а для Набокова именно с Парижем связана тяжелая история трагических 1940-х, когда в тот дом, где Набоков «с женой и сыном жил, перед отъездом, попала бомба с немецкого аэроплана и совершенно разрушила его» [23]. Было о чем поговорить… Однако, как свидетельствует сам Некрасов, при встрече в сентябре 1974 года в разное время и в силу разных обстоятельств эмигрировавшие из нашей страны писатели долго беседовали, «в основном, о современной русской советской прозе» [2].
Некрасову запомнилось признание Набокова: с этой литературой «очень плохо знаком» [Там же]. Однако «это было чисто набоковское кокетство — знаком был совсем неплохо» [Там же]. Некрасов упоминает и о том, что сам он читал у Набокова «только одну его вещь, … автобиографическую, наполненную грустью и множеством тончайших деталей. Память у Набокова отличная, и на людей, и на события, города, улицы, дома, квартиры» [Там же]. Это «Другие берега» (1936), о которых речь идет и на страницах «Маленькой печальной повести». Ашот, укоряя себя, признается: «Слыхал только, что есть какая-то очень неприличная “Лолита”, а он (Набоков), оказывается, наворотил Бог знает сколько . Вот читаю сейчас «Другие берега», штука автобиографическая, оторваться нет сил. Великий писатель. А у нас считается порнографическим, запрещен» [14, с. 614]. Отзвуки «Других берегов» в «Маленькой печальной повести» не случайны: оба произведения об эмиграции русских писателей, о ностальгии отвергнутых родиной и навечно связанных с ней. Мотив «другого берега» возникает у Некрасова в финале его повести: «если между двумя из моих друзей воздвигнута берлинская стена, то двоих других из этой троицы разделяет только вода, только Атлантический океан… Нет, не только океан, а нечто куда более глубокое, значительное и серьезное, что и побудило меня назвать свою маленькую повесть печальной» [Там же, с. 632]. «Другие» друзья, увиденные с «другого берега» жизни, — мучительная тема и для В. П. Некрасова, и для В. В. Набокова, сказавшего в своих «Снах» (1926):
Господи, я требую примет:
кто увидит родину, кто нет,
кто уснет в земле нерусской.
Если б знать. За годом валит год,
даже тем, кто верует и ждет,
даже мне бывает грустно.
Только сон утешит иногда.
Не на области и города,
не на волости и села,
вся Россия делится на сны,
что несметным странникам даны
на чужбине, ночью долгой [5].
«Маленькая печальная повесть», созданная В. П. Некрасовым в эмигрантский период его творчества, доказывает, что русский писатель в литературном Париже, в контексте мировой литературы, в «координатах» всеобщей истории остается русским. Он и вне дома дорожит традициями родной литературы, но острее чувствует ее стремление к диалогу с мировой классикой, которая тоже переживает время своего создания, если становится выше политических и идеологических запретов.
Литература
1. Быков Д. Виктор Некрасов // Дилетант. — 2013. — ноябрь. — № 11 (23).
2. Виктор Некрасов. Беседа в Гранд-Отеле (О В. Набокове). Статья для радиопередачи 2 мая 1984 г. [Электронный ресурс]
http://nekrassov-viktor.com/Books/Nekrasov-Beseda-v-Grand-Otele-O-Nabokove.aspx.
3. Виктор Некрасов: путь орденоносца к изгнанию. Риа новости [Электронный ресурс]. URL:
https://ria.ru/analytics/20110617/389442147.html.
4. Виктор Платонович Некрасов [Электронный ресурс]. URL:
http://www.svoboda.org/a/160961.html.
5. Владимир Набоков. Стихи [Электронный ресурс]. URL:
http://lib.ru/NABOKOW/stihi.txt.
6. Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12-ти томах. Т. I. М. : Правда, 1958.
7. Главный русский эмигрант Владимир Набоков [Электронный ресурс]
http://diletant.media/articles/30102921.
8. Журнальный зал [Электронный ресурс]. URL:
http://magazines.russ.ru/slo/2001/1/nab1.html.
9. Кондырев В. Все на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев–Париж. 1972—87 гг. М. : СТ : Астрель, 2011. [Электронный ресурс]. URL:
http://www.nekrassov-viktor.com/Kondirev/Vse-na-svete/Viktor-Kondirev-Vse-na-svete-krome-shila-i-gvozdia.htm.
10. Литература русского зарубежья (1920—1990): учеб. пособие / под общ. Ред. А. И. Смирновой. М. : Флинта: Наука, 2006.
11. Литература русского зарубежья. Учеб. пособие / cост. Л. Х. Насретдинова. Казань, 2007.
12. Лунгин Е. С. Последний мушкетер. [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Lungin-Evgeniy.aspx.
13. Надеждин Н. Я. Виктор Некрасов: «Этот чудесный... саперлипопет». М. : Майор, 2009.
14. Некрасов В. П. В окопах Сталинграда / Виктор Некрасов. М. : Эксмо, 2013.
15. Окуджава Б. Ш. Стихотворения / Вступ. статьи А. С. Дубшана и В. Н. Сажина. Сост. В. Н. Сажина и Д. В. Сажина. Примеч. В. Н. Сажина. СПб. : Академический проект, 2001.
16. Перевалова С. В. Традиции русской классики Х1Х и ХХ веков в рассказе В. С. Маканина «Кавказский пленный» // Русская словесность. 2012. № 4. С. 23–27.
17. Рохлин А. С. В самых адских котлах побывал... Сборник повестей и рассказов, воспоминаний и писем. М. : Молодая гвардия, 1991. С. 359—393.
18. Славич С. Платоныч [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Slavich%20Stanislav%20Platonich.aspx.
19. Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л. : Изд-во Лен. ун-та, 1987.
20. Сысоев Н. Ялта в жизни и творчестве Чехова. [Электронный ресурс]. URL:
http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st009.shtml.
21. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Образ. Символ. М., 1995.
22. Чайковская И. Россия — какой ее увидел создатель «Трех мушкетеров» (по следам «Путевых впечатлений» Александра Дюма). Нева 2010, № 12 [Электронный ресурс]
http://magazines.russ.ru/neva/2010/12/ch9.html.
23. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения. Т. 10. 1898—1903. М. : Наука, 1986.
ГЕРОИ «МАЛЕНЬКОЙ ПЕЧАЛЬНОЙ ПОВЕСТИ»
В. П. НЕКРАСОВА
В «БОЛЬШОМ ВРЕМЕНИ КУЛЬТУРЫ»
Творчество В. П. Некрасова эмигрантского периода только сегодня возвращается к своему читателю, словно доказывая: в «Большом времени культуры произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, то есть в большом времени, притом часто (а великие произведения — всегда) более интенсивной и полной жизнью, чем в своей современности» [2:331]. Это имеет прямое отношение и к прозе В. П. Некрасова, создателя повести «В окопах Сталинграда» (1946), в 1970-х изъятой из советских библиотек и лишь недавно переизданной: писатель вынужденно покинул пределы советского государства, надолго оказавшись в числе запрещенных авторов. А между тем, и за границей он продолжал писать свои книги, утверждая «новое, свободное слово правды о времени, стране, народе, современнике» [11:52], которое неотделимо от опоры на традиции мировой литературы, характеризующие «культурную память и преемственность, связывающие ценности исторического прошлого с настоящим, передающие культурное достояние от поколения к поколению» [12:1098]. Обращение художника, оказавшегося вне Родины, к традициям мировой литературы порождает «интерес к вечным нравственно-философским вопросам» [10: 449], о чем свидетельствует опубликованная в 1985 году в журнале «Грани» «Маленькая печальная повесть» В. П. Некрасова, само заглавие которой — «печальная повесть» — неизбежно порождает ассоциации с драматургией Шекспира, с его знаменитой трагедией, в которой строки: «Печальнее нет повести на свете, Как повесть о Ромео и Джульетте» (1595) [27:186]. Некрасов словно вступает в творческий диалог с признанным классиком, утверждая, что такая «повесть» есть: «И маленькая моя повесть печальна потому, что если между двумя из моих друзей воздвигнута берлинская стена, то двоих других из этой троицы разделяет только вода, только Атлантический океан … Нет, не только океан, а нечто куда более глубокое, значительное и серьезное» [15:632]. Его «маленькая повесть» говорит о вечных проблемах, «восполняя сразу три дефицитные в наше время «материи» — настоящей мужской дружбы, подлинной верности и преданности идеалам юности» [14:176]. Георгий Владимов, опубликовавший повесть Некрасова в «Гранях», считает: это «повесть о жизни в России и на Западе — «маленькая такая печальная повесть» , а печаль была оттого, что бывшие фронтовые друзья в Москве и в Киеве не откликаются на его письма, открытки, посылочки, кто-то передал через наших туристов, чтоб оставили его в покое, а кто-то и выговорил Некрасову, что во время сложнейшей конфронтации он оказался по другую сторону баррикад, продался чужим голосам. Каково они себя чувствуют теперь, верные друзья, когда вернулся Виктор Некрасов своими книгами?» [7].
Это не известно, зато хорошо известно, как мучителен для самого писателя был вопрос, знакомый многим соотечественникам, вынужденно расставшихся с родной страной в послевоенные времена: «почему уезжают умные, талантливые, серьезные люди? задумываешься и о своей судьбе, это все же судьба человека, родившегося в России, всю, или почти всю свою жизнь прожившего в ней, учившегося, работавшего, воевавшего за нее, и не на самом легком участке, имевшего три дырки в теле от немецких осколков и пуль. Таких много – тысячи, десятки тысяч. Почему же, подводя на 63-м году своей жизни эти самые итоги, я испытываю чувство не проходящей горечи?» [6]. Об этом художник неустанно размышлял в своем «русском зарубежье», воплощением которого для В. П. Некрасова в 1970—1990-е гг. стал Париж, где создается ряд произведений, пронизанных чувством тоски по Родине, по утраченным дружеским связям: «Записки зеваки» (1975), «Взгляд и нечто» (1976), «По обе стороны стены» (1978), «Саперлипопет, или Если да кабы да во рту росли грибы» (1983), «Девятое мая» (1984), «Маленькая печальная повесть» (1985) и др. Париж подарил русскому писателю творческое вдохновение: это город, который он «почти не знал и знал не хуже родного Киева, поскольку всегда стремился в Париж, всегда любил его и никогда о нем не забывал» [14:142]. Дело в том, что в раннем детстве будущий писатель был увезен из России в швейцарский город Лозанну матерью Зинаидой Николаевной, где она заканчивала учебу на медицинском факультете, потом семья на время перебралась в Париж, откуда с началом Первой мировой войны Некрасовы вернулись в Киев. Для писателя, оказавшегося в эмиграции, важно было и то, что Париж - «литературный» город. Связанный с именами многих русских художников, для В. Некрасова этот город — и «Париж Мопассана» (В. Некрасов): он поселился в районе Монпарнас, где когда-то жил Мопассан. Район славен башней Монпарнас, небоскрёбом, откуда открывается неописуемый вид на столицу Франции. Известно, что Некрасов предпочитал кафе «Монпарнас» другим парижским кафе. Булат Окуджава вспоминает об этом в стихотворении «Париж для того, чтоб ходить по нему...» (1989):
Париж для того, чтоб, забыв хоть на час
борения крови и классов,
войти мимоходом в кафе "Монпарнас",
где ждет меня Вика Некрасов [17:459].
Воздействие Мопассана вряд ли было только «географическим»: не исключено, что название «Маленькой печальной повести» Некрасову подсказала и «Печальная повесть» (1880) французского классика. Возможно, Некрасов был знаком с этой новеллой Мопассана и прочел ее в оригинале, зная французский язык, о чем свидетельствуют его воспоминания о детстве: «первые слова произнес на французском языке, вернувшись в Киев и ухватившись за русский язык, долго еще по-парижски картавил» [6]. В упомянутой новелле Мопассана представлена история знакомства господина Патиссо, решившего отвлечься от праздничной суеты и провести спокойное воскресенье где-нибудь на лоне природы, с неким господином, рассказавшим свою «печальную историю». В начале произведения — описание парижского бульвара Сен-Жермен: г-н Патиссо «остановился в восхищении перед огромной террасой, откуда открывается вдали весь Париж, все прилегающие окрестности, все равнины, все села, леса, пруды, даже города и длинная извивающаяся голубая змея — Сена, дивная, спокойная река, текущая в самом сердце Франции» [8: 223]. Некрасову тоже были близки сердцу места, связанные с бульваром Сен-Жермен: иногда он заходил в кафе «Эскуриал»,
«не слишком модное, поэтому полупустынное» [9: 453].
Как знать, может, здесь ему вспоминался чудаковатый персонаж Мопассана из «Маленькой повести», кто,
«опершись скрещенными руками о ручку трости и уткнувшись в них подбородком, в позе глубокого раздумья» [8:224] сидел в одиночестве, в стороне от нарядного, шумного бульвара, вновь и вновь переживая обрушившиеся на него напасти. Самого Некрасова недруги называли «туристом с тросточкой» (анонимный памфлет с таким названием, где Некрасов обвиняется в измене Родине, в 1963 году был опубликован в советской газете «Известия»). Может, и в объяснении мопассановского персонажа: «Нет, сударь, никаких глупостей я не натворил. Я стал жертвой обстоятельств, вот и все» [8:224], — Некрасов уловил и собственный ответ на нападки желчного памфлетиста, в то же время осознавая, что сами «обстоятельства» обусловлены не случайностью, как в новелле великого француза, а условиями существования советского общества, находящегося под гнетом идеологического пресса. Мопассан был из тех художников, которых знал и высоко ценил Некрасов. А. Рохлин в сборнике повестей и рассказов «Писатель и время» (1991) говорит о том, как по-особенному отозвалась в душе Некрасова небольшая новелла Мопассана «Папа Симона» (1879). В ней «внебрачный сынишка одинокой крестьянки Бланшетты из-за отсутствия «законного» отца, стал мишенью для насмешек однокашников <...> но случайная встреча с деревенским кузнецом Филиппом меняет его жизнь: у Симона появляется надежный покровитель, вскоре ставший отчимом мальчика» [21:376]. Отсюда делается вывод о том, «что замалчивают авторы воспоминаний о Некрасове. Во всех документах значилось, что он — сын врача. Речь шла о профессии матери. В семье никто об отце не вспоминал. Видимо, «безотцовщина» была такой болезненной раной в детстве будущего писателя, что не забывается. Не эта ли, таимая от посторонних, деталь его биографии повлияла на его отношение к гуманной новелле Мопассана?!» [21:376]. Вполне возможно, недаром главные герои «Маленькой печальной повести», действие которой разворачивается в нашей стране в начале 1980-х годов, трое молодых неразлучных и одаренных друзей: балерун Кировского театра — Сашка Куницын, киноактер на «Ленфильме» Роман Крымов и Ашот Никогосян, который «то тут, то там, но на большой эстраде» [15:561] — дети послевоенных лет, лишенные отцовского крепкого плеча. В своем произведении Некрасов дает своего рода «срез» всей художественной интеллигенции этого времени, связанной и с кинематографом, и с литературным творчеством, и с балетом. Самому писателю не понаслышке знакома театральная среда и среда кинематографа, так как еще до Великой Отечественной войны он параллельно с обучением на архитектурном факультете Киевского строительного института обучался в театральной студии при театре, где был и художником, и актером. Что касается кинематографа, то он прочно укрепился в жизни Некрасова во время создания им сценария к фильму «Солдаты» (1956), созданному по повести «В окопах Сталинграда».
