Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Кирилл Померанцев

«Саперлипопет»
«Эти скитания по собственной душе
и вписанной в нее судьбе...»

Рецензия

«Русская мысль», 5 июля 1984 (№ 3524)


Попался и я в западню благодушного, хотя порой и щемящего, но всегда очаровательного повествования Виктора Некрасова. Но о «западне» потом. Его небольшую книжку (112 страничек) «Саперлипопет, или Если бы да кабы во рту росли грибы» прочел взахлеб, хотя и не без ворчания: как перевести на русский «Саперлипопет»? — приблизительно — «к черту!»? Но все же не то, по-французски — нежней. Хотя... А потом — зачем «грибы»? Я на них антисемит (да простит мне Солоухин), не убедительнее бы просто «Если бы да кабы...»? А там, воображай сам.

«Саперлипопет» — воспоминания об уже изрядно прожитой жизни с самого детского детства, через школу, «страшные года России», архитектурное училище, студию Станиславского, «окопы Сталинграда», писательские блага в СССР и эмиграцию во Францию: «Каждый день, просыпаясь, благодарю судьбу за то, что она подарила мне мечту моей жизни, Париж!» — любит повторять Некрасов.

И все втиснуто в 112 маленьких страничек. Попробуй втисни! А вот Виктор Платонович Некрасов втиснул.

Конечно, кто ожидал «классических воспоминаний», вроде... Да ну их! — надуются, как груздь на капусту. Ведь каждый воспоминатель считает себя «свидетелем верным» и «верховным судией» промчавшихся перед его носом событий и, уж конечно, их невинной жертвой.



Виктор Кондырев, Кирилл Померанцев, Виктор Некрасов, Париж, 1976


Поэтому и писать о некрасовском «если бы да кабы...» очень трудно — ведь писать приходится о человеческой душе со всеми ее вывертами. А чужая душа... только лишь заглянешь в ее «потемки», то из них уже и не выберешься. И я вовсе не претендую на то, что выбрался. Потому что у Некрасова всё «не так, как у людей». Смещаются планы и годы, события и люди. Порой становишься в тупик: что это, беседа со старым приятелем или разговор с самим собой? Так проходят и «обманчивая оттепель», и мечтавший написать «о самом главном» В. Гроссман, и проработка писателей на их собраниях там, и приставленные к ним «няньки» здесь, и встречи с Корнейчуком, Станиславским (ведь мечтал же артистом стать!), Симоновым, да и «пол-литра», чтобы почувствовать себя чуть-чуть свободным». А ведь если бы одолели «окопы», и до маршала, пожалуй, дотянул бы!

По мне, самый пронзительный (не нахожу другого слова) разговор в Париже со старым другом, советским писателем Виталием Никитиным, которого «три года назад выперли из Советского Союза». Но опять же — когда он происходит (этот разговор) в один ли из приездов Некрасова в «город-светоч» или же когда он окончательно в нем осел, — покрыто мраком неизвестности. Может, даже объединены во времени несколько разделенных годами встреч. Ведь в том-то и весь трюк, что хронологии здесь абсолютно нечего делать.

Разговор длинный, с кочевкой из одного конца Парижа в другой, из одного кафе в другое, конечно, с водкой, конечно, с пивом, с какими-то ухищрениями французской кухни (Никитин, кстати, неплохо устроен: автомобиль, свой домик), затянувшийся на два дня: «жажда общения» не вместилась в один. О чем же говорили? О том, что «грызло», что на Западе «все плохо» и все это знают от простого рабочего до «мудрого Раймона Арона и Ива Монтана», да и сами капиталисты это знают. А у нас (в СССР) еще хуже и тоже как-то живут. Приспособляются. Вспоминали, как, когда и по какому случаю их прорабатывали.

«Примостившись на скамеечке возле бронзового Шарлеманя... смотрели на всех этих мальчишек и девчонок в рваных джинсах, поющих, танцующих, бренчащих на гитарах, валяющихся просто на мостовой, веселых и беспечных...»

«И говорил Виталий, — Господи, ну почему наши ребята всего этого лишены? Посмотри на этих... Свободные, вольные, ничего не боятся. И, в общем, трезвые... А у нас... Ты представляешь себе такое на Пушкинской площади?»

Вспоминали... «Хотелось бы забыть да не забывается сборище в Союзе писателей по поводу событий в Чехословакии», когда Никитин (теперешний собеседник?) при голосовании в коридор вышел: «Потому что я за это самое человеческое лицо, которое сейчас гусеницами давят...»

А рассказ калейдоскопом крутится, диалог переходит в монолог, да и сам автор признается — «повествование наше развивается по какой-то странной кривой. Скорее даже зигзагом». Словом, «саперлипопет»! Понимай, как хочешь! Но еще раз — как понять чужую душу и чужую судьбу? Да, конечно, «грызет», да, конечно, остались друзья, души, которых на Западе, быть может, и не найдешь. Да и «окопы» ведь были там. Но...

Читал и думал — да ведь это скитания по своей собственной душе и вписанной в нее судьбе. И не все ли равно, где, как и в каком порядке развертывались события. Важно, что судьба миновала архитектуру, студию Станиславского, Союз советских писателей и привела в Париж, в неосознанную сначала, но запрограммированную и вписанную в нее заветную мечту Некрасова.

Но в западню я все же попался. Кончается «Саперлипопет» июнем 1947 года (даже время пошло назад!), когда 7-го за автором заехал «большой черный ЗИЛ» и повез его к... Сталину, который снизошел познакомиться с получившим «его» премию писателем. Что здесь удивительного? По мне, ничего. И разговор был таким, каким в моем представлении (особенно его первая часть) он мог быть. Сталин без обиняков признался, как ему надоело низкопоклонство. (Об этом рассказывал после своей поездки в Москву в 1935 году и французский министр иностранных дел П. Лаваль.) «И почему твоя книжка мне понравилась, — пояснил он автору, — тоже не знаешь? Задница у меня болит, вот почему. Все ее лижут. Совсем гладкая стала».

Сидел я как-то с Виктором Платоновичем в парижском ресторанчике, ели мы форель с миндалем и запивали минеральной водой «Перье» (заметьте, водой). И говорю ему: «Вас поругивают за разговор со Сталиным. Я думаю, больше за вторую его часть...» А он: «Да я в глаза Сталина не видал! И вы тоже в западню попали?» Попал Но не жалею. Хотя бы потому, что воображаемый мною — больше пятидесяти лет прожившим в Париже эмигрантом — Сталин фотографически совпал с вообразившим его советским писателем.

И вслед за Твардовским поблагодарю и мою судьбу — «Сто раз тебе мое спасибо, судьба...».

___________________________

Вмктор Некрасов. Саперлипопет, или Если бы да кабы во рту росли грибы. London, Overseas Publications Interchange Ltd., 1984.



 

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter