Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт



Произведения Виктора Некрасова

Если бы знать, если бы знать!..

Очерк

«Русская мысль» (Париж). 23 октября 1980, № 3331

 
(увеличить)
 
* * *

Виктор Некрасов на «Радио Свобода»
читает очерк «Если бы знать, если бы знать...»,
21 декабря 1980 г.

Между выступлениями на радио и печатными текстами
иногда встречаются незначительные разночтения

    * * *

Этими словами кончаются «Три сестры». Занавес...

Завтра будут хоронить Тузенбаха. Батарея покинула город. И нет Вершинина. И Соленого, и Федотика, Родэ, вечерних чаепитий. Наташа вырубит еловую аллею. Кулыгин, возможно, опять отрастит усы, а Ольга — «...счастье и мир настанут на земле и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если б знать, если бы знать!».

А Чебутыкин — Тара... ра... бумбия... Сижу на тумбе я... Все равно! Все равно!

— Qu'importe! Qu'importe! — услышал я по-французски, и телевизор погас.

«Les trois soeurs». «Три сестры» по первой программе... Пожалуй, только Чебутыкин-Русийон в какой-то степени приближается к Чехову. Может, еще Андрей Прозоров. Остальное, как говорится, очень мило, но что там ни говори, насквозь французское — интонации, темперамент, и Иван Романович — с картавым «р» и ударением на последнем слоге. Сестры? Старались, и плакали, и смеялись, но все это в Авиньоне или Шартре...

Перед сном снял с полки девятый том Чехова...

Какая пьеса!..

Станиславский в своей «Жизни в искусстве» утверждает, что Чехов, мол, считал «Три сестры» веселой комедией. Писатели, конечно, люди со странностями, но, откровенно говоря, смеяться особенно не хочется, когда узнаешь, что Соленый на дуэли убил Тузенбаха.

Я смотрел «Три сестры» много раз. Во МХАТе. Видел еще Тарасову, Еланскую и Степанову, Тузенбаха-Хмелева, Соленого-Ливанова... Упивался и грустил. Может быть, первый состав с самим Станиславским-Вершининым, с Книппер, Лилиной, с Москвиным и Качаловым был еще лучше, но я, уходя из театра после спектакля, чувствовал себя безмерно счастливым и столь же безмерно печальным. Навсегда запомнилась мне фраза одного из московских критиков, сказанная сразу же после премьеры: «Получилось произведение искусства из тех, ради которых прекрасна жизнь». И это, действительно, было так, даже через полстолетия... Ну, а грустно почему? Ну, как почему? Такие хорошие, чистые люди, с такими порывами и мечтами, благородные и идейные, а вокруг серость, провинция, всякие там Протопоповы. Да и не вырвутся они никогда в Москву, так и зачахнут в своей Перми или Твери. И Наташа станет в доме хозяйкой и вырубит не только еловую аллею, но и тот клен, по вечерам он такой некрасивый...

Ну, конечно ж, все это грустно, очень даже грустно. И в то же время прекрасно. Все же Чехов... Антон Павлович Чехов, тот самый, о котором Л. Н. Толстой говорил, — вспоминает Горький, — Ах, какой милый, прекрасный человек: спокойный, тихий, точно барышня! И ходит, как барышня. Просто — чудесный!

И вот сейчас, просмотрев по телевизору "Les trois soeurs" (в Париже все время где-нибудь да идет Чехов — то «Дядя Ваня», то «Вишневый сад», то «Иванов» — полюбили его французы, так вот, после телевизора перечитал я самою пьесу. И стало мне страшно. Не грустно, а страшно.

Жили-были три милые сестры Прозоровы — Ольга, Маша и Ирина, в заштатном, провинциальном городишке (знатоки считают, что Пермь), в своем уютном доме с большим садом, сдавали комнату такому симпатичному, доброму, правда, иной раз забывавшему заплатить деньги и иногда запивавшему, доктору Чебутыкину, и по вечерам, а то и по утрам, толклись в доме офицеры, такие интеллигентные, облагораживающие своим пребыванием весь город, и Маша влюблена была в Вершинина, а Тузенбах с Соленым в Ирину, и так мечтали они, все три, о Москве... В Москву, в Москву, в Москву... И рассуждали о том, что будет через 200—300 лет. Слушали философствования умного Вершинина — ...И надвигается на нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку...

Захлопнул я девятый том.

Тарара... бум... бия... Сижу на тумбе я...

— Если бы знать. — вздыхает Ольга, — если б знать!

Да... Если б знали они.

Ирина — младшая — ровесница моей мамы. Умерла она, моя мать, десять лет назад, в возрасте девяноста одного года. Многое пережила она на своем веку. И войны, и революции, и оккупации, и гибель в годы гражданской войны старшего своего сына (кстати, ровесника того самого Бобика, которого возит в колясочке Андрей Прозоров) и в свои двадцать лет ходила, вероятно, в Московский Художественный театр и смотрела на Ольгу Леонардовну Книппер в роли Маши и, очевидно, на Лилину, в роли Ирины, и слушала в исполнении Константина Сергеевича прогнозы о надвигающейся буре, которая сметет равнодушие и гнилую скуку.

Что ж... Надвинулась и смела. До основанья, а затем...

У Прозоровых дом отобрали — папаша, все-таки, генералом был — в лучшем случае, уплотнили бы в одну комнату. Вершинин, став к тому времени генералом, ушел бы с белыми и покоится сейчас где-нибудь на кладбище Сент-Женевьев де Буа, под Парижем, если не погиб под Перекопом. Чебутыкин, дай Бог, спился, не дожив до Великой Октябрьской Социалистической, а Бобик... Ну, что Бобик? Может, стал членом партии, пережил, будем надеяться, тридцать седьмые годы, воевал, сейчас, в свои восемьдесят лет, на пенсии. А может быть, тоже отдал концы...

Ну, а А. П. Чехов, чудесный человек, точно барышня?

Моя мать, врач-фтизиатр (по туберкулезу), утверждала, что получи повсеместное распространение в те времена рентгеновские лучи (как удачный опыт они родились в 1895 г.), Чехов долго бы еще жил, не гоняли бы его в ненавистную ему Ялту. Ну, а доживи он до семнадцатого года? Было бы ему тогда 57 лет. С Владимиром Ильичом, подобно Алексею Максимовичу, вряд ли дружил бы. В 37-м было бы 77. Не повторил бы он свое путешествие на Сахалин или чуть-чуть севернее? А может, почувствовав предсказанную его Вершининым надвигающуюся бурю, избрал бы другой путь, покоился бы сейчас рядом с Буниным на том же Сент-Женевьев де Буа?

Вот какие мысли вызвали у меня сейчас «Три сестры».

В Москву, в Москву, в Москву! Этими словами (в ремарке сказано «оставшись одна, тоскует») заканчивает второй акт Ирина. А произнеси это она сейчас в Перми (бывш. Молотове), не сказал ли бы ей Соленый: «Да кто вас пропишет, дорогая Ирина Сергеевна? И не мечтайте ...»

Ах, если б знать! Если бы знать!

5.10.80


2014—2025 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter