Лондон,
адреса Виктора Некрасова
В Лондоне Виктор Некрасов был в марте 1975 г., августе 1977 г. и апреле 1979 г.
В 1983 году в лондонском издательстве Overseas Publications Interchange Ltd. была опубликована книга Виктора Некрасова «Сапёрлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы», а в 1986 году в том же издательстве — «Маленькая печальная повесть».
Март 1975 г.
Славист и переводчик Майкл Гленни, Виктор и Галина Некрасовы, Англия, 27 марта 1975
Август 1977 г.
<...>
Итак, Англия.
В Лондоне нас встретил профессор философии Александр Пятигорский. Был он косоглаз и учтив. Красота Милы его чрезвычайно впечатлила, в такси он то и дело проникновенно пожимал ей руку. Очень интересно рассказывал о Лондоне и порекомендовал сегодня же пойти в лондонский паб, это действительно заслуживает посещения.
— Мы бы рады, — с абсолютно серьёзным сожалением сказал Вика. — Но нам нельзя — Мила у нас запойная, мы её оберегаем.
Моя жена истерично захохотала — это глупость, Александр, не верьте им, это у них шутки такие, неумная выдумка!
Пятигорский, съёжившись и вымученно улыбаясь, быстро-быстро кивал головой, конечно, он понимает, это юмор такой...
Всю оставшуюся дорогу мы с ВП хихикали, Мила не переставала ужасаться, а профессор прекратил давать рукам волю. Вежливо раскланялись, он, вероятно, о нас забыл, но мы случай этот запомнили и часто рассказывали.
Виктор и Мила Кондыревы, Виктор Некрасов,
философ и востоковед Александр Пятигорский, Лондон, 1977
В Англии наша экспедиция вела себя как все — мы бродили по улицам, спотыкаясь от усталости, ели дорогущие и безвкусные бутерброды, толпились в очередях за входными билетами и активно покупали открытки, которые дома не знали куда девать. Мы были одеты как туристы, озабочены поиском достопримечательностей и необычных, как нам казалось, ракурсов. И даже пахли как туристы, несвеже. И тем не менее надменно отказывались считать себя туристами, вульгарными и суетливыми. Считали себя любознательными, приветливыми и просвещёнными гостями страны, выигрышно выделяющимися из этой толпы своим осмысленным видом.
— Смотрите, Виктор Платонович, на эту толпу япошек!
— Спасу от них нет, как от термитов! Туристы, что возьмешь...
Были в Кембрижде, в гостях у некрасовской приятельницы Маши Слоним, она водила нас любоваться фламинго.
Виктор Некрасов с Дианой (Лялей) Майер, хозяйкой дома,
в котором он всегда останавливался в Лондоне, август 1977
«Что может быть прекраснее английского парка?» — вопрошал как-то Некрасов в письме из Англии. Разве можно сравнить этот зеленый простор, говорил он, эти крохотные рощицы, чудесные кусты и пригорки с припомаженным французским парком, с его шпалерами деревьев, неуместными лабиринтами и монументальными фонтанами!
Но японский сад всё-таки вне конкурса, утверждал Вика потом, после Японии.
<...>
Виктор Кондырев, Виктор Некрасов, Лондон, август 1977
Виктор и Мила Кондыревы, Лондон, 1977.
Фотография Виктора Некрасова
Апрель 1979 г.
Виктор Некрасов в беседе
с Анатолием Гладилиным
на «Радио Свобода» рассказывает
о своей поездке в Англию.
18 июня 1979 г.
<...>
Почти весь апрель я провел в Англии. В Лондоне. Приехал просто так, без всякого дела, пошляться по Стренду, Челси, Гайд-парку, набережным Темзы. Собственно говоря, это и есть мое главное дело, моя профессия. Тут я специалист высокой квалификации.
Англия мне мила. Всем. Немыслимой своей изумрудной зеленостью, двухэтажными домами-квартирами с витой лесенкой внутри, пабами, особенно деревенскими, непереведшимися еще котелками и зонтиками (впрочем, зонтик всегда и везде, в любую погоду), своей сдержанностью, невозмутимостью и участливостью, каминами и лужайками, королевой, ни во что не вмешивающейся (у нее своих забот по горло: сестра, дочь, наследник, которого никак не женишь, а пора, уже тридцать лет), красными двухэтажными автобусами, в которых можно курить, и просторными, на вид архаичными, но такими юркими такси-остинами, наконец, даже погодой, которую принято поносить, но, пожалуй, именно дождям обязана Англия своей непостижимой, глаз оторвать нельзя, всегда свежей зеленью. Не пойму, почему в английском гербе нет зеленого цвета (только в гербе Ричмонда, как фон для тюдорской розы) и столько львов, а ни одного вяза, национального, увы, заболевшего и вымирающего дерева. Одним словом, мила мне Англия. Кроме всего, конечно, еще и веющим от нее каким-то покоем. (Скажи я это англичанину, в лучшем случае пожмет плечами и саркастически улыбнется.) Да, именно покоем. Житель континента (я не говорю уже о тех, кто по ту сторону берлинской стены) чувствует это особенно остро. И не только на каком-нибудь заросшем, полузаброшенном кладбище, прилепившемся к церкви ХШ века где-нибудь в Чипинг-Кемптден. (О, английские кладбища! Лежал бы и лежал.) Или в деревенском пабе с почтовыми рожками на стенах, освещаемых фонарями от кебов или фиакров прошлого века. Веет покоем даже от Трафальгар-сквер (вся эта детвора, ползающая по лапам и хвостам четырех львов у колонны Нельсона) или Пикадилли-циркус, где сотни джинсов и свитерочков и ни одного пьяного. Покой, покой! Сколько бы мне не говорили об инфляции, душащих страну забастовках и тред-юнионах, фактически правящих страной, покой...
Я люблю Англию. Хотел бы жить и умереть в Лондоне, если б не было, что там ни говори, — Парижа. Ну, может быть, не в самом Лондоне — все-таки почти восемь миллионов, — а где-нибудь потише, время еще есть, подыщем.
Но почему, собственно говоря, приземлившись в Токио, я заговорил вдруг об Англии? Не только потому, что люблю ее и был в ней как раз перед поездкой в Японию (в чемодане моем рядом с «Веткой сакуры» лежала еще «Британия, 60-е годы» Осипова, прекрасная книга). Я заговорил об Англии, потому что и она, и Япония — обе на островах — страны великих традиций. Но каких разных!
Англия...
Камины... Как нечто обогревающее — ноль. Как символ патриархальности, собирающей вокруг себя семью, друзей — все. Потрескивает, пламя лижет поленья, можно и помолчать, думы всякие лезут в голову. Дог тоже лежит и думает.
Цветочки вокруг дома. Нету сада, палисадничек. Нет палисадничка, подоконник. И почти круглый год — влажный климат. И как приятно раненько утром выйти, сорвать два-три покрытых еще росой тюльпана — таких свеженьких, таких крепеньких и поставить их на стол. Сразу веселей становится.
И сам дом. Главное в жизни англичанина. Служба, работа, биржа — все это для дома. Для этого самого камина, сверчков, альбома с марками, какой-нибудь маленькой столярной мастерской, коллекции трубок, табакерок, негритянских божков. Если б история Англии сложилась, не дай Бог, как-то иначе, воцарилась, допустим, советская власть, англичанин с достоинством перенес бы все тяготы, — отсутствие ростбифа, «Дейли телеграф», свободы передвижения, — но одного бы он не перенес — коммуналок. Он умер бы.
Мой дом — моя крепость! Не было еще на земном шаре писателя, который, начав писать об Англии, не привел бы это любимое изречение. Бот и я, боясь отстать от других, тоже привожу его. Но тут же, чтоб как-то отличиться, хочу провести параллель со страной, которую недавно покинул. Эмма Коржавин, человек остроумный и умеющий на кое-какие вещи смотреть трезво, получив, наконец, долгожданную отдельную квартиру, вздохнул и сказал: «Мой дом — моя крепость!», и тут же добавил: «Но нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики...»
Но это так, к слову.
Англичанин не любит английской кухни. Это тоже традиция. Пудинг пудингом, но поведет он вас в китайский, вьетнамский и с особой охотой в индийский ресторан. Но пивом будет угощать английским — тут он патриот.
Англичанин — вообще патриот. Он любит свою страну. Это не мешает ему, правда, жить годами где-нибудь в Ментоне или на берегу Женевского озера. Он любит свою королеву. Шляпки у нее, правда, не очень красивые, но сама она полна достоинства, она символ. Какие-то леваки от имени налогоплательщиков пытались обвинить ее, что она живет, мол, не по средствам, что этому самому налогоплательщику приходится содержать ее яхты и загородные поместья. Чепуха! Каждый англичанин платит из своего кармана на содержание королевских яхт по одному пенсу в год. Разорительно, что и говорить. Англичанин не просто любит свою страну, он УМЕЕТ ее любить, умеет взять и беречь все лучшее, что она ему дает. Природу, например. Приусадебные, говоря нашим языком, участочки или славящиеся на весь мир лондонские парки. Ну, а если не побояться и сказать нечто хорошее об английской аристократии, то, конечно, нет ничего более привлекательного, чем английское загородное поместье.
Одно из них, Кенвуд, почти в самом Лондоне, в районе Хемпстеда, увековеченном в свое время Констеблем. В самом, построенном архитектором Адамом, доме графа д'Айвиг, завещавшего его после своей смерти государству, сейчас музей, картинная галерея. Картины первоклассные — Рейнольде, Гейнсборо, Ремней, из голландцев Рембрандт, Вермеер, Франс Галс, есть два портрета Ван Дейка. Но не это поражает — лондонским музеям есть чем похвастаться — поражает и покоряет слияние самого по себе прекрасного ампирного интерьера дома с окружающим ландшафтом, природой. Сквозь громадные, от пола до потолка, окна ландшафт этот — лужайка, тенистый парк, вдали пруд — как бы вливается во внутрь дома, составляя с ним единое целое.
И, конечно же, на лужайке, ярко-зеленой, с желтыми нарциссами у самого дома, два-три одиноких вяза. Вообще, одиноко стоящие среди поля деревья — одна из примет английского пейзажа. Выросли они, конечно, по воле Божьей, но, проезжая по какой-нибудь проселочной дороге, никак не можешь отделаться от мысли, что все это придумано и скомпоновано все тем же Констеблем. (Судя по эскизам, он, хотя и делал свои пейзажи с натуры, переставлял деревья по собственному усмотрению, уравновешивая композицию.)
Я понимаю художников, которых привлекали поместья, подобные Кенвуду. Великий Тернер подолгу жил в имении лорда Эгремонта в Петуорте, милях в пятидесяти южнее Лондона, в Сассексе. Те же изумрудные лужайки, купы деревьев, гроты. Правда, оленей, стадами бродивших вдоль озера («Озеро. Заход солнца» Тернера) что-то сейчас не видно. А все остальное как было двести лет назад, в начале прошлого века, так и осталось.
И, глядя на всю эту красоту и покой, с грустью думаешь о том, как ни в чем не уступающий всему этому по красоте русский помещичий дом прекратил свое существование. Помещиков, естественно, прогнали, но дома-то их, дома...
Я был в одном из них. Недалеко от Малеевки, Старой Руссы. Сейчас там детский приют, уныло, серо, все заросло, бродят по дорожкам стайки таких же унылых, невеселых ребятишек в серых поношенных пальтишках. А как построен этот бывший барский дом, как выбрано место! Львы у въезда, тополевая аллея, круглая клумба перед колоннадой дома, когда-то, вероятно, желто-белого, ампирного, а сейчас грязно-серого цвета, с облупленной штукатуркой. А по ту сторону дома терраса, обрыв, заросший чем-то вроде малинника, и дали неоглядные, вьется внизу речка и синяя полоска леса вдали. И звон. Вечерний звон, вечерний звон... Сейчас его нет, надрывается где-то радио — «Труженики полей Кубани, перевыполним план сдачи государству...»
