Кирилл Померанцев
«Саперлипопет»
«Эти скитания по собственной душе
и вписанной в нее судьбе...»
Рецензия
«Русская мысль», 5 июля 1984 (№ 3524)
Попался и я в западню благодушного, хотя порой и щемящего, но всегда очаровательного повествования Виктора Некрасова. Но о «западне» потом. Его небольшую книжку (112 страничек) «Саперлипопет, или Если бы да кабы во рту росли грибы» прочел взахлеб, хотя и не без ворчания: как перевести на русский «Саперлипопет»? — приблизительно — «к черту!»? Но все же не то, по-французски — нежней. Хотя... А потом — зачем «грибы»? Я на них антисемит (да простит мне Солоухин), не убедительнее бы просто «Если бы да кабы...»? А там, воображай сам.
«Саперлипопет» — воспоминания об уже изрядно прожитой жизни с самого детского детства, через школу, «страшные года России», архитектурное училище, студию Станиславского, «окопы Сталинграда», писательские блага в СССР и эмиграцию во Францию: «Каждый день, просыпаясь, благодарю судьбу за то, что она подарила мне мечту моей жизни, Париж!» — любит повторять Некрасов.
И все втиснуто в 112 маленьких страничек. Попробуй втисни! А вот Виктор Платонович Некрасов втиснул.
Конечно, кто ожидал «классических воспоминаний», вроде... Да ну их! — надуются, как груздь на капусту. Ведь каждый воспоминатель считает себя «свидетелем верным» и «верховным судией» промчавшихся перед его носом событий и, уж конечно, их невинной жертвой.
Виктор Кондырев, Кирилл Померанцев, Виктор Некрасов, Париж, 1976
Поэтому и писать о некрасовском «если бы да кабы...» очень трудно — ведь писать приходится о человеческой душе со всеми ее вывертами. А чужая душа... только лишь заглянешь в ее «потемки», то из них уже и не выберешься. И я вовсе не претендую на то, что выбрался. Потому что у Некрасова всё «не так, как у людей». Смещаются планы и годы, события и люди. Порой становишься в тупик: что это, беседа со старым приятелем или разговор с самим собой? Так проходят и «обманчивая оттепель», и мечтавший написать «о самом главном» В. Гроссман, и проработка писателей на их собраниях там, и приставленные к ним «няньки» здесь, и встречи с Корнейчуком, Станиславским (ведь мечтал же артистом стать!), Симоновым, да и «пол-литра», чтобы почувствовать себя чуть-чуть свободным». А ведь если бы одолели «окопы», и до маршала, пожалуй, дотянул бы!
По мне, самый пронзительный (не нахожу другого слова) разговор в Париже со старым другом, советским писателем Виталием Никитиным, которого «три года назад выперли из Советского Союза». Но опять же — когда он происходит (этот разговор) в один ли из приездов Некрасова в «город-светоч» или же когда он окончательно в нем осел, — покрыто мраком неизвестности. Может, даже объединены во времени несколько разделенных годами встреч. Ведь в том-то и весь трюк, что хронологии здесь абсолютно нечего делать.
Разговор длинный, с кочевкой из одного конца Парижа в другой, из одного кафе в другое, конечно, с водкой, конечно, с пивом, с какими-то ухищрениями французской кухни (Никитин, кстати, неплохо устроен: автомобиль, свой домик), затянувшийся на два дня: «жажда общения» не вместилась в один. О чем же говорили? О том, что «грызло», что на Западе «все плохо» и все это знают от простого рабочего до «мудрого Раймона Арона и Ива Монтана», да и сами капиталисты это знают. А у нас (в СССР) еще хуже и тоже как-то живут. Приспособляются. Вспоминали, как, когда и по какому случаю их прорабатывали.
«Примостившись на скамеечке возле бронзового Шарлеманя... смотрели на всех этих мальчишек и девчонок в рваных джинсах, поющих, танцующих, бренчащих на гитарах, валяющихся просто на мостовой, веселых и беспечных...»
«И говорил Виталий, — Господи, ну почему наши ребята всего этого лишены? Посмотри на этих... Свободные, вольные, ничего не боятся. И, в общем, трезвые... А у нас... Ты представляешь себе такое на Пушкинской площади?»
Вспоминали... «Хотелось бы забыть да не забывается сборище в Союзе писателей по поводу событий в Чехословакии», когда Никитин (теперешний собеседник?) при голосовании в коридор вышел: «Потому что я за это самое человеческое лицо, которое сейчас гусеницами давят...»
А рассказ калейдоскопом крутится, диалог переходит в монолог, да и сам автор признается — «повествование наше развивается по какой-то странной кривой. Скорее даже зигзагом». Словом, «саперлипопет»! Понимай, как хочешь! Но еще раз — как понять чужую душу и чужую судьбу? Да, конечно, «грызет», да, конечно, остались друзья, души, которых на Западе, быть может, и не найдешь. Да и «окопы» ведь были там. Но...
Читал и думал — да ведь это скитания по своей собственной душе и вписанной в нее судьбе. И не все ли равно, где, как и в каком порядке развертывались события. Важно, что судьба миновала архитектуру, студию Станиславского, Союз советских писателей и привела в Париж, в неосознанную сначала, но запрограммированную и вписанную в нее заветную мечту Некрасова.
Но в западню я все же попался. Кончается «Саперлипопет» июнем 1947 года (даже время пошло назад!), когда 7-го за автором заехал «большой черный ЗИЛ» и повез его к... Сталину, который снизошел познакомиться с получившим «его» премию писателем. Что здесь удивительного? По мне, ничего. И разговор был таким, каким в моем представлении (особенно его первая часть) он мог быть. Сталин без обиняков признался, как ему надоело низкопоклонство. (Об этом рассказывал после своей поездки в Москву в 1935 году и французский министр иностранных дел П. Лаваль.) «И почему твоя книжка мне понравилась, — пояснил он автору, — тоже не знаешь? Задница у меня болит, вот почему. Все ее лижут. Совсем гладкая стала».
Сидел я как-то с Виктором Платоновичем в парижском ресторанчике, ели мы форель с миндалем и запивали минеральной водой «Перье» (заметьте, водой). И говорю ему: «Вас поругивают за разговор со Сталиным. Я думаю, больше за вторую его часть...» А он: «Да я в глаза Сталина не видал! И вы тоже в западню попали?» Попал Но не жалею. Хотя бы потому, что воображаемый мною — больше пятидесяти лет прожившим в Париже эмигрантом — Сталин фотографически совпал с вообразившим его советским писателем.
И вслед за Твардовским поблагодарю и мою судьбу — «Сто раз тебе мое спасибо, судьба...».
___________________________
Вмктор Некрасов. Саперлипопет, или Если бы да кабы во рту росли грибы. London, Overseas Publications Interchange Ltd., 1984.
Виктор Некрасов «Добрая память («Сквозь смерть» Кирилла Померанцева)»
Кирилл Померанцев «Словно глыбой...»