Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт

Произведения Виктора Некрасова 

"В окопах Сталинграда" (вступление к чтению повести на радио). Комментарии первый, второй, третий.  

Комментарии к авторскому чтению на "Радио Свобода" повести "В окопах Сталинграда". Опубликованы в цикле военных очерков, написанных в разные годы в эмиграции.

Журнал "Дружба народов" 1995, № 3

"Дружба народов" 1995, № 3 в формате pdf, 13,4 Мб

* * *

* * *

* * *

Опубликованы в книге: Виктор Некрасов. "Сочинения". М.: Книжная палата, 2002 


«В ОКОПАХ СТАЛИНГРАДА»
С известным трепетом приступаю к чтению своей книги «В окопах Сталинграда», ныне запрещенной в Советском Союзе.
Трепещу, потому что написана она сорок лет тому назад молодым, 35-летним демобилизованным капитаном, читает же ее сегодня более чем пожилой ренегат-литератор, изгнанный за пределы своего отечества и лишенный его гражданства. Писалась книга в родном городе Киеве человеком, к счастью, не знавшим, что такое социалистический реализм, читается же сегодня и передается по радио из Парижа бывшим членом Союза писателей, ставшим французским гражданином, живущим во Франции и путешествующим по всему земному шару вот уже одиннадцать лет.
Что такое социалистический реализм, человек этот сейчас хорошо уже знает. Возможно, именно поэтому и покинул он навсегда свой родной Киев. А Аксенов, Войнович, Владимов, Гладилин, Максимов, Бродский. Довлатов — кого-то, возможно, я упустил — Москву или Ленинград.
И пишут они сейчас о чем хотят, и нет над ними никакой цензуры, но первая книга остается все же первой и самой любимой. И именно потому, что я по-прежнему люблю свои «Окопы», с такой тревогой приступаю я к чтению.
Возможно, какие-то куски я буду пропускать, для большей компактности, а где-то попутно комментировать. Закончив, прочитаю еще и нечто вроде послесловия, написанного в 1981 году специально для последнего издания, выпущенного издательством «Посев». Некое подведение итогов. Не очень-то и веселое.
Но это еще не скоро. Сейчас же приступим к первой главе.

12. 10. 85

КОММЕНТАРИЙ ПЕРВЫЙ

Оторвусь ненадолго от чтения.
Керженцев, лежа на берегу сонного Оскола, вспоминает Киев. Мать, бабушку, друзей.
Вспоминал когда-то и я о нем, оккупированном немцем, где остались три совсем не молодых женщины — мать, бабушка и тетка. Вспоминал тот же Крещатик, Днепр, каштаны, красные колонны университета.
Мне повезло — я вернулся в свой Киев, застал мать живой и прожил с ней еще двадцать пять лет. Не всякому такое суждено,
Я пишу «свой» Киев, потому что мне всегда казалось, что это «мой» город. И вторую свою повесть — «В родном городе» — я посвятил именно ему, «моему» Киеву.
Но дальнейшее показало, что это не совсем так. Сейчас, вспоминая о Киеве, я вспоминаю не аллеи Царского сада и Владимирской горки, не Андреевскую церковь у крутого, заросшего кустарником откоса над притихшим вечерним Подолом, не днепровские пляжи с золотым песочком, а мрачное серое здание на Владимирской улице, где целую неделю меня допрашивал следователь по особо важным делам полковник Старостин, и подземный переход у Бессарабки, где схватили когда-то два дюжих товарища и отвезли на ночевку в соответствующее учреждение, и другой переход, куда ливень загнал меня и двоих моих топтунов, с которыми безрезультатно, правда, пытался завести мирную беседу. Вспоминаются и девять вежливых «мальчиков», двое суток исследовавших содержимое моих шкафов и ящиков, и машины, упорно сопровождавшие меня по всем киевским улицам.
И понял я, что родной, как мне казалось, «мой» Киев разлюбил меня. И, разглядывая фотографии сегодняшнего Киева, которые мне привозят иногда из Союза, я вижу, что он все больше и больше отдаляется от меня. До неузнаваемости изменился Крещатик — вырос новый, весьма динамичный и безвкусный памятник Ленину с развевающимся знаменем на Думской, позднее Калинина, а теперь не знаю как площади, появился и новый, помпезный, весь в мраморе и граните, музей Ленина на бывшей Царской, а потом Сталина площади, а в Купеческом саду (ныне, кажется, Пионерском) на месте тенистых каштановых аллей какая-то символизирующая, кажется, нерушимую дружбу России и Украины арка. И венец всему — стометровая то ли Победа, то ли Мать-Родина на Печерске, затмевающая собой находящуюся неподалеку Лаврскую колокольню.
Нет, чужой это для меня сейчас город. И не грущу я по нему. Может, у Керженцева иначе сложилась жизнь, а у меня именно так. Не хочу я возвращаться в Киев — перестал он для меня быть родным городом. Чужой, совсем чужой.