Англичане все, как один, жалуются на то, как изменилось все за последние годы. И не к лучшему, а к худшему. Правда, теперь можно за три часа долететь на «Конкорде» до Нью-Йорка, а при королеве Виктории и за неделю нелегко было добраться, но стоит ли сравнивать, сравнения всегда дело рискованное. Тогда было величие, империя, колонии, престиж. Сейчас все распалось, члены Содружества воюют друг с другом (Индия и Пакистан), а когда бастуют водители грузовиков, выстраиваются длиннющие очереди за хлебом и сахаром. И нет таких мудрых стариков с вечной сигарой во рту, как Черчилль, а правит всем какая-то очень, правда, активная, но все же дама, которая приходит в восторг от того, что московские газеты окрестили ее «железной леди»...
И все же грех англичанам жаловаться. Ей-богу, грех. Никакого никогда штурма Букингэмского дворца не будет (говорю фигурально, т.к. штурм Зимнего дворца, скорее всего, на совести Эйзенштейна и его «Октября»), коммунистов в Британии кот наплакал, «Морнинг стар», утреннюю эту звезду, никто не читает, а если говорить о рабочих, а не аристократах, (им таки хуже, чем при Виктории), то, честное слово, я вовсе не прочь зарабатывать столько же, сколько простой лондонский докер. И клянусь, не буду бастовать и требовать прибавки в десять, а то и в двадцать процентов.
Прочитав или выслушав все вышеизложенное, тот самый англичанин, пожавший плечами и саркастически улыбнувшийся после слова «покой», закажет еще по кружке пива и скажет:
— Все, что вы сказали, очень интересно и где-то ласкает мой слух, но не кажется ли вам, что для того, чтоб иметь определенное суждение об Англии и англичанах, месяца, который вы провели здесь, вряд ли достаточно. Я ошибаюсь?
Нет, не ошибаетесь. И не месяц, а три недели. И до этого еще десять дней, и еще как-то месяц, тогда до Шотландии даже добрался... Мало, мало, конечно, мало. Да я и не сужу, не имею права судить — я только о впечатлении, о том, что увидел, почувствовал, я — человек из другого мира, попав в страну, полюбившуюся мне с первого взгляда. Проживи я в Англии, в каком-нибудь Кембридже, как Володя Буковский, с годик-два, возможно, и я начал бы ворчать (Володя поваркивает), я же за эти две недели сумел осудить только одно — дороговизну лондонского транспорта. Креста на них нет — за недельный постоянный билет (метро + автобус, в Париже называется «карт-оранж») лупят десять фунтов, т.е. сто франков, а у нас месячный — семьдесят, и то мы негодуем — когда я приехал, был сорок. Зато в Лондоне музеи бесплатные, а в Париже, куда ни сунься, пять, десять, а то и пятнадцать франков.
А в общем-то, подводя какой-то итог, скажу прямо — знай я язык и ни на минуту не разлюбив Францию и Париж, переехал бы в Англию. Покой, покой... В нашем возрасте это имеет какое-то значение.
На этом пока поставим точку.
<...>
 |
 |
Виктор Некрасов, Лондон, апрель 1979
|
Ляля (Диана) Майер, Лондон, апрель 1979.
Фотография Виктора Некрасова
|
Ляля (Диана) Майер, Виктор Некрасов, Лондон, апрель 1979
Ляля (Диана) Майер, Виктор Некрасов, Лондон, апрель 1979
Журналистка Маша Слоним и Виктор Некрасов, Лондон, апрель 1979
Виктор Некрасов и Вера Слоним, Лондон, апрель 1979
Виктор Некрасов и его близкий друг Татьяна Литвинова,
дочь наркома по иностранным делам Максима Литвинова,
мать Маши и Веры Слоним, Лондон, 1979
Татьяна Литвинова, Париж, сентябрь 1983.
Фотография Виктора Некрасова
Владимир Буковский, Лондон, апрель 1979.
Фотография Виктора Некрасова
Джонс Сэм (Иосман Семен) Род в окт. 1946 г в Вильнюсе. В 1971 г. выехал из СССР в
Израиль, затем обосновался в Лондоне. Более 30 лет был сотрудником Русской службу
Би-Би-Си. В те годы нередко встречался с ВПН.
«На православную пасху (в 1975 году) мои парижские знакомые потащили меня в гости
в русскую семью, из первой эмиграции, жившую рядом с Триумфальной аркой…
За пасхальным столом собрались Александр Галич, Виктор Некрасов, Владимир
Максимов. Хозяйке, видимо, нравилось общаться с новоприбывшими. Меня она,
понятно, не знала, а узнав, что я из Литвы, вдруг стала читать стихи Майрониса на
чистом литовском. Я обомлел. Оказывается, после революции ее семья бежала в Литву
и оказалась в Паневежисе, где они прожили до 30-х годов и где она кончила литовскую
гимназию. Видимо, не понимая еще, что я еврей, она вдруг начала бранить евреев в
Паневежисе…
Спас меня Виктор Некрасов. Видя, как я ерзаю на стуле, он вдруг поднялся, тронул
меня за локоть и говорит: «А мы с моим еврейским другом решили прошвырнутся по
вечернему Парижу. Пардон вам». И мы ушли…
…Мы пошли с Виктором Платоновичем в его любимое кафе «Эскуриал», на бульваре
Сен-Жермен, выпили в тот вечер немало коньяка и долго говорили о жизни. Потом мы
часто встречались с ним в мои приезды в Париж, и когда издательство «Посев» к его
70-летию переиздало его книгу «В окопах Сталинграда», он подарил ее мне с
трогательным автографом, с намеком на мою службу в израильской армии:
«Еврейскому воину Семе от советского капитана на добрую память»
Из книги Сэма Иосмана «Наёмник Холодной войны», на литов. яз., Вильнюс, изд. Mazoji
Leidykla, 2016 г
Официант кафе Эскуриал, ВПН и Сэм Иосман-Джонс Париж 29.8.1982
Дарственная надпись Виктора Суворова
на книге «Рассказы освободителя»
для Виктора Некрасова
 |
 |
Обложка книги Виктора Суворова
«Рассказы освободителя»
|
Титул книги Виктора Суворова
«Рассказы освободителя»
|
Дарственная надпись Виктора Суворова
для Виктора Некрасова.
Из книг Сергея Израйлевича
Книги Виктора Некрасова,
опубликованные в Лондоне
 |
 |
Обложка книги
|
Дарственная надпись Виктора Некрасова
на титульном листе
для Виктора Кондырева |
«Маленькая печальная повесть»
Лондон : Overseas Publications Interchange Ltd., 1986, 86 с.
 |
 |
Обложка книги
|
Дарственная надпись Виктора Некрасова
на титульном листе
для Виктора Кондырева |
Книги Виктора Некрасова,
опубликованные на английском языке
в Великобритании
Front-line Stalingrad
(«В окопах Сталинграда»)
London: Harvill Press, 1962, 320 с.
Перевод на английский David Floyd
В переводе David Floyd в 1962—2012 гг. в Великобритании
было выдержано 7 изданий повести «В окопах Сталинграда».
Обложка книги
Front-line Stalingrad
(«В окопах Сталинграда»)
Glasgow : William Collins, Sons and Co Ltd, 1964, 251 c.
Перевод на английский David Floyd
Обложка книги
Произведения Виктора Некрасова,
связанные с английской тематикой
Виктор Некрасов «Из дальних странствий возвратясь…»
Виктор Некрасов «По обе стороны Стены»