Узнаваемость реалий времени, характеров и обстоятельств жизни личностей, художественно одаренных и независимых, в повести художника-реалиста совмещается с ориентацией на вечные традиции мировой классики. На центральных образах из «Маленькой печальной повести» Некрасова лежит «отсвет» героев «Трех мушкетеров» А. Дюма, у кого «как сам признавался Некрасов», он «учился» [3: 89]. Кинорежиссер Евгений Лунгин вспоминает эпизоды своей биографии: «В моей комнате с детства висел рисунок «Три мушкетера», сделанный Некрасовым цветными карандашами. Он был в моих глазах мушкетером. Представьте себе постаревшего Д’Артаньяна... О Некрасове можно было сказать: вот этот человек — само благородство. Он родился словно не в своем веке и жил согласно безупречному кодексу чести» [13]. Недаром и его Ашот из «Маленькой печальной повести», в ком угадывается сам Некрасов, оказавшись в Париже, не может смириться с «антимушкетерским» поведением современных французов:
«Не принято забегать на огонек, о встречах уславливаются за месяц, в метро места даме не уступают, и это галантные французы, где ж д'Артаньяны? Бывший мушкетер все выискивал — и обнаружил только бронзового, на памятнике Дюма-отцу». [15:598]. Главных героев «Маленькой печальной повести» не случайно «прозвали Тремя мушкетерами» [15:560]: в каждом угадывается что-то «мушкетерское»: «Сашка Куницын, стройный, изящный балерун. Ашот был мелковат, но пластичен и обладал южным армянско-гасконским темпераментом. Роман тоже не удался ростом, к тому же был лопоух, зато лукав, как Арамис» [15:560]. А главное: «кроме неразлучности, было еще нечто мушкетерское в их дружбе» [15:560], когда «один – за всех, и все – за одного».
Можно предположить: не только романтика высоких чувств и опасных, но благородных поступков персонажей французского романиста пленяла Некрасова в эмигрантский период, но и его взгляды на особенности российской общественной жизни: в 1858 году создатель «Трех мушкетеров» совершил «девятимесячное путешествие по просторам России — от столиц до калмыцких степей и Кавказа». Дюма «многим восхитился: магией светлых петербургских ночей, русским гостеприимством и хлебосольством и тем, что почти все его русские друзья знали наизусть родную поэзию, и знакомством русских с современной французской литературой и с романами самого Дюма. Кое-чем в России Дюма остался недоволен: по большому счету — отсутствием свободы» [25]. Разве не об этом болела душа и у самого Некрасова, которому пришлось покинуть Родину после того, как 22 июня 1963 года для него «началась новая война» [5], связанная со стремлением писателя-фронтовика отстоять от забвения многострадальный Бабий яр: «Ему объявили партийный выговор. Затем второй. Затем исключили из партии» [Там же]. Недаром и «рожденные в эмиграции» герои Некрасова, его «мушкетеры», бьются над «проклятым вопросом — как противостоять давящим на тебя со всех сторон догмам, тупости, однолинейности», как найти свой путь, «на котором, добившись чего-то, желательно было оставаться на высоте» [15:561—562].
Неоспоримо: писатели «третьей волны» русской эмиграции привезли с собой «язык советского общества и связанные с ним жизненные понятия». Однако «в их книгах стилевые традиции советской литературы причудливо соединились с опытом мировой литературы XX века, ставшей известной в СССР в годы хрущовской «оттепели». Речь идет в первую очередь о книгах Э. М. Ремарка, Э. Хемингуэя, Ф. Кафки, Г. Г. Маркеса» [1:477], что позволило им многое увидеть и переосмыслить с общечеловеческих позиций. Очевидно, и Виктор Некрасов, повествуя о сложных судьбах трех друзей, не обошел вниманием романное творчество художника «потерянного поколения», рассказавшего о тех, чьи судьбы искалечила Первая мировая война : «Некрасов боготворил Ремарка» [21:359], знал и его «Трех товарищей» (1939). Называя Некрасова «нашим Ремарком», Н. Я. Надеждин утверждает, что тот «писал такую же горькую правду от частного лица, от одинокого беззащитного человека. То есть, от своего имени, и, как оказалось, от нашего» [14:8]. «Маленькая печальная повесть», как и «Три товарища» Ремарка, создается в эмигрантский период творчества своих создателей, «по памяти» о пережитом родиной; оба писателя воспроизводят на страницах своих произведений послевоенное время, когда дружба проходит испытания повседневностью мирных лет. Важно, что «солдат Ремарка война научила верить лишь в «единственно хорошее, что породила война, — в товарищество» [28:55]. У Некрасова «товарищество» испытывается периодом застоя в советской истории, что оказывается не менее трагичным для личности художественно-одаренной, ведь герои "Маленькой печальной повести" — собирательный образ художественной интеллигенции тех лет. Как герои Ремарка, которые «не могут найти себе места ни среди примирившихся с поражением, живущих мелочными интересами немецких мещан, ни среди тех, кто противопоставляет хаосу войны и разрушения борьбу за революционное преобразование мира» [20:349], так и три друга некрасовской повести колеблются между свободной чужбиной и несвободной Родиной. И Ремарк, и Некрасов в центр сюжетного развития выдвигают историю дружбы трех героев примерно одного возраста — около тридцати лет, но только один из них, наиболее близкий автору и в большей мере, чем другие склонный к самоанализу, получает право повествования. У Ремарка это Роберт Локамп, во многом повторяющий жизненный путь самого Ремарка. В повести Некрасова это Ашот – герой, тоже во многом автобиографический. Внутренние монологи Роберта, помогающие Ремарку передать тревожные раздумья «потерянного поколения», которое и на войне, и в мирное время продолжало терять друзей, время, жизнь («никогда ничего нельзя удержать, никогда! Никогда нельзя разомкнуть лязгающую цепь времени, никогда беспокойство не превращалось в покой, поиски — в тишину, никогда не прекращалось падение» [20:196]), отзываются и в размышлениях Ашота из «Маленькой печальной повести» Некрасова («то, что Роман уехал, это естественно. <...> Нет, не уехал, провалился в пропасть, в преисподнюю. С советскими всегда так. Наговоришься с ними до умопомрачения, а потом как ножом отрежет. Ни писем, ни звонков» [15:613].
По-видимому, тоскуя о Родине, В. П. Некрасов улавливал в судьбе Ремарка и знакомые страдания эмигранта: в 1930-е годы книги Ремарка в Германии предавались «публичному сожжению. Автор их был лишен прав гражданства» [20:349]. По этому поводу Д. Быков пишет: «каждый эмигрант хочет вернуться и пройти тенью по родным местам, только почти никто этого не делает; а Ремарк в «Ночи» показал, как это будет, и многих, пожалуй, отговорил. вблизи все выглядит так ужасно, так необратимо! <...> — Родина уже не твоя. Есть вещи необратимые, считаться с этим нас научил все тот же Ремарк» [4:92]. А В. Потресов в статье «И все-таки я счастливый человек» воспроизводит слова В. П. Некрасова, призывавшего «не поддаваться искушению, не бродить в одиночку по аллеям, где когда-то ходили в обнимку, не восстанавливать искусственно былых отношений, не встречаться с давно ушедшим». Однако сам писатель, «верный завету матери, не проявляет благоразумия, постоянно возвращаясь и возвращая нас то в сталинградские окопы, то в парижские кафе, а иногда с веселой иронией все повидавшего человека — в странные переплетения самостоятельной жизни литературных героев» [19]. Стоит отметить: тема материнской любви — «одна из главных у Некрасова. Любовь к матери, контакт с ней, гармония в отношениях между отцами и детьми — основа русского мироздания. Некрасов любил мать не потому, что был инфантилен или не встретил настоящей любви, а потому, что именно любовь к матери и есть признак безупречного нравственного здоровья. Некрасов был нравственным камертоном своего поколения и понимал, что именно дом — как Дом Павлова в Сталинградской битве — остается последним бастионом человечности. И когда Некрасова перестала удерживать тут единственная действительно неразрывная связь — он уехал» [4:90—91]. Можно согласиться: писатель был убежден: «никакая дружба не выдержит того, что выдержит родство» [4:90]. Это подтверждает и сюжет «Маленькой печальной повести», где испытания «родством» не выдерживает один из трех неразлучных друзей — Сашка Куницын, который обнаруживает и свою неспособность быть верным другом. Балерун Сашка, преуспевающий в Кировском театре, читающий «больше фантастику» [15:561], один из тех, кто пытался «найти какую-то лазейку в руинах, тропинку в засасывающем болоте . И добиться успеха» [15:562], решается на побег из родного дома, где остается его старенькая мама: «Сашка наш драпанул, убежища попросил» [15:572].
Но «убежать» от себя сложнее, чем скрыться от маминых глаз, хотя Сашка постоянно пытается найти оправдания своему выбору, мысленно продолжая спорить с друзьями: «Петя Ростов, Петя Ростов… Да кому он здесь нужен? Нам, нам! Нам, русским! Русским? Вот и Рудольф, и Мишка Барышников, и Годунов тоже русские, а что они… А ты не Нуреев, ты Куницын!» [15:628—629]. Поначалу друзья остаются друзьями, недаром Сашкин отъезд в Америку близкие ему вспоминают «со смешанным чувством досады и радости»: о «беглеце» Сашке «писали в самых восторженных тонах. Русское чудо! Феномен с берегов Невы! Заряд молодости! Торжество изящества и красоты! Талант, победивший тиранию! Мастерство и вдохновение! Не радовался только Ашот» [15:579]. Образ Ашота Никогосяна, не раз в дружеской компании «рубившего сплеча», во многом контрастен по отношению к Сашке: «Ашот красотой и дивным сложением не отличался — но, когда начинал с увлечением что-то рассказывать, попыхивая своей трубочкой, или изображать, врожденная артистичность, пластика делали его вдруг красивым. Речь его … не хотелось перебивать, как не перебивают арию в хорошем исполнении» [15: 562—563]. В характере этого героя многое — от самого автора: именно Ашот поддерживает Сашкину мать Веру Павловну, оказавшуюся безмерно одинокой после сыновнего бегства, навещает ее «в надежде услышать от нее что-нибудь вроде: "А от Сашки открытка!" [15:580]. Для Ашота не существует чужих матерей, это и есть то чувство «родства», не кровного, так духовного, которое является признаком «безупречного нравственного здоровья» (Д. Быков). В отличие от Сашки, ослепленного своими балетными достижениями, тоска по Родине, по мушкетерской дружбе, по оставшемуся в одиночестве Ромке никогда не отпускает Ашота, семья которого через некоторое время после отъезда Сашки, получила официальное «разрешение на выезд» [15:582] в Париж. Дело в том, что в ходе постоянных «взвешиваний "за" и "против" отъезда» победила жена Ашота, француженка Анриет, которая «родилась в Латинском квартале, на рю Эшодэ» [15:584]. Сам Ашот за три года парижской жизни «французом не стал», хотя «парижанином — да» [15:597], в этом признании литературного героя угадывается сам Некрасов, говоривший о себе: «парижанином стал с первого же дня, французом — нет. Меня мало интересует все, что происходит в Бурбонском дворце — французском парламенте. Ни одна из партий мне не близка, даже иногда их путаю» [6]. Писатель вынужденно покинул нашу страну за два года до лишения советского гражданства, эмигрировав в знакомый с детства Париж, где всеми силами души старался сохранить свою «русскость», находя поддержку в русской литературе как составляющей мирового культурного пространства. Но все-таки в его Ашоте проявляется чувство неудовлетворенности собой и тщательно скрываемая «белая зависть» к Ромке, даже не примерявшему к себе ни один из «заграничных» вариантов.
Ромка — третий «мушкетер» повести — холостяк Роман Крымов, киноактер на «Ленфильме», был «горбонос, лопоух», но «язвителен и остер на язык» [15:563] и оказался единственным из «мушкетерской» тройки, кто не покинул пределы нашей страны. Он представлен читателю большим художником, кому удалось сохранить талант и чувство собственного достоинства в несвободной стране, не замыкаясь на собственной исключительности. Именно Роману в разговоре с Ашотом дано право высказать вслух то, что каждый понимал, но страшился признать: «В общем, купили нашего Сашку. Жаль, конечно, но купили…» [15:574]. Романа — «не купить», потому он и осуждает Сашкино упоение славой, порой запальчиво поддерживая «эмигрантский» вариант его судьбы: «правильно Сашка поступил. В этом мире жить нельзя» [15:577]. Переживания Романа по поводу кинокартины, где он снимался последние полгода на пределе сил и актерских возможностей, но которая «окончательно легла на полку», не преодолев цензурный порог, приводят его к мысли: « Все псу под хвост! Деньги, время, бутафория, декорации, весь наш запал , создается неверная, сознательно искаженная картина человеческих отношений, не свойственных нашим» [15:585]. Горечь страданий талантливого художника в неволе звучит и в одобрении эмигрантского выбора Ашота: « Ашотик, правильно ты делаешь, другого выхода нет…» [15:585]. Осознание своего полного одиночества наводит Романа на мысль, что дружеское «мушкетерство, да, детское, да, наивное, было единственной отдушиной. И вот теперь один-одинешенек» [15:586]. Но несмотря на то, что Роман остается «один-одинешенек» в несвободной, несправедливой, горькой, но родной стране, в его внутренней свободе есть та устойчивость, которая становится несокрушимым стержнем характера и которой иногда «по-белому» завидует сам автор.
Повесть Некрасова — о нравственном выборе «свободного, но чужого» и «несвободного, но своего», решение которого русскому писателю вне Родине подсказывает отечественная классика, думается, в первую очередь — творчество А. П. Чехова, имя которого не раз появляется на страницах произведения, поскольку Чеховым «особенно болели» [15:626] все главные герои произведения. Сам Некрасов, «не выделяя отдельных рассказов», «любил Чехова» [21]. В 1987 г. он пишет о Чехове статью «Ариадна», повествуя о том, с каким удовольствием открывает для себя восьмой том собрания сочинений Чехова, где собраны повести и рассказы 1895—1903 годов. В 1903 году Чехову пришлось жить в Крыму, откуда он с тоской, едва ли не эмигрантской, писал: «Я оторван от почвы, не живу полной жизнью, не пью, хотя люблю выпить; я люблю шум и не слышу его, одним словом, я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему, или начать сохнуть» [24]. Подобное состояние испытывает вне родных краев и автор «Маленькой печальной повести»: « что там ни говори, уезжали они из страны, в которой хорошо ли, плохо ли, но прожили всю жизнь, вросли корнями. И теперь эти корешки, старательно и злобно к тому же оборванные и обгаженные , надо бережно всадить в чужую почву и поливать, поливать…» [15:583]. Некрасову близок и «ялтинский хронотоп» Чехова: он не раз здесь бывал, одно время жил и работал в Доме творчества писателей им. А. П. Чехова, памятник которому «в ялтинском Приморском парке» был создан его родственником, скульптором Георгием Ивановичем Мотовиловым» [22].
По-видимому, «Маленькая печальная повесть» в сознании В. П. Нерасова ассоциативно связывалась с «Маленькой трилогией» А. П. Чехова («Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви»), в центре которой — возможности преодоления «футлярности» обстоятельств и обретения свободы. Чеховские персонажи "оказываются в ситуации абсолютного одиночества и абсолютной свободы одновременно. А дальше возможны два варианта: осознание этого одиночества как всеобщей, "экзистенциальной" ситуации или же поиск пути к другим, прорыв этого круга одиночества, свободный, однако, от иллюзий и преувеличенных надежд" [23:173].
Можно предположить, в молодости герои «Маленькой печальной повести» Некрасова оказываются под обаянием чеховских признаний из «Человека в футляре»: «Ах, свобода, свобода. Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» [26:53]. Об этом свидетельствует просьба Ашота: «Глоток свободы привези» [15:558], — говорит он Сашке, провожая его на гастроли. Чеховское «так жить невозможно» [26:54] улавливается и в «протестных» высказываниях Романа, пытающегося одобрить отъезд за границу своих друзей.
В судьбах героев Некрасова представлены попытки разными способами вырваться из «футляра» советской системы и жить не «так». На первый взгляд, Сашка полнее других друзей реализует чеховский призыв из «Крыжовника»: «Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа» [26:58]. Но свобода только для себя загоняет его в новый «футляр» — «футляр» собственного таланта, сужая высокие идеалы служения искусству до упоения славой, заглушающей образ «человека с молоточком», голос совести. Красивый и одаренный, он по мере развития сюжета все больше напоминает Беликова из «Человека в футляре»: боится, что забудет адрес друга: «Зачем он мне? Все равно потеряю, ты же знаешь» [15:593], боится выбиться из графика гастролей. На вопрос Ашота, когда ему можно будет позвонить, Сашка неохотно отвечает: «Когда, когда… Утром… Нет, утром не получится. Давай после обеда… Нет, тоже не выходит…» [15:593]. Но главное, что отталкивает читателей от образа Сашки — его «безлюбье», неспособность дорожить домом, дружбой, памятью. В последнем рассказе трилогии Чехова — « О любви» — звучит мысль о том, что именно «русские» ставят «роковые вопросы»: «честно это или нечестно, умно или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее» [26:67]. Как только Сашку такого рода вопросы перестают интересовать, к нему утрачивают интерес и друзья юности, и читатели «Маленькой печальной повести».
В немалой степени уверенности Сашки в способности выйти на просторы «земного шара» была обусловлена пониманием того, что язык балета, язык танца и музыки не требует перевода с одного языка на другой. А вот преданность Романа профессии актера и режиссера предполагает обязательную укорененность в «почве» родной культуры, поэтому он остается на родине, выбирая стратегией своего поведения в жизни и в искусстве «безопорную духовность» (Л. Аннинский), именуемую «внутренней свободой» художника, живущего надеждой на действенную силу искусства. Ашоту, наверное, близка позиция Ивана Ивановича, кто в «Крыжовнике» произносит: «во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить» [26:64]. Ашот не ждет, он уезжает за границу, чувствуя свое право незашоренно смотреть на мир и сохраняя верность друзьям, благодарную память о родном доме. Теперь духовной родиной и крепостью для него становится литература, мировая и отечественная. Это главное: во все времена, «беря на вооружение нравственный опыт классики, писатель выражает веру в спасительное благородство человеческой натуры» [18:24]. От душевного опустошения Ашота за границей спасает память культуры, по-чеховски подсказывающая, что в своей судьбе исходить нужно не из вопросов целесообразности, а «от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель…» [26:74]. «Маленькая печальная повесть» В. П. Некрасова, взывая к диалогу с отечественной и мировой литературой, оказывается включенной в «большое время культуры», не признающей ни «злобы дня», ни «железного занавеса» идеологических запретов.
2017
ЛИТЕРАТУРА
1. Агеносов В. В. Литература русского зарубежья (1918—1996). — М. : Терра. Спорт, 1998. — 543 с., ил.
2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М. : Искусство, 1979. — 424 с.
3. Быков Д. Виктор Некрасов // Дилетант. — 2013. — ноябрь. — № 11 (23).
4. Быков Д. Виктор Некрасов // Дилетант. — 2014. — май. — № 5 (29).
5. Виктор Некрасов: путь орденоносца к изгнанию. Риа новости [Электронный ресурс]. URL:
https://ria.ru/analytics/20110617/389442147.html.
6. Виктор Платонович Некрасов [Электронный ресурс]. URL:
http://www.svoboda.org/a/160961.html.
7. Владимов Г. Последний день в Париже. К 85-летию со дня рождения Виктора Некрасова // Русская мысль. — 1996. — 20—26 июня. — № 4131 [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Vladimov-Georgiy.aspx.
8. Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12-ти томах. Т. I. — М. : Правда, 1958. — 421 с.
9. Кондырев В. Все на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев — Париж. 1972—87 гг. — М. : АСТ: Астрель, 2011. — 576 с.
10. Литература русского зарубежья (1920—1990): учеб. пособие/ под общ. ред. А. И. Смирновой. — М. : Флинта: Наука, 2006. — 640 с.
11. Литература русского зарубежья. Учеб.пособие / Сост. Л. Х. Насретдинова. — Казань, 2007. — 72 с.
12. Литературная энциклопедия терминов и понятий / сост. А. Н. Николюкин. — М. : НПК Интелван, 2001. — 1600 с.
13. Лунгин Е. С. Последний мушкетер. [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Lungin-Evgeniy.aspx.
14. Надеждин Н. Я. Виктор Некрасов: "Этот чудесный... саперлипопет". — М. : Майор, 2009. — 192 с.
15. Некрасов В. П. В окопах Сталинграда / Виктор Некрасов. – М. : Эксмо, 2013. — 640 с. — (Русская классика).
16. Некрасов В. Десять лет во Франции. Очерк // Новое Русское Слово. — 1984. — 9 и 16 декабря [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/Books/Nekrasov-10-let-vo-Francii.aspx.
17. Окуджава Б. Ш. Стихотворения / Вступ. статьи А. С. Дубшана и В. Н. Сажина. Сост. В. Н. Сажина и Д. В. Сажина. Примеч. В. Н. Сажина. — СПб. : Академический проект, 2001 — 712 с.
18. Перевалова С. В. Традиции русской классики ХIХ и ХХ веков в рассказе В. С. Маканина «Кавказский пленный» // Русская словесность. 2012. — № 4. — С. 23—27.
19. Потресов В. И все-таки я счастливый человек.[Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/Papers/Nekrasov-Potresov-I-vse-taki-ya-schstliviy-chelovek.aspx.
20. Ремарк Э. М. Три товарища: Роман. — Горький : Волго-Вятское книжное изд-во, 1990. — 351 с.
21. Рохлин А. С. В самых адских котлах побывал... Сборник повестей и рассказов, воспоминаний и писем. – М. : Молодая гвардия, 1991. — с. 359—393.
22. Славич С. Платоныч [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Slavich%20Stanislav%20Platonich.aspx.
23. Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. — Л. : Изд-во Лен. ун-та, 1987. — 184 с.
24. Сысоев Н. Ялта в жизни и творчестве Чехова. [Электронный ресурс]. URL:
http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st009.shtml.
25. Чайковская И. Россия — какой ее увидел создатель «Трех мушкетеров» (по следам «Путевых впечатлений» Александра Дюма) // Нева. — 2010. — № 12 [Электронный ресурс]. URL:
http://magazines.russ.ru/neva/2010/12/ch9.html.
26. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения. Т. 10. 1898—1903. — М. : Наука, 1986. — 497 с.
27. Шекспир У. Ромео и Джульетта [Текст] / пер. Н. П. Грекова // Светоч. — 1862. — № 4. — С. 7—186.
28. 60-е. Мир советского человека / Петр Вайль, Александр Генис. — Москва: АСТ, CORPUS, 2013.
СВОЕОБРАЗИЕ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ
В «МАЛЕНЬКОЙ ПЕЧАЛЬНОЙ ПОВЕСТИ»*
В. П. НЕКРАСОВА
В. П. Некрасов, творчество которого сегодня в полном объеме возвращается из русского зарубежья, хорошо знаком читателям по повести «В окопах Сталинграда» (1946). В начале 1970-х изъятая из библиотек вследствие несогласия писателя-фронтовика предать забвению некоторые трагические страницы Великой Отечественной войны, она находит своих новых читателей на Родине. «Полюбившиеся многим персонажи Некрасова скромны и неречисты, но они изо дня в день, «честь имея», выполняют свой воинский долг, плечом к плечу командиры и подчиненные» [7:20]. Писатель-реалист всегда скрупулезно продумывает характеры своих героев, понимая, что система персонажей — главный способ выражения авторской позиции, которая представляет собой «активное отношение к материалу, преображение его в соответствии с пониманием действительности, ее проблем [3:11]. И на Родине, и в эмиграции, где Некрасов вынужденно оказался в 70-е годы XX века из-за надуманных обвинений в «либеральных высказываниях и низкопоклонстве перед Западом» [9], он старался создавать образы героев, воплощающих само время. Вот и в «Маленькой печальной повести» (1985) действующие лица становятся обобщенным образом творческой интеллигенции начала 1980-х годов, близкой и хорошо знакомой автору.
Главные герои повести — три талантливых друга, прозванные «тремя мушкетерами» за «неразлучность» и «нечто мушкетерское в их дружбе» [5:560]. Их судьбы связаны с различными видами искусства: балерун Сашка Куницын
«преуспевал в Кировском», Роман Крымов
«на «Ленфильме», киноактером», Ашот Никогосян
«то тут, то там, но больше на эстраде, в шутку его называли «Синтетическим мальчиком» — пел, играл на гитаре, ловко подражал Марселю Марсо» [5:561]. И внешне каждый из героев чем-то выделялся:
«золотоволосый кудрявый Сашка покорял всех девчонок с четырнадцати лет — не только вихрями своего танца, белозубой улыбкой, томным взглядом и вдруг вспыхивавшими глазами, но и всей своей ладностью, изяществом, умением быть обворожительным» [5:562], Ашот
«красотой и дивным сложением не отличался — он был невысок, длиннорук, излишне широкоплеч, — но, когда начинал с увлечением что-то рассказывать, попыхивая своей трубочкой, или изображать, врожденная артистичность, пластика делали его вдруг красивым» [5:562—563]. Роман,
«полурусских, полуеврейских кровей, был горбонос, лопоух, ростом даже чуть пониже Ашота. Язвителен и остер на язык, остроты его, роняемые как бы невзначай, без нажима, могли сразить наповал, его поэтому малость побаивались. На экране он был смешон, часто и трагичен. В нем было нечто чаплинское» [5:563]. При всей индивидуальности каждого этих троих объединял поиск ответа на один
«проклятый вопрос — как противостоять давящим на тебя со всех сторон догмам, тупости, однолинейности» [5:562]. Молодые герои некрасовской повести, представляющие обобщенный образ отечественной интеллигенции застойных лет, наполнены желанием обрести свободу,
«найти какую-то лазейку в руинах, тропинку в засасывающем болоте <...> и добиться успеха». [5:562]
___________________
* Работа выполнена под руководством Переваловой С. В., доктора филологических наук, профессора кафедры литературы и методики ее преподавания Волгоградского государственного социально-педагогического университета.
Автор «преднаходит» (М. М. Бахтин) этих героев в своем ближайшем окружении, вот почему они столь ярки и убедительны. Прототипом Сашки Куницына является Михаил Барышников, советский и американский артист балета, балетмейстер, актёр, который в 1974-м году «становится «невозвращенцем», во время гастролей в составе труппы Большого театра в Канаде он получает приглашение в труппу «Американского театра балета» и «не колеблется» в выборе [8]. Сашка у Некрасова страстно стремится найти свой путь, «на котором, добившись чего-то, желательно было оставаться на высоте» [5:561—562], и добровольно выбирает побег из родного дома, оставляя не только Родину, но и свою одинокую маму.Образ Ашота Никогосяна, наиболее близкий самому автору, по-видимому, создавался под влиянием знакомства Некрасова с Анатолием Шагиняном. Это актер, окончивший актерский факультет Ленинградского театрального института, чтец, звукооператор, продюсер парижского отделения радио «Свободы», где неоднократно выступал сам писатель. Не случайно и в повести Ашот работал «на Ленфильме», «но больше на эстраде» [5:561]. Стоит учесть: Анатолий Шагинян как звукооператор «был придирчив и неподкупен: никаких поблажек, речь вещавшего должна быть плавной, дикция чёткой. В перерывах Толя становился блистательным и неудержимым говоруном. Кроме того, он был душой артистической» [4:390], подобной той, что дана некрасовскому Ашоту,
наделенному «врожденной артистичностью», речь которого «состояла из ловкого сочетания слов и жестов, глядя на него, слушая его, не хотелось перебивать, как не перебивают арию в хорошем исполнении» [5:563].
Художественная одаренность сочетается в Ашоте с принципиальностью, вот почему он осуждает эгоистичность Сашки, сосредоточенного исключительно на себе и своем даровании. Особенно отчетливо это проявится позднее, во время встречи с ним в Париже. Дело в том, что, спустя некоторое время после Сашкиного отъезда, семья Никогосянов (Ашот, Рануш Акоповна и Анриетт) получает официальное «разрешение на выезд» в Париж, причиной чему стала возлюбленная Ашота — Анриетт, француженка по происхождению, которая «не вписывалась» в рамки «сложной, с преодолением бесчисленных препятствий» жизни [5:584] в нашей стране. Не случайно встреча друзей проходит в парижском зале "Мютюалитэ", где «когда-то с успехом выступал Окуджава» [5:589]. Необходимо обратить особое внимание на эту характеристику места действия: для Некрасова вне дома само упоминание имен друзей доставляло радость. Он не раз подчеркивал превосходство таланта Булата Окуджавы: «Он лучше! Я никогда не дотягивался, как Булат, до исторических романов!» [Цит. по Кондыреву В. «Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев — Париж. 1972—87 гг.». — М. : Астрель, АСТ, 2011, стр. 139—144]. Виктор Кондырев имеет основание настаивать: «некрасовская проза по плавности и изяществу напоминает стиль прозы и даже песен Окуджавы. Оба они прекрасным языком, по-человечески рассказывали и об обыденном, и о необыкновенном, и даже о вещах невероятных . Оба писали о войне, о друзьях, о надеждах» [Там же]. В «Маленькой печальной повести» блистательное выступление Александра Куницына проходит именно в зале "Мютюалитэ", с которым у Некрасова связаны глубокие воспоминания и об Окуджаве, и о правозащитном движении советских лет. В своем радиовыступлении «О задаче русского писателя заграницей» в 1974 году он рассказывал о митинге, посвященном своему близкому другу Леониду Плющу, который в тот период находился в Днепропетровской психушке: «когда я увидал в зале Мютюалитэ, в Париже, в одном из самых больших залов, увидал этот зал, заполненный до самого верха, когда я увидал эту массу людей, которая слушала выступавших в защиту Плюща, я могу сказать — у меня наворачивались слезы. А митинг кончился «Интернационалом». Не симптоматично ли это, не важно ли это всем тем, кому дорога свобода…» [13], при чем свобода не для себя — для всех. Так вот и в «Маленькой печальной повести» внутри Ашота в этом же зале «Мютюалитэ» борются смешанные чувства: и восхищение Сашкиным триумфом:
«полеты, взлеты, перелеты. После каждого фуэте зал раскалывался от аплодисментов. Красив, изящен, легок, горяч, порывист" [5:581]), и мысли об испытании славой «баловней судьбы», и о тех, кто по праву славу заслужил, но при жизни был гоним и не дождался общественного признания.
Позднее он сформулирует свои мысли о «беглеце» Сашке:
«человек, который <...> ни одного из писаных законов не нарушил, <...> который, напротив, талант свой, талант своего народа подарил всему миру. <...> И в чем я его обвиняю? Я обвиняю его в одном из тягчайших преступлений перед человечеством. Он выключил свою память. Он забыл и попрал самое святое и возвышенное, что есть в жизни, — дружбу» [5:617—618], главную, по Некрасову, жизненную ценность. Для Ашота и Ромки эта ценность всегда сохраняет свою значимость. Судьба Романа Крымова во многом повторяет тернистый путь Р. Быкова, советского актера, кинорежиссера и сценариста, которого бывший председатель Госкино СССР В. Баскаков называл «героем запрещенных картин». «Долгие годы томились «на полке» лучшие роли Быкова в «Комиссаре» А. Аскольдова», снимавшемося в 1967 году. В начале 1980-х, которые воспроизводит в своей повести Некрасов, Р. Быков все еще оставался заслуженным артистом СССР, хотя «на встречах его давно объявляли народным, ведь это звание имели мастера, сделавшие во много раз меньше, и он испытывал неудобство за людей, объявлявших его, и за себя, потому что всегда поправлял и уточнял свое звание» [2:490]. А вот 1985 год прошел для Быкова «под знаком «Чучела. Не поступившись ни кадром, отстояв две серии, преодолев все идеологические препоны, Быков выпустил свое детище на экран» [Там же: 489]. Решительное и утверждающее «Нельзя бежать! Никогда, никогда. Даже, если тебя гонят, если тебя бьют. Никогда нельзя бежать!» — слова не только рыдающей Лены Бессольцевой в фильме «Чучело», но и «позиция Быкова» [Там же:489]. Он и не пытается бежать, как и Ромка Некрасова, выбирая самую надежную «безопорную духовность» (Л. Аннинский): Ролан Быков «жил с Богом в душе», в его ролях и фильмах «есть божья благодать, есть свет» [12], несмотря на драматичность конфликтов, испытывающих героев на прочность. Р. Быкову принадлежит поэтическое признание:
Но не забыл Россию Бог!
Она еще богата, да
И глупости, и мудрости-полно всего.
Ох, трудно жить на Родине,
Ох, трудно жить, ребята!
Ох трудно, но не более того [2:646—647].
Очевидно, Некрасов ценил в Ролане Быкове это личностное и режиссерское упрямство. По-видимому, ценил его и как поэта. В журнале «Юность» (№ 4 1994) были опубликованы некоторые стихотворения Р.Быкова. Состояние лирического героя в одном из них во многом напоминает монолог отчаявшегося Романа из «Маленькой печальной повести», осознающего невозможность творческой самореализации, да и просто свободной жизни на Родине. Зарубежная встреча Ашота и Ромки во время приезда второго на Каннский фестиваль от Союза кинематографистов в качестве
«консультанта, не консультанта, Бог его знает…» [5:606] оставляет в памяти Ашота такое определение свободы
«по Ромке», которое в то время могли бы разделить многие соотечественники: «
парторганизации нет, раз, месткома нет, два. Самой прогрессивной общественности и собраний — три. А ты? Свободный человек на свободной земле» [5:612]. Роман произносит эти слова, то ли поддерживая и оправдывая друга, то ли успокаивая и смиряя себя, как часто делал в реальной жизни его прототип. Р. Быков писал:
Я Бога моего прошу
Простить меня за то,
Что радость я свою ношу
Отдельно, как пальто.
Ее приходится снимать
На время иногда,
Чтоб не испачкать и не смять,
Когда придет беда.
Но чтоб не стать мне дураком,
Пусть даже счастье! Пусть!
Ношу под радостью тайком,
Как душегрейку, грусть! [1:18]
Грусть эта в немалой степени объясняется невозможностью сыграть «мечтанную» роль. С 28 на 29 декабря 1987 года Р. Быков пишет в своей «Черной тетради. 1986—1988»: «Как скучны стали мои записи. Как истомилась душа моя без моей главной работы! Если бы я до конца верил, что что-то изменится. Не верю я, все останется также» [2:603]. В 2009 г. в журнале «Октябрь» была опубликована «Маленькая коричневая тетрадь. 1959—1960» Е. Санаевой — о днях, когда снимались сцены гоголевской «Шинели» с Р. Быковым в главной роли Акакия Акакиевича Башмачкина. Она пишет: «с девяти лет Ролан Быков занимался в театральной студии при городском Доме пионеров. Как-то на дне рождения одного из «гордомовцев», а было им по четырнадцать, Ролан, уходя, взял под мышку книжку и сказал: «Когда-нибудь я это сыграю». Это была «Шинель». И вот в 1958 году, в неполные тридцать лет, он получил заветную роль в экранизации произведения любимейшего автора» [11], но мечта так и осталась мечтой. Трагедию несыгранной роли переживает и Роман в повести Некрасова.
Из дружеской тройки именно Романа автор делает реалистом с более взвешенными суждениями, чем можно ожидать от пылкого, эмоционального Ашота и Сашки, плененного собственной славой. Так Роман говорит:
«Мама там или не мама, но Сашка, ты же знаешь — «желаю славы я»! Желает. И будет она у него. Жаль, конечно, но купили Сашку. — И с грустью: — И останусь я совсем один. Ты со своей парижанкой тоже ведь укатишь». Роман осуждает Сашкино упоение славой, но согласен: «правильно Сашка поступил. В этом мире жить нельзя» [5:574].
Ашот тоже рад признанию верного друга, разрушившего мучительные сомнения:
"тебя хотел увидеть. И увидел! Живым, здоровым, ворчливым, недовольным, но — свободным! Понял! Сво-бод-ным!" [5:612]. Так-то оно так, но каждый «плюс» в заграничной жизни, который находил Роман, обрывается на полуслове. Его фразы недоговорены. За многоточиями в его речи скрывается внутреннее несогласие с выбором друзей, которое не оправдывается ни отсутствием парторганизаций, ни беспрепятственной поездкой на Мадагаскар, ни чем другим. Роман представлен большим художником, обладающим чувством внутренней свободы и бескомпромиссности: ему удалось сохранить талант и чувство собственного достоинства в несвободной стране, не замыкаясь на собственной исключительности. Это его Некрасов наделяет способностью не только трезво оценить выбор своих друзей, но и в каком-то смысле выбор самого автора, который добровольно покинул нашу страну, эмигрировав в 70-е годы во Францию. В Ромкиной внутренней свободе есть то, чему завидует сам автор: тот стоически переносит все испытания на Родине, пусть несвободной, пусть несправедливой, пусть горькой, но с Адмиралтейской иглой, с домами на Мойке, с Черной речкой…
Виктор Некрасов судьбами героев своей повести показывает читателю три варианта творческой самореализации одаренной личности, за успешность которой отвечают талант, свобода выбора, дом и друзья. Но к сожалению, подводя итог, автор не может
«разобраться в том, кто из этой тройки выиграл, кто проиграл, кому посчастливилось, кто из них, в конце концов, оказался победителем в битве за жизнь, свободу, правду» [5:631], Вот талантливый балерун, безоглядно покинувший родной дом и друзей, «ни с того ни с сего» вспоминает:
«откуда-то из глубины ночь на Неве. Шли откуда-то, занесло их почему-то на бондарчуковскую «Войну и мир». Аустерлицы, балы, люстры, может быть, и многовато, но Кторов — старик Болконский — и Петя Ростов запомнились, врезались в память» [5:628]. Воспоминания постоянно тревожат душу Сашки, он часто с тревогой думает о матери, о подробном письме для нее, которое так и не написал. Сделал ли счастливым Сашку его талант, оставив без Родины и друзей? Нет, точнее, этим он несчастлив более других. Ашот Никогосян тоже талантлив, но он – «душа нараспашку», открыт для общения, всегда рад дружеским встречам, хотя вдали от дома, без «мушкетерской» команды ему тоже сложно, тревожно живется: заграница — не Родина, как себя ни убеждай, что был прав, когда-то уезжая раз и навсегда. А третий из «мушкетеров», Ромка, один из всех имеет возможность жить и творить на родной земле, но он глубоко несчастен без друзей и той свободы творческой самореализации, которая как свежий воздух нужна художнику. Он, как и его прототип, «зрячий был человек и предпочитал любить свою страну зрячими глазами. А это значит видеть ее пороки, изъяны, видеть их в себе и других. И в государстве тоже» [12]. Но вот уехать не смог, не захотел, не планировал…
«Маленькая печальная повесть» показывает, как «подло, преступно, больно и обидно рушатся самые ценные вещи на земле, самое дорогое, что есть у человека, из-за эмиграции» [10]. Сам автор прочувствовал это на себе:
«Мне нужна свобода, и тут я ее обрел. Скучаю ли я по дому, по прошлому? Да, скучаю. И очень» [5:631]. Хотя вне родины талантливому писателю удалось в полной мере творчески самореализоваться, глубокая печаль не покидала его ни на мгновение. «Шли годы, и процесс разобщенности людей увеличивался. Это стало хронической болезнью и находилось в прямой связи с увеличивавшимися репрессиями» [6:227—236]. Так вот «Маленькая печальная повесть», подобно структуре айсберга, под названием прячет большую печаль талантливого человека, и за границей чувствующего себя русским писателем.
2017
ЛИТЕРАТУРА
1. Быков Ролан. Стихи // Юность. 1994. № 4. C. 18.
2. Быков Р. Я. побит начну сначала!: дневники. — Москва: АСТ. — Астрель, 2010. — 749 с.
3. Буланов А. М. Авторский идеал и его воплощение в русской литературе второй половины XIX века: Учебное пособие по спецкурсу. — Волгоград, изд-во ВГПИ им. А. С. Серафимовича, 1989. — 80 с.
4. Кондырев В. Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев — Париж. 1972—87 гг. — М. : Астрель, АСТ, 2011.
5. Некрасов В. П. В окопах Сталинграда / Виктор Некрасов. – М. : Эксмо, 2013. — 640 с. — (Русская классика).
6. Озеров Л. Терпенье — мужская работа «О Викторе Некрасове. Воспоминания (Человек, воин, писатель)». — К. : Український письменник. 1992, С. 227—236.
7. Перевалова С. В. «Оказывается, война не завершается победой…»: «лейтенантская проза» о «юности командиров» // Литература в школе. — 2015. — № 10. С. 18—22.
8. Аргументы и факты [Электронный ресурс]. URL:
http://www.spb.aif.ru/culture/person/znamenityy_nevozvrashchenec_udivitelnaya_sudba_tancora_mihaila_baryshnikova.
9. Верный солдат Виктор Некрасов [Электронный ресурс]. URL:
http://www.svoboda.org/a/24232994.html.
10. Виктор Некрасов: к 20-летию со дня смерти. Радио свободы [Электронный ресурс]. URL: http://www.svoboda.org/a/410108.html
11. Ролан Быков. Маленькая коричневая тетрадь. Вступление и публикация Елены Санаевой [Электронный ресурс]. URL:
http://magazines.russ.ru/october/2009/11/by8.html.
12. Ролан Быков: Я жить хочу, но это очень трудно [Электронный ресурс]. URL:
https://rg.ru/2004/11/12/bykov.html.
13. Некрасов В. П. О задаче русского писателя заграницей : радиовыступление. — 1975. — 8 декабря [Электронный ресурс]. URL:
http://nekrassov-viktor.com/Books/Nekrasov-O-zadachax-russkogo-pisatelia-zagranicey.aspx.
Дядькина Анастасия «Его душой была свобода»: Писатели-фронтовики В. Гроссман и В. Некрасов о Сталинграде и сталинградцах» (2017)
Дядькина Анастасия «В. П. Некрасов И В. С. Высоцкий о Сталинградской битве: диалог» (2016)
Дядькина Анастасия «Автор и герои в рассказе В. П. Некрасова «Девятое мая» (2016)
Дядькина Анастасия «В. П. Некрасов о войне и мире в послевоенном мире» (2016)