|
Произведения Виктора Некрасова
Мысли о выставке
Статья
Газета «Труд», 3 января 1948 г., № 2 (8182)
Публикация статьи стала возможной благодаря любезному содействию заведующей
справочно-библиографической службой газеты "Труд" Мироновой Татьяны Семеновны
и системного администратора газеты Крючкова Дмитрия
МЫСЛИ О ВЫСТАВКЕ
Это не рецензия и не критическая статья, это даже не отчет о Художественной выставке, это только отдельные мысли, которыми хочется поделиться.
Мы не будем останавливаться на общей оценке выставки, — это уже сделано во многих газетах, и не стоит повторяться, тем более, что все сказанное в этих статьях бесспорно. Выставка — действительно значительное событие в нашей жизни. Весь дух, которым она пронизана, — боевой и ясный, — говорит о правильности выбранного пути. Радует широта тематики. Радует, что выставка — прежде всего о человеке, о жизни, о действительности. Радуют новые имена, молодежь, во весь голос заявившая о себе и занявшая чуть ли не ведущее место на выставке.
Но когда читаешь помещенные в газетах статьи об этой выставке, невольно поражаешься каким-то протокольным, спокойно-повествовательным тоном. В основном это более или менее полный перечень выставленных работ с весьма общей и, мы даже сказали бы, "обтекаемой" оценкой этих работ, причем оценкой, главным образом, темы, выбранной художником, а не ее воплощения. Кстати, сама манера рецензирования ("Интересно задумана художником таким-то картина... Волнующей теме посвятил свою картину такой-то...") стала своеобразным штампом. А ведь на выставке, к сожалению, замысел и его осуществление далеко не всегда стоят на одном уровне. И случается это не только с молодыми, неоптными художниками, но и с мастерами, чьи имена известны всей стране, кто в прошлом создал много хорошего и интересного, а вот сегодня почему-то остался как-то в стороне.
Чем это объяснить? Чем объяснить, например, что о "Возвращении" В. Костецкого говорит буквально каждая запись в книге отзывов, как о самой интересной работе на выставке, а о картине С. Герасимова "Сын вернулся" зритель в лучшем случае умалчивает? Почему скромные работы И. Першудчева запоминаются больше, чем эффектно-помпезные скульптурные портреты Е. Вучетича? Почему небольшие фронтовые рисунки О. Верейского привлекают больше внимания, чем громадная, во всю стену, многофигурная композиция П. Соколова-Скаля и А. Плотнова "Штурм Севастополя"? Почему, наконец, полотно "В. И. Ленин" В. Цыплакова больше на нас действует, чем многие другие известные портреты?
Почему все это происходит?
Разница в талантах и умении? Но нельзя же сказать, что, например, у Вучетича профессионального опыта меньше, чем у Першудчева! Нет, очевидно различие не в этом, а в чем-то другом, без чего ясный замысел, правильно выбранный материал, интересная тема останутся всего лишь обозначением замысла. Если не будет этого "чего-то", холст с нанесенной на него краской или обтесанный кусок мрамора не превратятся в то, что дает ему право называться произведением искусства. И это "что-то" заложено в самом художнике. Это то страстное чувство идейной близости и неразрывности судьбы автора с исторической судьбой изображаемых им людей. Оно неотступно сопровождает движение художественной мысли — то чувство, которое испытывает художник, работая над своим произведением, чувство, которым оно заражает нас, зрителей. Если же этого чувства совсем нет или, что часто случается, оно заменено некоей имитацией, полотно остается только полотном и кусок мрамора — только куском мрамора.
 |
| Владимир Костецкий. «Возвращение». 1947 г. Национальный художественный музей Украины |
В чем же успех Костецкого? Именно в том, что он сумел передать свое чувство зрителю. Он передал его и в этой спине солдата, только что вернувшегося домой, и в этих обнимающих его руках жены, лица которой мы даже не видим, мальчонке, прижавшемся к отцовской шинели, в старушке, выглядывающей из-за двери: художник любит этих людей, а поэтому и мы их любим. А вот любит ли Сергей Герасимов того розовощекого лейтенанта в выутюженной шинели, выскакивающего из машины, и его мать — мы что-то сомневаемся. В лучшем случае художник к ним безразличен, так же как розовощекий лейтенант безразличен к своей матери, — он даже глядит неподвижным взором куда-то мимо нее, — а потому и мы безразличны к этим людям.
 |
| Орест Верейский. «Попутная машина». 1943-1946 г. |
Орест Верейский. Ну что особенного в его "Попутной машине"? Да ничего. Едут себе люди на машине по фронтовой дороге — и все. Но это — люди, живые люди. Люди, с которыми мы когда-то, в годы войны, ехали по этой самой дороге. Ну конечно же ехали! И с этими танкистами под гармошку танцевали, и с Василием Теркиным там еще встречались... А вот с теми, штурмующими Севастополь матросами и солдатами в развевающихся плащ-палатках на картине Соколова-Скаля и А. Плотнова мы не встречались. Их, правда, очень много. И лица их горят благородной яростью, и дерутся они отчаянно, и немцы, по-видимому, бешено сопротивляются, и танк подбит, и город горит, и действительные участники боев за Севастополь любую улицу на картине узнают, но солдат этих и матросов не узнают. Не узнают потому, что они не живые, придуманные.
 |
| Иван Першудчев. Портрет майора А.В. Соколовского. 1945 г. |
Вучетич. Талантливый скульптор, показавший совсем недавно, в прошлом году, интересный портрет Черняховского. Откуда у него теперь такое увлечение внешним? Но, право же, нас больше интересуют характеры изображенных скульптором людей... И не по этой ли причине посетитель быстро проходит мимо галереи парадных бюстов Вучетича и останавливается перед портретом майора Соколовского — героя взятия рейхстага (работа скульптора И. Першудчева). Суровое, утомленное лицо, перевязанная голова, спокойный, но полный какой-то внутренней силы взгляд человека, только что вышедшего из страшного боя, и вышедшего победителем. И мы этому верим, верим потому, что перед нами живой человек, а не просто вылитая из бронзы копия человеческой головы.
 |
| Георгий Мелихов. «Молодой Тарас Шевченко у художника К. П. Брюллова». 1947 г. |
Именно поэтому нас так радует впервые выставляющийся в Москве киевлянин Г. Мелихов. Радует потому, что в его "Молодом Шевченко у Брюллова" мысль художника передана через настоящих, живых людей. Хорошая живопись и прекрасная, не назойливая, очень тактичная композиция только подчеркивают ее человеческое содержание. Взгляните на Брюллова, на его глаза — сколько в них удивления, интереса и любопытства и может быть даже какого-то еще неверия в крепостного мальчишку, растерянно, носки внутрь, стоящего перед ним. А сам Тарас — неуклюжий, робкий, ошарашенный всей этой обстановкой и приемом, такой милый и трогательный! и оба они — и Брюллов и Шевченко — живут на картине не сами по себе, а в какой-то взаимосвязи, в объединяющем их обоих действии, действии, в котором принимает участие и зритель. В этом и есть мастерство.
Можно привести еще десятки примеров удачного и неудачного решения темы — выставка дает громадный материал для различных заключений, сопоставлений, споров, дискуссий. Но еще на одном примере нам все-таки хочется остановиться. Речь идет об С. Коненкове, скульпторе, впервые после большого перерыва выставившего свои работы, весьма различные по художественной направленности и вызывающие самые противоречивые мнения.
Перед нами Маяковский. Так, каким мы его представляем на трибуне. Несколько возбужденный: большой палец правой руки засунут за жилет, взгляд его исподлобья — очень интересный взгляд, которого сразу и не уловишь, но от которого потом трудно оторваться. В портрете есть какая-то сила, упорство, мы бы даже сказали упрямство, и в то же время какая-то спокойная убежденность поэта-оратора.
Хорош и портрет Достоевского. тот и другой являются выдающимися произведениями именно потому, что мысль и чувство, выраженное в них художником, доходят до зрителя.
Но особо хочется остановиться на "Освобожденном человеке". Это произведение, в корне отличающееся от двух первых — и по замыслу, и по художественной направленности. Портреты и Маяковского и Достоевского — произведения реалистические. "Освобожденного человека" реалистичным назвать никак нельзя.
 |
| Сергей Коненков. «Освобожденный человек». |
Стоя перед этой исполинской позолоченной фигурой разрывающей оковы человека, мы невольно спрашиваем себя: зачем это чудовищное искажение человеческих пропорций, зачем эти страшные, отталкивающие руки, неестественной толщины ноги с острыми коленями и крохотными ступнями и зачем так сдавлена грудь? Зачем все это? Если для того, чтобы через внешнюю деформацию тела показать внутреннюю, духовную деформацию скованного до сих пор человека — а другого объяснения мы найти не можем, — тогда понятно, почему эта внутренняя деформация воплощена в формы такие условные, нарочитые, оторванные от реальной жизни и находящиеся за гранью возможных отклонений.
"Освобожденный человек" — произведение явно формалистическое, для нас неприемлемое. И все-таки мы не проходим мимо этой скульптуры равнодушно, что-то привлекает в ней наше внимание. Что же? Размеры? Позолота? Нет. Идея и чувство, вложенные художником в свою работу. И выражены они столь сильно, что пробиваются к зрителю даже сквозь неприемлемую форму и заражают нас, несмотря на принципиальное отрицание нами выбранных художником изобразительных средств.
Можно представить, какой силы воздействия достиг бы Коненков, если бы он и в своей этой скульптуре пошел по пути реалистического, а не формалистического искусства.
*
Вероятно, трудно нарисовать цветок. Но если вы его нарисуете и нарисуете плохо, это будет, быть может, и обидно, но не очень. Мы скажем, что вы, очевидно, просто не любите цветов и не понимаете их красоты. Но если вы — художник, писатель, поэт — холодно, без чувства и живой напряженной мысли напишете о том, как погибали на фронте люди, защищая свою родину, — это уже будет не обидно, а больно, и вам это вряд ли простят. То, о чем вы намерены были рассказать, никогда не заместят того, что вы об этом рассказали.
Вот мысли, которыми хотелось поделиться после просмотра художественной выставки. Возможно, не все разделят мнение автора, но если вы пройдетесь по залам выставки да еще заглянете в книгу впечатлений, то увидите, что автор в своих мнениях, по крайней мере не одинок.
Виктор Некрасов.
|
|