Произведения Виктора Некрасова

Грустная история одной бутылки

Статья

«Русская мысль», 12 июня 1980 г.

У меня на книжной полке стоит бутылка. Пустая и никогда не бывшая полной. Предназначалась она для Москвы, но так и не добралась туда — очевидно, уже навсегда прикована к моей полке.
Не знаю, как для других, но для меня моя эмиграция связана с одним, весьма существенным, обстоятельством — возможностью посылать подарки. Нет большей радости для москвича, киевлянина, вообще для любого советского человека, как получить подарочек из-за границы. Все равно какой — календарь, зажигалку, лезвия для бритья, конечно же, колготки и джинсы, клей, липкую ленту «скотч», лифчики, гвозди, кнопки (желательно цветные) и даже шершавые губки для мытья посуды. Все — радость...
Сужу по себе. Еще на почте замирает сердце, пока девица роется где-то в задней комнате в поисках твоей посылки. Потом с картонным ящиком, сплошь обклеенным разноцветными бумажками, бежишь домой. Веревку на кухне не режешь, а расшнуровываешь узел — пригодится. Так же, как и бумагу, в которую завернуто содержимое, старательно разглаживаешь аккуратненько вчетверо, ввосьмеро — тоже пригодится. О баночках от «Нескафе» уже и не говорю — на них выстраивается очередь друзей. (Здесь, в Париже, сердце обливается кровью, когда выбрасываешь ее в помойное ведро.)
Одним словом — радость. И отправителю и получателю. Но все вышеперечисленные подарки более или менее стереотипны. Покупаешь их, как правило, в последнюю минуту, узнавши, что сегодня в пять часов вечера, с Гар-дю-Нор, твой друг, или друг друга, или подруги, отправляется в Москву.
Но есть еще одна категория подарков — так сказать, личных, персональных. Бутылка, стоящая у меня на полке, именно такой подарок.
Был у меня в Москве друг. Звали его Игорь Александрович¹. Жил он в известном на всю Москву доме на углу Арбата и Смоленского бульвара, где на первом этаже «Гастроном» № 2. Цифрой не менее, чем с двумя нулями, измеряется количество раз, что приходилось мне бегать с четвертого этажа вниз в этот самый «Гастроном» по тому или иному поводу, а то и без повода.
Чего греха таить — любили мы с И. А. эту маленькую суету. Жена его несколько меньше, но все же не всегда осуждала нас.
Нет, западному человеку никогда не понять всю прелесть этого времяпрепровождения. Не обед, не ужин, с разными винами и коньячком под конец, обязательно в другой комнате, не «парти» и не коктейли, где все почему-то ходят и жуют крохотные бутербродики на палочках, и не сидение друг против друга в кожаных креслах, с неторопливо цедимым сквозь зубы, маленькими глотками, стаканом виски-сода со льдом. Нет — то, что называется у нас «раздавить пол-литра», это нечто другое, о чем рассказывать не буду — кто знает, тот знает, а кто не знает — не поймет. И.  А. знал и понимал. Ему-то и предназначалась эта бутылка.
Я долго искал ее по всему Парижу. И, наконец, нашел ее, эту самую «La boutoille artistique francaise», сулящую много приятного ее обладателю. Дело в том, что внутри ее находится маленький деревянный человечек — по-нашему «алкаш» — с бутылкой и стаканом в руках. Привешенная к бутылке изящная карточка сообщает вам, что деревянный этот алкаш придает налитому в эту бутылку «аlсооl»-ю особый, очень приятный привкус и золотистую окраску. Для пущего эффекта я наклеил еще на бутылку очень красивую этикетку от водки «Владимир», с двуглавым орлом и изображением какого-го гусара с дамой на лихаче, а с другой стороны красавца лорда в красном мундире с аперитива «Ambassadeur», подмигивавшего вам одно время со всех стен парижского метро. Над ним наклеил свое собственное изображение, тоже с рюмкой в руке и тоже вроде подмигивающего. В довершение всего бутылку заткнул пробкой в виде головы дорогого нашего Никиты Сергеевича.
Самодовольно разглядывая свой презент — вот это подарок, так подарок — я рисовал себе картину. Вечер. Полусвет. Знакомый мне угол письменного стола с черной клеенкой. Сидят двое. Или трое, если хозяйка дома не побрезгует. На столе эта самая бутылка, рюмки, ну и, возможно, если повезло, на блюдечке колбаса или селедка.
— Ну, — скажет И. А., разливая золотистую жидкость с чужестранным привкусом, — глотнем-ка по маленькой этого самого напитка и вспомним человека, который подмигивает нам из своей парижской квартиры.
И друзья выпьют, крякнут, ткнут вилкой в селедку, потом нальют еще по одной и начнется та самая, сначала неторопливая, потом несколько сумбурная беседа, лучше которой нет на свете.
Такую идиллическую картину рисовал себе я, разглядывая бутылку, которая все ждала, когда ж она окажется в Москве на углу письменного стола с черной клеенкой.
Ждала и так не дождалась...
Нет, страна, в которой я прожил почти всю свою жизнь, больше всего боится доставить своим жителям удовольствие. Проворные руки на таможне вмиг обнаруживают самое невинное, но недозволенное — мотки шерсти, лекарства, чуингам, ну, и само собой разумеется, джинсы в товарном количестве («но это мужу, сыну и другу моего сына...» Нельзя! Не положено, нарушение закона). О моей бутылке говорить не приходится — открещивались от нее, как кто мог.
— Нет-нет, побойтесь Бога, В. П., что я им скажу, когда они обнаружат Хрущева или двуглавого орла...
Я шел на то, чтоб изъять и то, и другое...
— Заодно и свое изображение сорвите. Зачем их дразнить?
— Да кто же мою физиономию знает? Пограничники, что ли?
— Нет-нет, сорвите.
На это я не шел. А бутылка все ждала и ждала. А поездка единственного человека, который отважился ее взять, все откладывалась и откладывалась. Наконец, раздался заветный звонок: «Еду!».
Но было уже поздно. Посылать было уже некому. И. А. так и не дождался подарка. И никому я больше дарить эту бутылку не хочу. Стоит она себе на полке, среди книг, и смотрит на меня оттуда толстощекий, лопоухий волюнтарист — то ли осуждает, то ли понимает — ведь ему, бедняжке тоже пришлось нарушать законы своей страны — до сих пор никто толком не знает, как его мемуары оказались на Западе.

___________________________

¹ Сац Игорь Александрович (2 (15) мая 1903, Чернигов — 1980, Москва) — литератор, критик, секретарь Луначарского, муж Раисы Линцер, брат Натальи Розенель (1900—1962). В 1953—1964 гг. — заведующий отделом критики, в 1965—1970 гг. — член редколлегии журнала «Новый мир».

---

Виктор Некрасов «Ода водке» (Из книги «Записки зеваки») (1975)

Виктор Некрасов «Как не всегда важно быть серьезным» (Заметки о книге Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки») (1977)

Виктор Некрасов «Советский Союз и алкоголь» (1981)

Виктор Некрасов «Еще раз о вреде пьянства» (1985)

Александр Парнис «Виктор Некрасов о Венедикте Ерофееве, Олеге Ефремове и… о Шоссе Энтузиастов» (журнал «Крещатик», № 22, 2003)