КОММЕНТАРИЙ ВТОРОЙ

Сегодняшние размышления.
Связной Валета — единственный герой этой повести, фамилию которого я не придумал. Он действительно был. И не только был, а есть и сейчас. Живет на Алтае, станция Бурла, плотничает. И дружба наша, завязавшаяся на фронте, не оборвалась. После войны мы встречались, переписывались. Обо всем этом я уже писал. В очерке «Три встречи» вспоминал, как познакомился с Валегой на фронте, потом, как «вывел» в книге, и, наконец, как сыграл его в фильме «Солдаты» Юра Соловьев. Писал и о том, как без малого через 15 лет Валега разыскал меня, затем приезжал в Киев, а мы с Юрой Соловьевым к нему на Алтай и крутили там в клубе фильм «Солдаты».
Конечно же, крепко выпили. И выяснилось, что Валега мой почти не изменился. Хотя в каком-то письме написал: «Трижды дед, а бороды нет». Такой же остался серьезный, не болтливый и очень трогательный.
После фильма его попросили выступить. Он поднялся на сцену, в белой рубашке с галстуком (вероятно, впервые в жизни), и сказал буквально следующее: «Ну, как воевали? Помаленьку. Ставили мины, спирали Бруно, землянки копали. Вот так и воевали. Спасибо...» И спустился со сиены.
Какое-то время мы переписывались. Сейчас связь стала односторонней. Он член партии, райком, очевидно, запретил ему поддерживать связь с ренегатом. Тем не менее каждый год я посылаю ему самый роскошный настенный календарь с видами Швейцарии или Франции. Последний раз ему переслали календарь из Москвы. В ответном письме он поблагодарил и поинтересовался, не имел ли я, Некрасов, к этому календарю какое-либо отношение. Ему ответили, что да.
Сейчас, на этот раз не из Москвы, а из Женевы, посылаю ему новый, на 1986 год, с видами швейцарских гор, озер, ледников.
Вспоминая сейчас своего верного, заботливого Валегу, без которого на фронте просто бы пропал, ходил бы грязный, голодный и оборванный, задаю себе бессмысленный вопрос — почему два человека, которых свела когда-то судьба на фронте и сейчас разделенные тысячами километров, все еще тянущиеся друг к другу, не могут не только встречаться, но даже перекидываться двумя-тремя письмами? Ответ прост — нет, не тысячи километров их разделяют, а берлинская стена, некий символ вражды, ненависти и лжи.
Тешу себя надеждой, что сегодняшний мой рассказ преодолеет эту стену и проникнет в маленький домик на станции Бурла Алтайской области.
Обнимаю тебя, дорогой мой Валега!

КОММЕНТАРИЙ ТРЕТИЙ

Отступление — вот за что мне особенно доставалось. Это я сейчас уже вспоминаю.
Во внутренней рецензии журнала «Знамя» на переданную туда Твардовским повесть было сказано: «Первые страницы повести особого интереса не представляют». Вот так и сказано было — не представляют интереса, — хотя без хвастовства могу сказать, что это был первый за всю войну, в какой-то степени даже подлакированный, рассказ об отступлении. Впрочем, Вишневский, главный редактор «Знамени», с этим мнением не посчитался и ни одной строчки из сцен отступления не выкинул. Даже для занимающего такой высокий пост человека это был поступок более чем отважный. Век ему буду благодарен.
Еще большим осуждением были встречены эти сцены при показе фильма «Солдаты» (студия «Ленфилъм», режиссер А. Г. Иванов) в Главном политуправлении Советской Армии. Хотя с дней этого отступления прошло не больше не меньше как 15 лет (фильм сдавался в 1957 году), но политические генералы, перебивая один другого, фильм ругали на все корки, особенно сцены отступления: «Где вы таких видели? Шайка оборванных бандитов, а не героическая Красная Армия». Ну и т. д. Один из генералов позволил себе даже назвать картину «контрреволюционной».
Разъярившись, я попросил слова. Потребовал от этого генерала извинения перед Александром Гавриловичем, воевавшим в гражданскую войну, когда генерал еще в пеленки писал (генерал потом извинился). Насчет же шайки бандитов я сказал, что генералы, ее, эту шайку, не видели по той простой причине, что давно уже драпанули на своих «виллисах» далеко на восток. Кончил я свое выступление словами: «А теперь, товарищи генералы, вы свободны, можете перекурить!»
Это было лучшее из всего сказанного мною за всю жизнь...
Несмотря на все эти возражения, фильм вышел с минимальными потерями и, говорят, до сих пор еше демонстрируется в разных клубах в памятные даты — 23 февраля и 9 мая. И фамилия автора, как ни странно, не вычеркнута из титров. Бывает и такое...


2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter